Борис Александрович Алмазов "Почему русские – русские (Русский меридиан)"

Угры, оставшиеся после распада финно-угорской общности в конце III тысячелетия до н. э. в Западной Сибири, в связи с наступлением относительно сухого и теплого климата, приведшего к сдвигу границы степи на север, переселяются в более южные районы, где вступают в интенсивные контакты с соседними племенами и народами, от которых заимствуют опыт занятий животноводством и земледелием. Уже в первой половине II тысячелетия до н. э. древние угры разводят лошадей, крупный рогатый скот, овец. Развитое коневодство у венгров времени их переселения на их историческую родину является угорским культурным наследием. Важная роль коневодства отмечается и в жизни предков хантов и манси.

Распад угорской общности вызвали климатические изменения на рубеже II–I тысячелетия до н. э. Область обитания угров становится засушливой полупустыней, непригодной для ведения земледельческого хозяйства. Тогда предки обских угров переселяются в северные районы, на Обь, а правенгры переходят к кочевому животноводству.

В VII веке н. э. в связи с наступившим похолоданием и отступлением степи правенгры откочевывают южнее, затем в Европу, на территорию современной Башкирии, где устанавливают прочные контакты с тюрками. Таким образом, в процесс Великого переселения народов втягиваются и правенгры, уже тесно связанные с племенным союзом полукочевых тюркских народов. Они достигают южнорусских степей, а оттуда двигаются далее на запад. Следы правенгров некоторые ученые находят и на территории Нижнего Прикамья, где исследованы могильники VII–IX веков, связываемые с правенграми. Обские угры, переселившиеся на Обь, появляются в районах к западу от Уральских гор и осваивают тундровые районы северной Евразии, смешиваясь с аборигенами, что нашло отражение и в антропологическом типе обских угров, и в их субарктической материальной культуре. Они возвращаются к прежнему охотничье-рыболовческому типу хозяйства. Угры ассимилировали северное тундровое население, сохранив угорский язык своих предков. Финно-пермские народы после распада финно-угорского единства расселяются на обширных пространствах лесной зоны Европейской части Pоссии. Около 1500 года до н. э. происходит разделение финно-пермской ветви на пермскую и финно-волжскую. Есть основания предполагать, что в это время отдельные группы и пермских, и волжских финнов освоили навыки занятия земледелием и животноводством, но этот процесс затянулся на многие столетия и произошел у разных народов не одновременно. Прапермская общность, по мнению языковедов, длилась около 2000 лет. Разделение двух пермских языков лингвисты относят примерно к IX веку. В течение I тысячелетия до н. э. произошло разделение предков прибалтийских финнов, саамов, мордвы и марийцев. В их языках сохранились следы длительных связей с иранскими народами. К концу этого периода и к началу следующего относятся их контакты с балтийскими народами, продолжавшиеся и после отделения прибалтийских финнов. Современные финно-угорские народы имеют общие генетические корни, но на протяжении многих тысячелетий они вступали в контакты с различными племенами и народами. Сформировавшие в глубокой древности, финно-угры, осваивая лесные пространства Евразии, создали уникальную самобытную культуру, которая является важной составной частью мирового культурного наследия.

Кто древнее?

Вопрос, интеллигентно выражаясь, некорректный, а по-простому формулируя, дурацкий! Древнее кого? Древнее человека – динозавры! А уж ежели ты этот самый «разумный-преразумный сапиенс» – так все одинаково древние.

– Мы – народ древний культуры! – заявил с гордостью солдат из Средней Азии, выражая свое презрение к сержанту, уроженцу Псковской губернии.

– Вы?! Да мы вас писать стоя обучили! – заорал возмущенный сержант, чем поставил в тупик не только военнослужащего, бывшего трудящегося Востока, но и весь взвод. Я стоял в том взводе. И с грустью признавал, что оба правы. И солдат из Средней Азии, который только в армии попробовал мороженое (кстати, изобретенное древними китайцами) и впервые увидел трамвай на двадцать втором году жизни, и гордый скобарь, неизвестно откуда узнавший, что на Востоке мужчины до прихода европейских солдат мочились сидя на корточках, как женщины, и этим во многом объяснялось повальное распространение мочекаменной болезни… И оба виноваты!

Вина их в том, что каждый считал себя выше другого. Один – потому что, как он думал (ему так сказали, а он поверил), его предки возводили архитектурные шедевры и строили оросительные каналы, в то время как… Второй – потому что полагал себя вершиной современной мировой культуры, символом чего считал атомную бомбу и теплый ватерклозет, ну и, разумеется, ракеты, телевидение…

Если бы они просто рассуждали на исторические темы, то возразить бы сержант должен был тем, что его предки в ту пору, когда в Средней Азии бронзовыми кетменями с потрясающим искусством и терпением, пробивали в каменистом грунте арыки, на севере в псковских лесах выплавляли из болотной руды первое железо… И не было с древнейших времен равных им кузнецов, ковавших прежде всего орудия мирного труда, – сошники да косы, подковы да скобы… – потому и скобари. И он тоже – представитель народа древнейшей культуры – только другой, северной, железной…

Что же касается предков… «Темна вода во облацех». Не исключено, что среди прапрапрадедушек гордого скобаря, затесался какой-нибудь ордынец, а среди бабушек «чурки неумытого» – псковская русоголовая красавица или средневековый мастер из Пскова, ковавший скобы и в Самарканде, или купец Садко (Саддок?), или вообще варяг, ходивший по Волжскому пути «из варяг в хазары» на море Хвалынское – Каспий, свей или урман.

