– Что это ты раскомандовался, щегол? – возмутился Сергей, Арго в ответ привычно-язвительно ухмыльнулся:
– Только давай без покровительственного тона, «отец»: ты старше меня от силы лет на десять…
– Как будто в возрасте дело! Ты объясни, с чего это мы должны тебя слушаться? – с вызовом спросил Молчанов.
– А с чего это я должен соглашаться помогать вам? – в тон ему отозвался Макс.
– Да мы же тебе жизнь пытаемся краше сделать! А ты никак понять не можешь!.. – Сергей вдруг оборвал сам себя, и с возмущенного крика перешел на глухое рычание хищника перед атакой. И эта тихая угроза в его голосе звучала куда более впечатляюще, нежели обычные повышенные тона: – Ну, вот что: делай, как знаешь, но я слово даю… Паша вот пообещал Барса поймать. Так я обещаю после всего этого поймать тебя! Потому что ты такой же, как все они: ни черта не ценишь чужие жизни, раз с такой готовностью собрался развязывать бойню, наплевав на остальных! Значит, будешь сидеть – это я тебе обеспечу. Ноги в кровь собью, а тебя достану, понял? Считай это моим делом чести!
И впервые нахмурившийся Арго не ответил Сергею обычной дерзостью, не попытался оставить последнее слово за собой,. Возможно потому, что машина уже подъехала к больнице. А может быть, оттого, что это последнее слово еще не было готово.
3
Соболь прекрасно знал место, где работала мать Максима Зорина. Знал время, когда заканчивается ее смена. Знал дорожку, по которой женщина ходила на остановку в окружении своих подружек. Поэтому Олег с уверенностью припарковал свой автомобиль неподалеку от территории хлебопекарного комбината и нетерпеливо взглянул на часы. До конца рабочего дня оставалась еще четверть часа, но Зорина могла запросто задержаться. Она любила свою работу, поэтому не спешила домой, пока не были завершены все дела.
Все двадцать минут, которые пришлось дожидаться женщину, Соболь провел, как на иголках. Он старался постоянно осматриваться в зеркала, чтобы отследить возможное появление неприятеля, но то и дело уходил в свои мысли. Снова и снова против своей воли он прокручивал в голове сегодняшние трагические события. Перед его взором стояло лицо Клифа, искаженное болью и страхом, в ушах звенел его вскрик, а в душе теснились чувства беспомощности и вины – не смог уберечь. Впрочем, вина была не только перед Костей…
Олег тряхнул головой, блондинистые пряди стегнули по щекам. Понимая, что теряет бдительность, он вышел из машины: так он точно не пропустит ничье появление. Понимая, что теряет самообладание, принялся искать по карманам сигареты, хотя курить бросил года три назад. Он был виноват… все они были виноваты перед женщиной, которая много лет назад стала им названой матерью.
– Любовь Ивановна! – Его голос дрогнул, когда он увидел ее, выходящую из дверей здания.
Сердце дрогнуло тоже, но на старательно бесстрастном лице Соболя не отразилось никакого волнения. Он давно научился скрывать свои чувства.
Женщина обернулась в его сторону, нашла Олега глазами. И даже стоя в отдалении, Соболь услышал, как взволнованно и радостно она выдохнула:
– Олежек!
Коллеги, веселой говорливой толпой окружавшие Зорину, внимательно взглянули на свою подругу. Потом – на странного бледного юношу, стоящего у дорогой машины. Снова уставились на женщину:
– Любаша, это к тебе?
– Ко мне, – подтвердила она и торопливо зашагала к Соболю, на ходу через плечо попросив: – Девочки, извините, идите без меня.
Олег уже торопливо распахивал перед ней переднюю пассажирскую дверцу, зорко оглядываясь. Дамы игриво кричали Зориной вслед:
– Любаша, а тебя не похищают, случайно?
– Нет-нет, болтушки, идите уже! – смущенно отмахивалась от них на ходу Любовь Ивановна. И перед тем, как сесть в машину, задержалась, чтобы внимательнее вглядеться в лицо смущенного Соболя с материнской лаской: – Как я рада тебя видеть!..
– А я вас, – прошептал тот в ответ. – Вы, как всегда, прекрасно выглядите.
– Неизменно галантен, – в свою очередь с улыбкой похвалила его женщина и села в машину.
