– Ой, как хирург похожа на Илону Игоревну!
– Да где?
В игру включается Ксюша. Меня в белой шапочке и маске узнать трудно. Так, предположение. Спокойно улыбаюсь и вставляю:
– Ладно придумывать. Эта женщина давно умерла. Не видите, ей тут все пятьдесят.
А я помню этот момент. Мы позируем для фотографа. Чтобы снимок вышел получше, зовем симпатичного парня. Сейчас его имя забылось, а тогда он меня преследовал. Аринке вот-вот исполнится четырнадцать. Как же давно это было!
– Нет, Илона Игоревна, вы посмотрите!
Настя никак не угомонится.
– Глаза прямо ваши. Вот и складочка здесь.
Где она видит эту морщинку-складочку? Фото старое, размытое. Но замечает же!
В тот год к нам пришла Лидочка – остроглазая девчонка, что свела с ума половину мужчин больницы. А она выбрала спокойного и внешне ничем не примечательного однокурсника. Так и прожила с ним.
Да, Лидия Анатольевна Степнова – это веха. Из скромного ординатора она выросла до профессора. И Настя, и Ксюша пользуются ее учебником. А вот Лидочка на фото – глаза смеются, из-под белой шапочки выбивается одна косичка. Ничего не говорю. На обороте карточки написано: «Группа хирургов под руководством ассистента И. И. Ивановой обрабатывает…» – дальше неразборчиво.
Подъезжаю к служебной парковке. В семь утра на ней свободно. Суббота. Нормальные люди отдыхают. Внутри свербит тревога, колючим шариком перекатывается в груди. Вот-вот начнется. Что? Неважно.
За углом, у служебного входа, кто-то курит. Присматриваюсь. Настина подружка Ольга охмуряет очередного хирурга. Отсюда видно, как она ловко поводит плечиками, чтобы поэффектней показать грудь. Парень пялится в вырез рубашки и, видимо, ничего не слышит. Да, умеет Леля себя преподнести. Жаль, дальше этого дело не идет. Как только она открывает рот, вылетает несусветная глупость. Лучше бы молчала.
На аллее показывается белая малолитражка Насти. Смена начинается в восемь, и в выходные раньше девяти никто на работу не приходит. Что ее принесло в такую рань?
Худенькая высокая блондинка выходит из машины. Не понимаю, как эта красотка умудряется выглядеть серой мышкой. Иногда кажется, она нарочно портит свою внешность. Несуразная мешковатая одежда, неловкие движения – Настя больше похожа на подростка из неблагополучного района. Она радостно здоровается:
– Доброе утро, Илона Игоревна!
– Доброе. Насть, ты чего так рано?
– Ровно то же самое я хотела у вас спросить.
Пожимаю плечами. На подъездной дорожке появляется машина Смирнова.
– Он сегодня дежурит? – спрашиваю Настю.
– Не знаю. Вообще-то, суббота – не его день.
О, это мне известно. Выходные он предпочитает проводить в компании очередной пассии. По его жизни роман выйдет круче «Дон Жуана». Один побег от разъяренной дамы через операционную чего стоит. Но хирург он от бога.
Из черного видавшего виды джипа выходит красивый мужчина в возрасте слегка за сорок. Эдакий принц в затянувшемся поиске. Не понимаю, на что его дамы рассчитывают: три брака, трое детей, небольшая квартира в пригороде.
Водит Смирнов агрессивно и неаккуратно. В этот раз он паркуется подальше от меня. В выражениях не стесняюсь, если мою «крошку» притирают. Смешно, на самом деле ей ничего не будет. Красная «детка» – не машина. Она такая же функция, как я сама. Но облик… Мой моральный облик требует ругаться.
– Привет, красавицы!
Он смотрит на Настю так, что докуривающая сигарету Леля готова выскочить из трусов.
– Смирнов, тормози. Я все вижу, – вместо приветствия громко говорю ему. – Девчонок моих не трогать!
Потом делаю соответствующий жест «Я слежу за тобой».
– Ладно тебе, змея. Что, и взглянуть нельзя?
Смирнов миролюбиво улыбается и разводит руками.
– Ты чего приперся? Сегодня не твой день.
– А, решил поработать.
Он машет рукой. Понятно. Расставание с очередной пассией переходит в фазу бега. У служебного входа шевеление. Леля старается уловить побольше. Ее уши разрастаются до размера ослиных. Еще бы. Будет о чем рассказывать в ординаторской целую неделю. Почему с ней Настя общается? Как можно дружить с тупоголовой дурой?