И кабы могли они, крикнули бы своим потомкам:

– Не ругайтесь! Не чваньтесь друг перед другом – вы братья!

– Быть того не может! – закричали на меня мои однополчане, когда я им об этом сказал.

– Да? А почему у тебя, скобарь, волосы, как конский хвост, а у тебя, чурек недопеченный, глаза голубые?

Кстати, предки ведь все эти века кричат нам, а мы слушать не хотим. Повторяю, настало время искать друг в друге сходство, а не различие. Хватит! Наразделялись!

Что же касается разговоров о том, какая культура лучше, дело еще сложнее. Посмотрите, как весь так называемый цивилизованный мир лихорадит, как только меняются цены на нефть. Чем технически совершеннее становится человечество, чем, на первый взгляд, сильнее – тем оно уязвимее. Сбой в компьютерах – и остается без электроэнергии Северо-Американский материк! Чудом и молитвой праведников объясняют, что это не переросло в глобальную техногенную катастрофу, способную смести и все достижения технического прогресса, и значительную часть человечества. А человек тундры и охотник в джунглях без нефти и электричества – выживут. Стало быть, кто сильнее?

– Наша цивилизация совершенствовалась, а их нет!..

– А их достигла совершенства для их мест обитания много веков назад! Она развивалась по-другому и в другую сторону. Они все свои интеллектуальные, духовные и физические усилия направили не на то, чтобы переделать природу, а чтобы в нее вписаться. И сумели это сделать! Лет тридцать назад я увидел плакат «Человек шагает по планете – пустыня следует за ним!» К сожалению, не пустыня, а помойка! Пустыня по сравнению с тем, что оставляет после себя человек, – цветущий сад! Современное человечество тонет в собственных отходах. И чем комфортабельнее живет, тем больше грязи оставляет в местах своего проживания. Индеец проходил сквозь лес, как рыба сквозь воду – без следа. И не только индеец. Представители так называемых «примитивных» цивилизаций тысячелетиями жили на своих родовых реках и охотничьих ловах, а ни рыба в реке, ни зверь в лесу числом не уменьшались.

– Они – грязнули!

Помнится, в одном из рассказов Мопассана молодой парижанин бегал по снегу босиком, поскольку заметил, что ноги у него недостаточно чисты. Вымыть их в тазу он не догадался. Было не принято. Это – Европа, Париж, XIX цивилизованный век… А вот жительницы Папуа-Новая Гвинея – про них ходят упорные слухи, что они все еще людоеды, – ужаснулись, увидев, что европейские путешественницы не закапывают за собою экскременты, а в период месячных садятся за общую трапезу вместо того, чтобы носа не высовывать из специальной хижины, где должна находится дама в такие дни. И от европейских духов вроде Шанель № 5 папуасок тошнило, и дурно им делалось. То ли дело настоящие папуасские ароматы! Скажем, их вождь сидел в хижине, где под потолком плавилось тухлое свиное сало, и капли падали ему на голову! Вот это запах поистине состоятельного и знатного человека, с тонким художественным вкусом! Это я к тому, что все относительно!

Народы самодийской группы

Продолжим разговор о народах, сохранивших и развивших древнюю культуру собирателей и охотников, прекрасно вписавшихся в природу. Правда, сразу оговорюсь: потомки этих народов – наши современники – живут в условиях нынешней технической цивилизации и без ее достижений так же уязвимы, как и мы с вами. Но наша книга посвящена другому вопросу: почему русские – русские. Вот и продолжим ответ на этот вопрос.

Ненцы, энцы, нганасаны и селькупы объединяются учеными в самодийскую (ранее самоедскую) группу на основании несомненных черт близости их языков. Эта группа в языковом отношении имеет значительные элементы общности с финно-угорскими народами, что было доказано выдающимся лингвистом М. А. Кастреном в первой половине прошлого века. Прежде назывались эти народы и вся группа самоедскими. Откуда же такое кошмарное название взялось?