Олег мягко закрыл за ней дверь и поспешил на водительское сиденье. Надо было как-то объяснить свое неожиданное появление. Лет пять он не казал носа, и вот явился. Но глядя в лучащиеся радостью глаза Любови Ивановны он, как и прежде, не мог сказать этой светлой женщине правду.
А она изменилась, вдруг понял Олег. Нет, он не солгал: Зорина, действительно, прекрасно выглядела. Все та же статная фигура, элегантный наряд, аккуратно уложенные черные волосы, открывающие лицо с легким уместным макияжем. Она всегда следила за собой и выглядела моложаво без пошлости и нелепости. Но сейчас Олег увидел на ее похудевшем лице новые морщинки, в глазах – затаенную грусть, в движениях – неспешную плавность взамен былой оживленной бойкости. И лишь сейчас Соболь понял, что пять лет – это прорва времени, которые он упустил, оставаясь без ее неиссякаемо щедрой материнской ласки.
Он упустил их не по своей воле, но по своей вине. В детстве он вместе с Димкой-Кельтом, Костей-Клифом и Марком едва ли не каждый день являлся в небогатый, но гостеприимный дом Зориных. Макс сам методично приваживал их, беспризорников, как приручают диких зверят, а чуткая, безгранично добрая и заботливая Любовь Ивановна всегда встречала их с радостью. Она была единственным взрослым человеком, которому было до них дело. Мальчишки дивились этому радушию, ведь все соседи отовсюду гоняли их и предостерегали Зорину держаться подальше от малолетних бродяг. А у той всегда были готовы добрые слова и угощения для каждого из пацанов. Потому что это были друзья ее сына, которые не бросили его ни в одной детской игре, ни в одной серьезной передряге.
Макс, его мать и его сестра спасали мальчуганов от черствости окружающего мира, с которым у мальчишек не заладились отношения с самого детства. Дом Зориных был единственным местом, где им были рады. Где брошенные дети могли почувствовать себя счастливыми. И в благодарность за этот уют и заботу, Соболь, Кельт, Марк и Клиф однажды, не сговариваясь, в порыве чувств, поклялись семейству Зориных в верности. И клятве своей оставались верны, ни разу не раскаявшись в произнесенных словах.
Правда, сейчас они старались не вспоминать о том, что увязли в криминальной паутине отчасти из-за своей благодарности. С детства они мечтали победить бедность, чтобы сделать счастливыми любимых людей, и выбрали для этого самый быстрый и самый простой способ. А теперь было стыдно смотреть в глаза. Деньги появились, но счастья от них ни у кого не прибавилось. Зато прибавилось тревоги, печали и замкнутости.
– Почему ты перестал приходить к нам? – бесхитростно спросила Любовь Ивановна, с легкостью выдерживая на себе остановившийся в задумчивости и растерянности взгляд Олега. – Как ты поживаешь, Олег? Как дела у Димы, Марка, Кости? Мы с Надей так давно не видели никого из вас.
Соболь стремительно перебрал в уме сотню отговорок: «Да как-то так получается, постоянно дела, времени нет… Мы больше не достойны вашего света… Макс никогда не подпустит бандитов к своей семье, а мы все теперь бандиты… Нет, все это не то, нельзя этого говорить…». Однажды Арго разочаровался в своих друзьях и запретил появляться в его доме. Это была слишком долгая история о том, как Макс и его вечные соратники неумолимо отдалялись друг от друга, становясь чужими, а чужим людям вход в дом Зорина был заказан. И история эта, как и правда об их криминальных делах, для мамы и сестры были тайной за семью печатями.
– Простите, – только и смог вымолвить Олег, опустив голову. – Я… я не знаю, как это получилось.
«Но всем нам от этого так плохо…» – эта фраза осталась непроизнесенной, но Любовь Ивановна с легкостью прочла ее в глазах юноши. И, не требуя объяснений, просто и привычно успокаивающе погладила его по голове легкой, но уверенной ладонью.
– Я рада, что сегодня ты приехал, – с мягкой улыбкой сказала она.
– А сегодня… просто сегодня…
Костя теперь стал еще одной тайной. «Что же придумать? Почему я не подумал над легендой раньше? Почему Макс нам ничего не подсказал? Господи, да до того ли ему было?..»