Смирнов берет меня под руку. Интимный жест. Еще факт в копилку Петровой. Ну-ну. В понедельник больница будет обсуждать наш роман с Андрюхой. Что же. Повеселюсь. Прижимаюсь грудью к руке Николаича. Нарочито. Чтобы наша гусыня разглядела. Он удивленно смотрит на меня.
– Улыбайся, гад, – шепчу ему.
Мои губы изображают готовность к поцелую. Визави поднимает бровь и медленно наклоняется ко мне.
– Всегда мечтал, – тихо отвечает Смирнов.
– Иди в пень.
Леля скрывается за дверью. Спешит поделиться сногсшибательными новостями. Отцепляюсь. Ошарашенная Настя переводит взгляд с Андрюхи на меня. Он поворачивается к ней.
– Детка, это старая игра. Мы с твоей «госпожой» знакомы тысячу лет. Можем и пошутить.
Та пожимает плечами, мол, ладно, я-то что, взрослые люди.
Наклоняюсь забрать пакет кофе.
– Смирнов, тронешь за «здесь» – дам в глаз.
– Да ладно, ладно, забияка.
Через час рассветет. С неба летит мокрая крупа. К вечеру гарантирована снежная каша под ногами.
– Андрей, ты переобулся?
Киваю на его джип.
– Не-а. Завтра поеду.
– Аккуратно. Будет день жестянщика.
– Есть, моя госпожа.
– Ну тебя. Я серьезно. У тебя резина лысая. К тому же летняя. Как был разгильдяем, так и остался.
Медленно иду к входу. В груди разрастается пожар. Вот-вот будет Призыв.
Перед дверью в кабинет долго ищу ключи. Как обычно, они прячутся во внутренних карманах. Мельком гляжу на табличку: «Заведующий отделением анестезиологии-реанимации № 1 к. м. н. ЛЕСНАЯ Илона Игоревна». Вот она я. Откуда кандидатство? Вчера не было. Все не как у людей. Хотя бы предупредили.
Регалии и звания – ерунда, по сравнению с другими «мелочами». Никогда не училась со Смирновым в институте. Как и с другими «одноклассниками», «однокурсниками». Неважно, кто – Совет старейшин или Москва – создает ложную память людям. Со мной часто здороваются незнакомцы. За много лет привыкла. Только с тобой было иначе. Меня как молния… Ты и был… Нет, не думать.
Скидываю кроссовки. Босиком иду переодеваться. Потом варю кофе. Большая чашка в руках. Мое отражение в светлеющем стекле. Просыпающийся город. И боль в груди.
Здравствуй, утро второго декабря!
2
Буря стучит в окно. От электричества потрескивает здание. Голубые молнии бьют в высотку на Котельнической. Вижу, я одна. Люди ходят по улицам как ни в чем не бывало. Они слепы и глухи к знакам. Немного завидую им.
Ставлю чашку на стол. Вернусь и допью. Записываю в блокнот фамилии новеньких. Поступивших мало, всего восемь. Так, кое-кто из постоянных «клиентов» опять здесь.
Вытаскиваю фонендоскоп из ящика. Пора его прибить гвоздями к форме. Вечно теряю. Или спрячу, а потом ищу. На бирке крупно написано «НЕ БРАТЬ!».
Ключ. Где этот кругляш? Может, на шею повесить, как первоклашке? Тьфу, забыла. Он теперь в бейдже. Вот же старость не радость. Пошла.
Пятнадцать минут прошло. Настя всем сказала, что я на месте. Можно заходить. Уже приготовились к «внезапному» визиту начальства.
В отделении на удивление тихо. Нет, пищат мониторы, шумят аппараты вентиляции легких, переговаривается дежурная смена. Нет гомонящей толпы хирургов. Утреннего обхода нет. Сегодня не положено. Блестит надраенный кафельный пол. Да, головомойка старшей сестры придает хорошее ускорение уборке. Ладно, потом проверю.
В палате сидит Ксюша. Она что-то дописывает в компьютере. Пальцы летают по клавиатуре. Меня не видит.
– Доброе утро, Ксения Николаевна, – громко говорю из дверей палаты.