Ненцы

Самоедами называли ненцев. Они же к основе этого названия, не имели никакого отношения! Европейцы, в данном случае – новгородцы, познакомились с народом саамов. В полном соответствии со славянской грамматикой добавили к этому названию словообразовательный суффикс «ядь», как, например, в слове «челядь». Вот и получился народ «саамоядь». Путаница усилилась, когда саамы откочевали, а на их место пришли ненцы. Им и досталось по наследству это старинное название. Сами себя они называют «ненэц», что, как и самоназвания большинства народов на планете, означает «человек». Есть и еще одно название «хасава» и тоже переводится как «человек, мужчина" 20)

«… Ненецкое "ненэй ненэцъ"можно толковать не только как "настоящий человек", но и как "серебряный человек'", так как ненэй означает "серебро", "серебряный". Это толкование заслуживает дальнейшего рассмотрения ввиду несомненных следов значительного влияния древних волго-камских болгар на культуру народов Сибири, тогда как русские и арабоязычные источники средневековья присваивают этим болгарам имя «Серебряных» («Нукрат»). В этой связи можно вспомнить о названии части мордвы – эрзя, которая тоже входила в круг влияния волжской Булгарии и имя которой (эрзя) допускает аналогичное толкование с помощью древнеиранских данных, что также не удивительно ввиду того, что булгарской культуре предшествовали иранские влияния, оставившие в некоторых местах Севера значительные следы, частично именно в виде серебряных вещей. Все это, разумеется, требует дальнейшего обсуждения». Для нас это важнейшее замечание! Пока мы его только запомним, а обсудим в главе «Слово о серебре», где пойдет речь о великих торговых путях «из варяг в греки» и «из варяг в хазары».

Пережитки родового строя отчасти долго сохранились у ненцев, в значительной степени отразившись в номенклатуре родовых обозначений, подлинным самоназванием многих северных народов является словосочетание, имеющее смысл «настоящий человек», куда относится и ненецкое «ненэй ненэцъ», и самоназвание нганасан (тавгийцев) «нгано нганасан».

На северо-востоке Европы живет только часть ненцев, остальные ненцы и все другие самодийские народы обитают в Сибири.

Кроме финно-угров, общие с самодийцами черты в языке имеют юкагиры (одулы, омоки); вероятнее всего, это черты древних неоднократных смешений небольших родовых групп в условиях Севера. Разумеется, почти все следы древних пережиточных явлений настоящего родового строя далеко перекрыты давлением позднейших укладов. В частности, и названия родов переходят сейчас в обычные фамилии: к тому же родовые наименования даже за последние 300 лет претерпели сильные изменения.

Энцы

Выражение «эней эннэчэ», то есть «настоящий человек», иногда употребляли тундровые энцы. Так они называли себя и нганасан, то есть всех тех, кто одевался в ту специфического покроя одежду, которая была свойственна лишь тундровым энцам и нганасанам, причем последние утверждали, что взяли ее у первых. Также нгано-нганасаны («настоящие люди») называли подобным образом лишь себя и тундровых энцев, руководствуясь тем же указанным выше принципом единства одежды и ряда других этнографических особенностей, хотя языки их значительно различались. Энцы – возможно, угро-финны, принадлежащие к уральской семье древних народов. Тундровые энцы называли себя «сомату». Ненцы называли их «манду» (мандо, манту, манто), лесные энцы – «маду» или «мадду». Оба последние названия означали «сваты»… Себя лесные энцы называли или «пэ-бай», то есть «лесные баи», или по названиям своих главных крупных родов (фратрий) – Муггади, Бай, Ючи. Не останавливаясь на подробностях этого рода, укажем лишь на два-три обстоятельства. Первое состоит в том, что энецкое родовое (фратриальное) имя Муггади есть не что иное, как слово «лесной» (mogga, mugga – лес); именно это родовое название дало (в форме Монганди) повод к наименованию знаменитого в истории Сибири города – Мангазея. Название тундровых энцев «сомату» – естественно сблизить с именами «самоядь» и самоназванием саамов.

Нганасаны (тавгийцы)

Нганасан означает, естественно, «человек» и на этом основании принято за название данной племенной группы в научном обиходе; подлинным самоназванием авамских нганасан служит «ня», другую же группу (вадеевских нганасан) они называют «ася».

Нет сомнения в том, что «ня» означает то же, что нганасанское и юрак-самодийское (ненецкое) «п'а» (старший брат, товарищ), тогда как «ася» может значить «младший брат» и «тунгус (эвен или эвенк); последнее (ася) есть ничто другое, как Асицкий род самоедов XVII в., неоднократно указываемый источниками. Нганасаны выступают также в этих источниках под названием Тавгитского рода (тавгийцы). Следует отметить еще раз, что перемешанность (и притом неоднократная) самодийских групп чрезвычайно велика. При этом надо вспомнить еще и крайнюю малочисленность некоторых из этих групп. Так, например, известный этнограф А. А. Попов кочевал по тундре долгое время с нганасанами и нашел их в общей сложности (в начале 40-х годов) 699 человек; энцев еще меньше (примерно в два раза)22).

Селькупы

Название селькупы (так называемые остяко-самоеды) не является общим самоназванием всех представителей этой группы, употребляется оно тазовскими и баиховскими остяко-самоедами», притом не с одинаковым значением («таежный человек» и «земляной» человек) ввиду некоторого различия в произношении имени. Заметим, что в некоторых говорах селькупского языка qum (в других qup) значит «человек» (вторая часть имени селькуп), что довольно основательно сближают с манси «хум» (мужчина) и с самоназванием коми. Точно так же указанное выше одно из названий тундровых энцев («маду» и т. п.) сближалось с именем «манси», с названием одной из хантыйских фратрий («мосъ») и с национальным именем мадьяр. Трудно судить, насколько все это правомерно, хотя возможность подобных сопоставлений полностью не исключена. Кроме указанных основных самодийских групп до недавнего времени существовали и другие: камасинцы, моторцы.