– А сегодня просто по телеку сказали, какой-то маньяк объявился… или даже несколько… – принялся оголтело врать Соболь. – И Макс сам хотел вас с Верой и Надей домой привезти, но он не смог… Он сейчас очень занят. Там… – Олег шумно выдохнул и наконец заставил себя произнести хотя бы часть правды, которую утаить было невозможно – Там с Костей беда…
Слова о маньяке Любовь Ивановну встревожили, а слова о Клифе – по-настоящему напугали.
– Что случилось?!
– Я точно еще ничего не знаю… Авария, что ли, какая-то… – сбивчиво и неуверенно ответил Соболь, невольно скривив губы.
Он привык врать кому угодно, даже самому себе, только не женщинам Зоринского семейства. Женщины для Олега были божествами, а божествам врать было особенно грешно.
– Какой ужас! Как он сейчас? Поедем к нему, Олег! Вдруг нужна помощь: кровь сдать или в палате подежурить. – Вот сейчас Соболь узнавал прежнюю Любовь Ивановну, деятельную, нетерпеливую.
– Я бы сам очень хотел поехать к нему, – покачал головой парень, заводя двигатель автомобиля, – но Макс велел мне везти вас прямо домой. Он сам остался с Костей и позвонит нам, когда что-либо прояснится. И там уж будет ясно, нужно нам ехать или врачи нас близко не подпустят.
Зорина сокрушенно покачала печально опущенной головой, а потом серьезно, пытливо взглянула в лицо Соболю и заговорщицким тоном произнесла:
– Слушай, Олег, давай не будем слушаться Макса? Что это он раскомандовался, в самом деле? Поехали прямиком в больницу к Косте и все дела. Там разберемся.
Олег не удержался и рассмеялся в голос: вот эту черту он особенно любил в Зориной-старшей – умение перевоплощаться в девчонку, ко всему прочему еще и хулиганистую. Вот от кого Арго унаследовал эту мятежность! Недаром когда-то давно мальчишки так легко нашли с ней общий язык: она никогда не возвышалась над ними непререкаемым и суровым авторитетом Взрослого Человека, а всегда готова была понять и поговорить с ними на их языке.
– Нельзя, Любовь Ивановна, – упрямо повторил Соболь, выводя машину на дорогу, ведущую к дому Зориных. – Мы сейчас только мешаться там будем, и врачи нас выставят. Давайте лучше дождемся звонка от Макса и уже из дома, подготовленными, поедем.
– Ну, давай, – нехотя согласилась женщина.
Всю дорогу до дома Соболь, наперекор своей въевшейся в душу нелюдимости, дотошно расспрашивал Любовь Ивановну о том, как сейчас живет она, как подрастает Надюшка. Он прекрасно знал это и сам из сухих сообщений Макса, которые подчас приходилось выпытывать у него. Но сейчас просто необходимо было занять женщину рассказами, чтобы она, в свою очередь, не решила расспросить о жизни самого Олега и остальных «мальчишек». Снова пришлось бы врать.
Дорога заняла меньше получаса, который для Соболя пролетел, как одна минута.
– Я доведу вас до квартиры, – пряча печаль в голосе, сообщил парень, выходя из машины.
Еще пара минут, и женщина, ставшая ему второй матерью, вновь исчезнет из его жизни, оставив разворошенные воспоминания и ожившую тоску по дому и детской беспечности. Когда они увидятся вновь? Увидятся ли вообще? Вдруг за углом соседнего дома уже притаился киллер, охотящийся за ним, Соболем?
– Олег, я тебя не отпущу, – решительно покачала головой Зорина, бережным движением руки захлопывая за собой автомобильную дверцу. – Во-первых, мы все по тебе соскучились. Во-вторых, мы же решили вместе ждать звонка от Макса. Да и неужели тебе не хочется остаться на чашечку чая в знакомых стенах? – Она лукаво прищурилась.
Под этим взглядом Соболь мог поклясться, что Любовь Ивановна знает куда больше, чем Арго смел рассказывать ей. Она понимала «своих мальчишек» лучше, чем они сами себя понимали.
– Я… я бы с удовольствием, но…
– Вот и пойдем, – прервала его лепет женщина и направилась к подъезду.
Олег торопливо догнал ее, стараясь держаться ближе, чтобы в случае опасности прикрыть собой. При этом лихорадочно придумывал повод уйти – и не мог. Или не хотел по-настоящему. Поэтому когда Зорина открыла дверь квартиры и, разувшись, направилась в недра кухни, растерянный Соболь покорно переступил порог следом за ней.