Так, на первой койке бабулька. Мы ее сегодня переводим. На второй… Читаю список больных. Ага, Иващенко. Пора тебе бонусы за внеочередную госпитализацию давать, скотина недоделанная. Второй раз за год пьяный вусмерть. Панкреатит.
– Ксения Николаевна, какие сутки?
– Жена говорит, третьи. Якобы только в среду с друзьями выпил.
– Что-то не верится. В делирии?
– Как обычно.
Ксюша у нас работает год. Молоденькая совсем, зеленая, сразу после ординатуры. Может, будет из нее толк.
Подхожу поближе. Тощий пропитой мужичок. Так, Иващенко Сергей Геннадиевич, сорок четыре года. Все как мы любим: давление низкое, частит, мочи мало. Да, придется сегодня его подключать.
– Ксюша, что хирурги говорят?
– Пока не могут определиться: то ли есть некроз, то ли нет.
– Понятно. Что насчет сорбции?
– Все готово. Сейчас хирурги еще раз посмотрят, и начнем.
– Молодцы, девочки.
Похвалить стоит. С такими гнилыми пациентами всегда непросто.
Выхожу в коридор. Из буфета по отделению разносится громкий смех. Потом мужской голос рассказывает анекдот. Смешной. Улыбаюсь. Но Гришане сейчас будет втык. Девчонки вместо работы развешивают уши. А он, как петух в курятнике, демонстрирует яркий хвост. Хирург из него никакой, но рассказчик он великолепный. Все, пора разгонять. Вхожу в буфет.
– Всем доброе утро. Григорий Александрович, вас не потеряли в отделении? Андрей Николаевич вас заждался.
Парень недовольно поджимает губы. Еще бы, тут он король, а у себя в хирургии – «принеси – подай».
– Девушки, где Леонид Михайлович? Уже девять.
– Ой, Илона Игоревна, он опаздывает.
Князев никогда не является на дежурство вовремя. Что уж говорить о выходных. Он единственный мужчина в моем бабьем царстве. Как-то они у нас не задерживаются. Веселиться любят, а работать нет.
Лене перевалило за тридцать. Невысокий тихий пухленький мужчина. Глаза прячутся за толстыми стеклами очков. Незаметный и скромный, Леонид похож на медвежонка Тедди. Есть талант у нашего Михалыча: он отлично разбирается в нестандартных ситуациях. Такой Эркюль Пуаро от медицины. Анестезиолог Ленечка посредственный, как интенсивисту ему нет равных. Карьерные перспективы у него так себе: общаться и объяснять Князев не умеет. Читать его записи – боль: сплошные стандартные фразы и невразумительные заключения.
Опаздывает Леонид Михайлович всегда по одной причине: дети. У него их четверо. Старшему двенадцать, младшему два. По-моему, жена снова на сносях. Леня не признается. Обычно о доме он не говорит. Как Князевы распределяют обязанности, не знаю. Детдомовцы, они держатся друг за друга. Не понимаю, когда он успевает общаться с детьми, если дежурит два, а то и три раза в неделю.
– Когда Леонид Михайлович появится на работе, пусть зайдет. Да, Иващенко ему отдайте, – говорю пришедшей смене.
Это не наказание. Князев лучше остальных разберется с нашим алкашом. И хирургов в нужное русло направит.
– Вчерашняя смена, дописываем истории и уходим домой. Чтобы через час здесь…
– Все-все, – они быстро покидают буфет.
– Анастасия Сергеевна, вы сегодня дежурите по анестезиологии?
– Да.
– Отлично. Заодно и за молодежью приглядите.
Под молодежью я понимаю Ирочку Соколовскую. Она полгода в отделении. Пока ей трудно доверять. Хорошей школы у девочки нет, а потенциал неплохой. Научим, конечно. Приходит мысль: может, мне медицинской Музой подрабатывать?
Бабуля моих подопечных называет «бездомными котейками», а мое отделение – «приютом неудачников». Насмешливая Ядвига Карловна прекрасно знает, что это семейное. Сама грешит. Она, правда, все больше на поэтах специализируется. И на финансистах. Поэтому с денежками у нее всегда отлично, хотя особо они нам и не нужны.
– Илона Игоревна, там жена Иващенко у входа ждет, – говорит дежурная медсестра.
– Да, иду.
Как она прорвалась сквозь кордоны и проходные, одному богу известно. На страже покоя больницы стоят настоящие церберы. В отличие от натуральных адских псов, эти жалости не знают.