А. И. Попов придавал большое значение самоназваниям и названиям народов, подчеркивая при этом: «…Изучение родовых и племенных названий мелких этнических коллективов, подобных самодийским и некоторым финно-угорским (саамы, манси, ханты), разбросанных на огромных протяжениях северных тундр и лесов, является важным вспомогательным средством изучения процессов тех изменений в различных языках, которые возникают в этих случаях в силу многочисленных схождений и расхождений в специфической северной обстановке. Повторяем, это только вспомогательное средство; оно должно использоваться на фоне общего изучения всего языкового богатства северных народов в соединении с данными истории, археологии и этнографии, как и наиболее достоверными из антропологических показателей. Речь должна идти об очень сложной и запутанной действительной истории небольших, маломощных человеческих объединений, почти постоянно передвигающихся, часто сливающихся и расходящихся, входящих в контакты с новыми и новыми партнерами, в некоторых случаях исчезающих почти бесследно, в других – оставляющих другому, более сильному коллективу некоторое наследство своей лексики и грамматики. Эта картина значительно отличается от того, что происходило в южных степных областях, где уже давно создавались крупные человеческие объединения, обладавшие совершенно иными качествами (иранские племена, тюрки, монголы). История их была иной».

«Два кольки, три наташки…»

В студенческие каникулы зашибал я «длинную деньгу» в геологических партиях – рабочим. Летом работал – зимой учился. Облазил Заполярье – тайгу и тундру. И повидал я разных самодийцев. И должен сказать до сих пор это одно их самых драгоценных моих воспоминаний.

Разумеется, они уже сильно отличались от воспетого Арсеньевым лесного человека Дерсу Узала, цивилизация и родная советская власть упорно и последовательно превращала их в «советян», но многие черты «отсталости», как это в те года называлось, они еще, Слава Богу, сохраняли, и мне еще довелось их увидеть.

…Я собрался на почту за семь километров, в соседний поселок. Узнав об этом наш проводник, из местных, сказал: «Тебя в тайге искать – люди нету. Кольку возьми. Колька дорогу покажет». Шестилетний «колька» по имени Альберт щурил глазенки-щелочки в щеточках черных ресниц и улыбался щербатым ртом – менялись зубы. Я не знаю, что заставляло его непрерывно улыбаться: моя огромная по сравнению с ним, фигура, нелепые сапожищи, вся брезентовая и стеганая одежда – главной задачей ее было спасать меня от комаров (кольку почему-то они не кусали) – может быть, радость от того, что он бежит вприпрыжку по тайге, по едва заметной тропке, а может, из вежливости…

В тот год шло переселение белок. Такие периоды в тайге бывают. Белки перескакивали через тропу, пролетали молниями с дерева на дерево над нашими головами. Первый раз я ахнул и удивился, когда «колька» Альберт швырнул камушек, и под ноги ему свалилась первая белка. Я решил, что это фантастическая случайность. Но минут через двадцать он подбил тем же способом еще одну.

Пока я сидел на почте, получая письма на всю экспедицию, пока читал свои письма, прошло около часа, и когда я вышел на крыльцо, то увидел, что Альберт сидит у крошечного костерка и жарит выпотрошенных и разделанных белок, а снятые с них шкурки аккуратно растянуты на обручах, сплетенных из ивовых прутьев. Решив, что мясо готово, мальчишка щедро протянул мне жареную белку. Вкусно!

На обратном пути, когда белки буквально валились нам на голову, но, сколько ни швырял я в них камни, так и не попал, я спросил, почему Альберт не охотится.

– Еще есть хочете? – ответил он вопросом.

– Да нет, я сыт. Но охота какая замечательная… Вон сколько белок.

– Нельзя, – ответил мальчишка. – Мамка заругат. Белка плохой. Линят. Шкурка плохой.

– А что ж ты эти не выбросил?

– Пригодится куда-нибудь.

Я, разумеется, слышал о том, как таежные охотники «белку в глазок стреляют», но никогда не видел, как они вообще стреляют. Стреляли приезжие охотники. Местные ходили на охоту, как наши дачники в огород, точно зная, где что возьмут. Присмотревшись к их жизни, я понял, что тайга разделена на охотничьи угодья, и вся буквально нафарширована всякими силками, петлями, ловушками, западнями, давилками, ловчими ямами. Охотники ходили собирать пойманную дичь. Я поражался их умению делать орудие охоты из всего, что попадало под руки. Например, «куропатку брали на бутылку». В поллитровку наливали горячей воды и, не удаляясь от балка, где жили, в радиусе не дальше ста метров, делали в сугробах лунки, как раз на глубину бутылки. Вокруг горячей бутылки снег моментально обтаивал и тут же замерзал, превращаясь в ледяной стакан. На дно этого стакана бросалась приманка – две-три ягодки. На следующий день охотник проверял лунки и почти из каждой вытаскивал торчащую хвостом вверх замерзшую куропатку. Час – полмешка! Кто бы мог подумать, что вокруг их столько! А я стрелял, стрелял, в белую птицу на белом снегу из мелкашки – так и не попал… Меня потрясал совершенно иной, странный для европейца, стереотип мышления и поведения. Когда мы покидали стойбище, все его население: пятеро взрослых, два «кольки» и три «наташки» дошкольного возраста – школьников уже уволокли в интернат, в поселок – выстроилось против нас и, по обычаю, высказало прямо в глаза все, что о нас думает.