И обомлел, чувствуя, как в замерзшей душе начинается капель. Как кружит голову аромат домашней выпечки, как слепит привыкшие к мраку глаза теплый свет хрустальной люстры. Это была не та дорогая памяти тесная квартирка, в которой прошло детство Макса и его друзей – разбогатев на службе у Скрипача, Арго купил своему семейству новую, просторную квартиру в элитном районе. Но заботливый, окутывающий с головой уют Любовь Ивановна перевезла сюда вместе со скромными пожитками. И теперь казалось, что это все тот же дом, в котором, не переставая, звучат музыка и смех.
Смех, действительно, звучал. Из залитой светом комнаты в прихожую выскочил сияющий Марк с хохочущей Надей на руках. Она болтала стройными ногами, затянутыми в джинсы со стразами, и делала вид, что пытается вырваться из заботливых объятий. Но при виде Олега девочка быстро соскочила на пол, торопливо одернула нарядную розовую блузку и кинулась к новоприбывшему гостю с объятиями:
– Олежек!
Уже второй раз Соболь вздрагивал от этого забытого ласкового обращения. Но, метнув взгляд на Марка, Олег понял, что не он один чувствует себя беспросветным грешником, вторгшимся в рай по чистой случайности. Глаза Марка влажно блестели сентиментальной растроганностью и виноватой растерянностью. Воспрянувшая душа рвалась ввысь, окрыленная свиданием с любимой семьей, но страх за судьбу Клифа безжалостно швырял ее оземь.
– Привет, Соболь, – тихо поздоровался Марк и с робкой улыбкой развел руками: – Я первым успел.
– Хвастун, – добродушно усмехнулся Олег и крепко обнял подбежавшую к нему радостную девочку. – Привет, царевна! Какая ты стала большая, взрослая!
Надя кокетливо засмеялась, а Соболь, действительно, выглядел ошеломленным. Он помнил малышку еще ученицей начальной школы, а сейчас ему на шею кинулась изящная девочка-подросток с веселым хвостиком черных волос на макушке и первой косметикой на хорошеньком круглом личике.
– Олег, а Костя быстро поправится? – пытливо спросила Надя, не размыкая объятий.
– Конечно, – с готовностью кивнул Соболь. – Там дело-то, говорят, пустяковое. Скоро мы его навестим все вместе.
– Как хорошо, что все вместе, – беспечно защебетала доверчивая Надя и потянула за собой Соболя, едва успевшего скинуть ботинки. – Пойдем, пойдем скорее в мою комнату, мне столько всего нужно вам рассказать и показать!
– Надь, давай сначала накормим мальчишек, – с легким укором произнесла появившаяся из кухни Вера. – Иди, поставь, пожалуйста, суп на плиту.
– Точно! – легко согласилась девочка и умчалась на кухню. На бегу хихикнула, ласково повторив: – «Мальчишки…».
– Здравствуй, душа света, – едва слышно прошептал Олег девушке.
– Здравствуй, – так же негромко отозвалась Вера и заключила Соболя в нежные, долгие, печальные объятия. – Жаль, что именно беда привела вас в наш дом.
– Прости, – в очередной раз попросил парень. – Простите нас всех за это.
Соболь давно не видел ее, поэтому сейчас вновь с удивлением и затаенной грустью замечал перемены. Хрупкая девочка-романтик с длинными белокурыми локонами не смогла бы выжить в суровом мире, который окружал теперь ее любимого человека. Можно было уйти, но Вера осталась рядом с Максом: осталась для него ангелом, но переквалифицировалась в боевые ангелы-хранители. Неизменно подтянутая фигурка приобрела спортивную крепость и гибкость, синева огромных наивных глаз теперь отливала сталью решительности. Летящие платья она давно сменила на удобные футболки и джинсы, или, как сейчас, строгий брючный костюм. А волосы девушка обрезала в ультра-короткое каре, которое постоянно напоминало Максу, обожавшему ее длинные волосы, что для трогательной и хрупкой женственности в ее мире не осталось места.
Она не бросила своих крыльев, просто теперь их сложнее было увидеть за доспехами.