– Ты, Иваныч, хороший человек, живи с нами. Охота – сюда ходи. Рыбалка – сюда ходи. Ягоды грести ходи. Потеряешься – все искать пойдем. А ты, Пашка, шибко худой человек! Пусть издох, как собака, совсем не жалко…

Когда наш вертолет поднялся и стал удаляться от трех конусов чумов, затерянных среди бескрайней тундры, два кольки и три наташки в окружении десятка собак яростно махали нам, пока не превратились сначала в меховые комочки, а потом не слились в одно рыже-коричневое пространство тундры под белесыми осенними небесами.Только не нужно представлять этот, может быть, древнейший на планете мир охотников и собирателей как существующую вне времени и пространства гармонию. Нет этого! Тридцать лет назад я видел семью манси, горько рыдавшую на берегу родовой реки, где сплошным радужным пятном плыла нефть. Так плакали мои дедушка и бабушка, когда градом выбило наш родовой виноградник, жалкий обломок, когда-то знаменитых казачьих виноградных плантаций.

В 1998 году, после сокрушившего постсоветскую экономику дефолта, служа в Республике Коми, я увидел современных «лишних людей». Они пришли из тундры в Воркуту и поставили чумы на центральной площади. Крошечные люди, без возраста, фамилий и документов, изъеденные трахомой и туберкулезом. Пришли, чтобы спасти умирающих от голода детей: их тут же забрали в интернаты, отмыли от коросты, вшей, одели, обули, накормили. Казалось бы, как их-то мог задеть финансовый кризис? Ан вот мог! Дефолт остановил геологоразведку и нефтедобычу, а эти потомки охотников и оленеводов, отученные и от одного, и от другого, давно жили нищенством около нефтеразработок…

Видел я и других. Оторванные в раннем детском возрасте от родного дома, выросшие в интернатах-инкубаторах, утратившие все навыки предков, искусственно сохраняемые как представители малых народов (улучшенное содержание, повышенная стипендия, отсутствие любой конкуренции – как же национальный кадр!), они возвращаются из московских и питерских институтов с затаенным чувством неполноценности, перерастающим в оголтелый национализм, и лютой ненавистью к своим «благодетелям», от кого теперь полностью зависят. Чужие в своей тундре и тайге. «Человек шагает по планете, пустыня следует за ним!» Это сказано и о человеческой душе. Никогда я не поверю, что это естественный конец цивилизации охотников и собирателей. Никогда! «По ком звонит колокол? Он звонит по тебе!» И по каждому из нас, как бы цивилизованно и комфортабельно мы ни жили. И по мне! Ведь это и я таскался с рейкой и теодолитом по тундре, не ведая, что творю! «Таково веяние времени! Таковы шаги цивилизации». Но я вспоминаю стриженных наголо, умственно отсталых детишек-дистрофиков в интернате Воркуты, я вспоминаю тысячи километров изуродованной тундры и выгоревшей тайги, всю планету, где нет места диким животным и людям других цивилизаций, чья вся вина в том, что они жили не так как мы, что они – другие! И могу только крикнуть: «Господи, что мы наделали! Господи! Буде милостив нам грешным!»

Когда-то сказали половцы, ища помощи у киевских князей: «И вас не минует! Сначала мы, а потом и вы…» Не миновало! Рухнул хрупкий мир северных народов России, а теперь погибает, казалось бы незыблемый, мир русской деревни. Сколько усилий потрачено, чтобы его сокрушить – удалось! Дотлевает крестьянство. Дотлевает еще одна цивилизация и многие вместе с ней народы. Иллюзия, что на смену потерянным цивилизациям идут новые! Это не смена, это уничтожение. И что, теряя «лишних людей», остальное человечество модернизируется – вранье! С потерей каждого человека – да что там человека, каждого слова! – все человечество оскудевает. И оскудение это все ощутимее…

Только беспредельным милосердием Господним объясняется наше нынешнее существование. Но как я в стихах прочитал: «Чаша-то полнится и никого не пройдет!» 24) Страшись, мир машинной цивилизации! «Помни День Судный» – ты еще уязвимей!

Золотые имена

Рыбаков Борис Александрович (1908 – 2001 гг.)

В разное время Рыбаков был деканом исторического факультета, заведующим кафедрой истории России, проректором МГУ. Действительный член АH СССР (1958, член-корреспондент с 1953 года), с 1991 года – академик РАН. Иностранный член Польской академии наук (1970), действительный член Чехословацкой академии наук (1960), действительный член Болгарской академии наук (1978), член ВАК, председатель ученого совета Института археологии АH СССР (1956–1988), а также директор этого института. Опубликовал около 400 научных работ. Автор учебника для вузов «История СССР с древнейших времен до конца XVIII в.» (1975). Основные труды: «Ремесло Древней Руси» (1948), «Древняя Русь. Сказания. Былины. Летописи» (1963), ««Слово о полку Игореве» и его современники» (1971), «Язычество Древней Руси» (1987), «Стригольники. Русские гуманисты XIV столетия» (1993). Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственных премий.

Рыбаков был эпохой в советской и российской историографии. Он изучал, должно быть, самую темную и малопонятную эпоху в прошлом России. Исследуя почти не имеющую документальных источников историю кривичей и древлян, стать главным историком государства не так просто. Придется по-настоящему долго трудиться – нередко не только головой, но и лопатой.

В науке Рыбаков появился с возникновением потребности в материалистическом переосмыслении ранней российской истории. В изначально бесперспективных поисках диалектических закономерностей в почти неведомой жизни славянских племен Рыбаков уже в конце 30-х сделал одну поистине великую вещь. Он, как говорят коллеги, «начал копать древнюю Русь». Свои полевые археологические исследования он развернул в 1932 году, вел раскопки Тмутаракани, Чернигова, Любеча, долгие годы сотрудничал с самой известной археологической экспедицией Советского Союза – Новгородской под руководством академика Янина.. И вообще, советская археология наверняка была бы беднее в смысле знаний и скучнее. При том , что Б.А. Рыбаков – громадная научная величина, он сопроводил свои подлинно научные открытия большим числом занимательных предположений, которые высказывал, как необыкновенно одаренный человек, весьма убежденно и горячо. Его увлеченность порою рождала гипотезы, на первый взгляд (а иногда и на последующие взгляды тоже), странные и неожиданные.

Так выглядело развитие некоторых рыбаковских идей относительно «исторического пейзажа» «Слова о полку Игореве» и других памятников древнерусской литературы. Слышавшие лекции Рыбакова в МГУ помнят его пассажи о сюжете «боя на Калиновом мосту», умилявшие студентов до неприлично громкого смеха. Древнерусское «чудище хоботистое» незамысловатыми речевыми фигурами лектора превращалось в мамонта, а «огненная река» в факельное шествие наших общих славянских предков, желавших загнать упиравшегося древнего слона в вырытую для него яму… Уверения других ученых, что «хобот» – это всего лишь «знамя», на студентов в большинстве своем не действовали – гораздо интереснее было слушать фантазии академика Рыбакова. К сожалению, а может быть и к счастью, самого ученого он даже и предположить не мог, что породят его художественные образы, а открытия увенчаются фактически сектанством в форме «неославянского родноверия».

Рыбаков-педагог – тоже целая эпоха. В МГУ он преподавал несколько десятилетий, вплоть до самых преклонных лет. По узким коридорам нелюбимого им первого гуманитарного корпуса перемещался быстро, не по-старчески. Студенту, который однажды помог ему донести в аудиторию проектор, пожимал руку все пять лет, что тот учился. Студент страдал: в молодости Рыбаков увлеченно занимался чем-то силовым, по расхожей версии, гиревым спортом. Говорили, что в курилке факультета он и в девяносто лет одной рукой поднимал табуретку за ножку. Студенты всегда вспоминали Рыбакова с теплотой. Недаром руководство исторического факультета в начале первого года обучения для всех вводило обязательный месячный курс рыбаковских лекций ни о чем. Чтобы студенты сразу поняли все – и то, куда попали, и то, чем будут заниматься всю жизнь. Именно Рыбакова студенты спрашивали охотнее, чем других преподавателей. В общем-то, неважно, о чем, в шутку или всерьез… Главное – его ответы слушали. Иногда подшучивали, но не зло… Однажды, вместо записки с вопросом выслали на кафедру рыбаковскую же книгу «Язычество Древней Руси» с закладкой, на которой написано «Уважаемый Борис Александрович, объясните, пожалуйста, что все это значит?». Собирались пошутить. Однако, с годами шутка преобрела достаточно мрачный окрас.