Друзья всегда видели эти крылья: видели бесконечную ласку в глазах, чувствовали заботу в мягких движениях, слышали мудрость в негромком голосе. Пряди солнечных волос уже отросли до плеч, но парни знали: Вера вот-вот острижет их вновь. И так будет до тех пор, пока в жизни Макса и его близких не воцарится безмятежность.
– Пожалуйста, не исчезайте больше, – дрогнувшим голосом произнесла Вера, чуть отстраняясь и пристально, участливо взглянув в глаза Олега. – Вы нужны Максу. Вы нужны нам.
– А вы нам, – сказал в ответ Соболь. Он был бы рад пообещать то, о чем просила любимая девушка его «атамана» и верная подруга их общего детства, но обещать сейчас он ничего не мог.
– Пойдем ужинать. А то Дима с Марком не соглашаются садиться за стол без тебя. – Вера взяла за руку Олега, мягко увлекая за собой на кухню.
– Что ты сказал маме про Костю? – быстро, одними губами спросил у него Марк, все еще стоящий в прихожей.
– Авария, – так же почти беззвучно ответил тот. Марк кивнул.
Вера сделала вид, что не заметила этого практически немого диалога. Она уже знала правду. Она всегда знала всю правду о них.
Любовь Ивановна разливала ароматный суп по тарелкам, Надя с величайшей аккуратностью расставляла их на столе. Кельт тоже был на кухне: нервно мерил помещение широким шагом. Но при появлении друзей обернулся и заранее, предвидя возражения, упрямо заявил:
– Я поеду. Поеду туда, к Косте. Мне надо с ним поговорить. Попросить прощения за вчерашнюю выволочку.
– Дим, не надо. Потом, попозже все вместе съездим. Опасно сейчас по городу поодиночке мотаться, – попытался вразумить его Марк.
Но тот помотал головой, буркнув:
– Мы уже давно поодиночке – и ничего.
С этими словами он решительно направился в прихожую, не глядя на нахмурившихся друзей. Но слова Веры заставили его остановиться на пороге:
– Но сейчас мы вместе, – спокойно заметила девушка, шагнув следом за ним то ли в попытке остановить, то ли намереваясь проводить.
Дима обернулся, взглянул на Любовь Ивановну, Олега, Марка, Надю и Веру, стоящих бок о бок на залитой светом кухне. И кивнул:
– Значит, вместе с Максом я вернусь сюда, к вам. – Кельт вдруг помолчал и грустно, почти жалобно улыбнулся, обронив: – Костя все-таки сделал это: собрал нас вместе и вернул домой.
Вновь несколько часов Арго прождал Клифа – на этот раз из операционной. Эти часы прошли в беспокойных хождениях по коридору, в тяжких обрывочных, словно в бреду, раздумьях и колебаниях. Время то останавливалось, превращая ожидание в пытку, то вдруг начинало течь вспять, раня приятными до дрожи и страшными до зубовного скрежета воспоминаниями.
Наконец появилась врач – женщина с мудрыми глазами и величавой статью – и Арго, вырвавшись из плена размышлений, кинулся ей навстречу:
– Доктор, как он? Он будет жить?
– Состояние тяжелое. Не буду вас обманывать: шансов мало. Сделаем все возможное: и мы, и он.
– Я могу его увидеть? Хотя бы на минутку? – Макс уже забыл, когда в последний раз так робко просил что-то у кого-либо. И уже приготовился по привычке предложить деньги, но врач, похоже, сжалилась над его изможденным видом и несчастными глазами. Понимая, что это, похоже, единственный близкий человек ее пациента.
– Хорошо. Но я могу дать вам только пару минут.
При виде кислородной маски на лице Клифа Арго, разумеется, тут же стало необходимо услышать его голос. Сомкнутые веки напомнили, как давно он не видел глаз Кости смеющимися. При взгляде на капельницы, трубки и повязки стало больно от того, что нельзя потискать парнишку в дружеских объятиях.
«Ценишь только то, что вот-вот можешь потерять?» – упрекнул себя Макс, присаживаясь рядом с койкой друга и бережно накрывая его ладонь своей. Только это он и мог сейчас сделать, какие бы сильные чувства не жгли огнем изнутри. Обнимать, взъерошивать вьющиеся локоны, дурачиться – все это можно было делать вчера, позавчера, все предыдущие дни. Когда Максу было не до этого. В последнее время ему всегда было не до этого.