Обломки поисков и умозаключений Рыбакова в пересказе недоучек, все равно каких искренних или корыстных, превратились в то, о чем Рыбаков никогда не говорил и даже подозревать не мог – в фейковое подобие религии. Его книгу «Язычество Древней Руси», где ученый рассуждает о славянских верованиях, превратили в как бы научный фундамент будущих измышлений. Выдвинутые Рыбаковым даже не гипотезы, в скорее предположения о пантеоне славянских богов, (которого, как говорит современная наука, никогда не было. Каждое племя веровало своим богам категорически отрицая богов соседних племен, кроме того, и нынче то не особенно понятно какую силу каждый бог олицитворял), сильно сдобренные всевозможными химерами вроде «мест силы», телепатии, почерпнутых из других религий утверждениях о переселении душ, ворожбы, целительства и колдовства, дополнили разнообразными новоделами, почерпнутыми из литературы жанра фэнтази, полным изващением (в силу незнания) исторических фактов, так называемым, вульгарным толкованием слов, а зачастую и вдохновенным враньем. То что в устах Рыбакова расцветало цветами художественных образов и цветами фантазии, в деяниях, как бы его последователей приобрело характер догм и безграмотной сектантской апологетики. Ориентированные на обывателя – "образованца", который что-то где то когда то слышал, но уверен в собственных знаниях, растиражированные желтой прессой и телевидением, жаждущих сенсаций, новодельные идеи, не имеющие к науке никакого отношения, легко усваиваются невзыскательной публикой и убедить ее в том, что ее обманывают, что ничего подобного не было, что Рыбаков нечего подобного не утверждал – невозможно. Давайте же разбираться, неторопясь и спокойно, начиная с подлинной, а не фейковой не фантазийной, (апологетом коей, например, стал писатель сатирик Задорнов) истории. Сначала уясним, кто такие славяне, как и где сформировалась праславянская общность, какое место занимала она в современном праславянам сонме тогдашних этносов и как развивалась до своего нынешнего состояния, когда на славянских языках говорит половина европейских народов, а географически, территория господства слявянских языков занимает полмира. От Эльбы до Тихого океана.

Прародина славян

Славянские народы принадлежат к древнему индоевропейскому языковому единству, включающему такие народы, как германские, балтийские (литовско-латышские), романские, греческие, кельтские, иранские, индийские (арьи) и другие, освоившие в древности огромные пространства от Атлантического океана до Индийского и от Ледовитого океана до Средиземного моря. По доказательствам этногенетиков славяне (точнее, еще праславяне) составляли некий общий этнический славяно – балтийско-германский массив. Племена славяно – балтов и германцев расходились по очень большой территории, обособляясь и постепенно разделяясь на балтов и славян. «Те племена, из которых путем постепенной консолидации образовались «праславяне», обитали почти на краю индоевропейских пространств, севернее горного барьера, который отделяет южную Европу от северной и тянется от Альп на восток, завершаясь на востоке Карпатами.

Когда мы говорим о происхождении того или иного народа, то сталкиваемся с целым рядом предположений, легенд, гипотез. Отдаленный во времени медленный процесс протекал почти неуловимо для нас. Но некоторые вопросы все же необходимо поставить: первый – происходило ли формирование народа путем размножения и расселения одного племени из какого-то незначительного пространства, или же народ формировался путем сближения родственных соседних племен? Второй вопрос: какие общие (в данном случае, общеевропейские) события могли стимулировать обособление ряда племен от общеиндоевропейского массива и их консолидацию в больших масштабах?

На первый вопрос следует ответить, что главной образующей силой была стихийная интеграция более или менее родственных племен. Но, разумеется, имело место и естественное размножение, филиация 25) племен, и колонизация новых пространств. Филиация племен уплотняла этнический массив, заполняла промежутки между старыми «материнскими» племенами и, конечно, содействовала упрочению этого массива, но не размножение одного-единственного племени создавало народ.

С общеевропейскими событиями дело обстояло так: на рубеже III и II тысячелетий до нашей эры в северной половине Европы (от Рейна до Днепра) усиливается скотоводческое пастушеское хозяйство, быстро возникает имущественное и социальное неравенство. Крупный рогатый скот становится символом богатства (в старом русском языке «скотница» – казна), а легкость отчуждения стад ведет к войнам и неравенству племен и их вождей. Первобытное равенство нарушилось. Открытие меди и бронзы привело к межплеменной торговле, которая усилила внутренние процессы дифференциации.

Археологически эта эпоха обозначена «культурой шаровых амфор», резко отличающейся от предшествующих, более примитивных культур. Начавшаяся повсеместно борьба за стада и пастбища привела к широчайшему расселению пастушеских племен («культура шнуровой керамики») не только по Центральной, но и по Восточной Европе вплоть до Средней Волги.

Все это происходило с предками балтов, славян и германцев. Расселение велось отдельными, самостоятельно действующими племенами. Об этом можно судить по необычайной пестроте и чересполосности скотоводческой терминологии в Восточной Европе.

В момент расселения – первая половина II тысячелетия – еще не было ни славянской, ни германской, ни балтской общности; все племена перемешивались и меняли соседей в процессе медленого движения. Примерно к XV веку до нашей эры расселение прекратилось. Вся зона европейских лиственных лесов и лесостепей была занята разными по месту прежнего жительства индоевропейскими племенами. Началась новая, уже оседлая жизнь, и постепенно на первое место в хозяйстве стало выходить земледелие. В новом географическом раскладе новые соседи стали налаживать связи, выравнивать особенности племенных диалектов и создавать впервые на большом пространстве новые, родственные друг другу языки: в западной части получивший название германского, в срединной части – славянского, а в северо-восточной – латышско-литовского. Названия народов появились позднее и не связаны с этой эпохой первичной консолидации родственных племен вокруг трех разных центров: западного (германского), восточного (балтского) и срединного (славянского)» Возникает вопрос – откуда же все это известно и почему ученые считают возможным так уверенно высказывать свои предположения? Разумеется, огромную роль играют археологические раскопки, но все-таки первое место, как это ни удивительно, принадлежит лингвистике – то есть языкознанию. Именно лингвисты определили, что праславянско-балтийские племена отделились от родственных им соседних индоевропейских племен примерно 4000–3500 лет назад, в начале или в середине II тысячелетия до нашей эры. При исследовании славянских языков установили, что из индоевропейских народов взаимодействовали, соседствовали а врменами составляли единый этнический массив германцы, балты, иранцы, дако-фракийцы, иллирийцы, италики и кельты.

Академик А. А. Шахматов, исследуя историю русского языка и его диалекты, пришел к выводу, что первой родиной сформировавшегося славянства, самой древней, изначальной, был бассейн Западной Двины. Затем – Повисленье, откуда в III–II веках до н. э. ушли бастарны и куда через четыреста лет придут готы. Здесь – второй, более поздний, центр начала расселения праславянской общности: верховья Вислы, берега Тиссы и склоны Карпат. Это нынешние Восточная Венгрия и Южная Польша. Судя по общим для всех славянских народов обозначениям элементов ландшафта, праславяне проживали в зоне лиственных лесов и лесостепи, где – поляны, озера, болота, но нет моря; где – холмы, овраги, водоразделы, но нет высоких гор. Однако природные зоны, отвечающие этим лингвистическим определениям, размещены в Европе шире, чем можно предполагать славянскую прародину; праславяне занимали лишь часть такого пространства, которое отразилось в их древних наречиях. Значит, они двигались, переселялись! 27)

Современные исследования подтвердили догадку Шахматова. «Польский археолог Стефан Носек, сторонник висло-одерского варианта («автохтонист», считавший, что славяне автохтонны, то есть коренное население, «первопоселенцы», на территории Польши), предложил обратиться к археологическим материалам того времени, когда праславяне, по данным лингвистов, отделились от индоевропейских соседей. К этому времени относится так называемая тшинецкая культура XV–XII веков до н. э. Она хорошо известна на территории Польши между Вислой и Одером».Но вскоре выяснилось, благодаря работам другого польского археолога, Александра Гардавского, и работам ряда украинских археологов, что тшинецкая культура распространяется и на пространство восточнее Вислы, вплоть до Днепра. Так работами археологов подтвердились догадки лингвистов.

«Прародину славян в расцвет бронзового века следует размещать в широкой полосе Центральной и Восточной Европы. Эта полоса протяженностью с севера на юг около 400 километров, а с запада на восток около полутора тысяч километров располагалась так: ее западная половина подпиралась с юга европейскими горами (Судетами, Татрами, Карпатами), а на севере доходила почти до Балтийского моря. Восточная половина праславянской земли ограничивалась с севера Припятью, с юга верховьями Днестра и Южного Буга и бассейном Роси. Восточные границы менее ясны: тшинецкая культура здесь охватывала Средний Днепр и низовья Десны и Сейма.» 28)

А вот о выделении из общего германо-балто-славянского массова, праславян в Европе, можно достаточно уверенно говорать не ранее 5 века д.н.э. Причем, наряду с районом Привисления указывается и еще один район ближе к Карпатам.

Жили праславяне небольшими деревнями, жилища располагались в два порядка. Хозяйство велось на основе земледелия, скотоводства, рыболовства и охоты. Орудия труда – топоры, ножи, серпы делались еще из камня. Бронза применялась главным образом для украшений, а из хозяйственного инвентаря – только для долот, нужных в деревянном строительстве.

Погребальный обряд был связан с идеей переселения душ: телам умерших придавали позу эмбриона, как бы подготавливая покойника ко второму рождению. Социальные различия не прослеживаются. Наиболее богатым районом (его иногда выделяют в особую, комаровскую культуру) были земли в Прикарпатье, где имелись залежи соли, высоко ценившейся в первобытную эпоху. Археологические памятники тшинецко-комаровской культуры образуют несколько отдельных скоплений, которые, возможно, являлись землями союзов соседящих друг с другом славянских племен.

Славянские союзы племен известны нам по Нестору; те «племена», которые он упоминает в своей «Повести», как показали советские ученые (П. Н. Третьяков), не являются первичными племенами, а союзами нескольких безымянных племен: поляне, радимичи, висляне и другие.

Необходимо отметить, что написание названий этих союзов племен резко различается по географическому принципу: все союзы племен в пределах очерченной выше прародины обозначены или именами типа «поляне», «мазовшане», или же архаичными именами вроде «хорваты», «дулебы» «север». Патронимических (то есть названных именем покровителя, «патрона» Прим Автора.) названий на территории прародины славян нет» 29)

Доказано, что патронимические названия, скорее всего происходящие от имен вождей, тех, кто повел часть своих племен на новую родину, встречаются не в районах, так сказать, изначальной материнской культуры, а во вновь заселенных «колонизированных землях». Скажем, «радимичи» по имени Радима или подвластные Радиму, «вятичи» по имени легендарного вождя Вятко, «бодричи» и т. п. По названиям племен, полностью подтвержденным археологическими раскопками, точно устанавливается прародина славян, совпадающая с находками, относящимися к тшинецкой культуре XV–XII веков до н. э.