С ним – истина последних дней,
влекущая в Огонь Огней
земли иной… иного неба…
Эон, сменяющий эон,
преутверждает свой закон:
– прими, точило, гроздья гнева!
Томленье
Бредут слепцы по бездорожью
из ниоткуда в никуда,
взывая: – Где ты правота?
Взыскуя: – В ней ли воля Божья?
В томленье этом – маета…
Рожденья крик и стона эхо
сонм нерождённых чтит всегда;
как дела рук прейдёт тщета,
так в свой черёд прейдёт и это —
ветров ловитва, – суета.
Трудами не поднять им пашню —
камней не счесть им никогда;
руины рухнут, как тогда,
когда упрётся в небо башня —
всё – суета… как «нет» и «да».
В покое и умиротвореньи
придёт ли счастья полнота?
Когда влечёт жён красота
В изыске вин да песнопеньи?
Шипит змея сомненья: – Да…
Лишь преумножит скорбь печалью
и знанье – духа нищета;
не обрести – в тщете тщета, —
и рай, потерянный вначале.
В смятеньи плоти – навсегда…
…Бредём, не оставляя тени,
из ниоткуда в никуда:
– Где та, последняя, черта?
В суетной пляске светотени
Падение
Поток страстей, сметая разум,
нахлынет, упираясь в страх,
и бездны запредельность разом
в твоих распахнутых глазах.
Стоящему на переправе
осталось сделать только шаг,
но лодочник, который правит,
весла не удержал в руках…
Пусть рухнет разом и плотина,
коль поздно думать о мостах —
над головою гильотиной
мгновенье отсекает страх.
И дух, томимый смертной мукой,
из плена вырвется тогда —
ступенью за ступень – к разлуке.
Разлука эта навсегда.
Одиночество
Одиноким от Одиночества
отвернуться так страшно к себе —
зеркала перебить захочется
отраженьям, снующим в толпе.
И пророками без пророчества
от рожденья до судного дня,
друг без друга задрогшим корчиться,
у снедающего их огня.
Пусть Гордыня – Ее Высочество, —
Пренасытившись властью во-сласть,
разобьется об одиночество:
– «…отраженья взлетают, чтоб пасть…»
Престол одиночества
Здесь стол нам накрыт одиночества пирный…
Кто зван, но не избран, тот ждет до поры.
И вот я увенчан короной порфирной,
блакитные мне преподносят дары.
Расставлены в круг дерзновенные свечи,
и свет посвященья престол озарил —
свершается царственно таинство встречи,
и свитки времен прошептали – «Бери!»
Сломать в исполненье Закона печати
послал мне надежду архангел любви…
утешила скорбью… омыла печалью
и чашу терпенья дала: – «Пригуби!»
– С тобой неустанно я буду молиться
о том сокровенном, что в сердце храним.
Поверь! Есть любовь, что безмерно томится
среди одиноких пред Вечно Одним…
Скит
Скитаясь в поисках приюта,
стучимся в двери, где не ждут.
Кричим глухим: – «Откройте, люди!»
Слепые дверь не отопрут…
И, оказавшись за порогом
с душой пустою и сумой,
бредем, скитаясь, по дорогам,
сменяв на корку компас свой.
Кто проклял души в одночасье,
в скит одиночества собрав,
мир грешный разделил на части
и части эти разметал?
На перекрестках двух желаний,
на перепутье трех дорог,
из невозможных сочетаний
то зданье выстроить кто смог —
из сочетания Надежды,
что мертвой тенью у Любви
с незрячей Верой?.. – «Пусть невежды
сбивают ноги до крови!»
Так, мы, невольники свободы,
обетованной ждем земли,
гордыни груз неся сквозь годы:
– «Вот скарб сей жалкий… Донесли!»
Цикута
Вкусив в цикуте времени
забвенья скорый яд,
свободные от бремени
теперь как брату брат.
Их лица отрешенные
спокойствия полны —
ведь памяти лишенные
пред судьями равны.
И потому, как ангелы,
и в помыслах чисты,
что писаные набело
страницы книг пусты.
В юдоли безысходности
затихнут их шаги —
в одеждах белых полностью
одетые наги.
Но ветром занесенные
за грань добра и зла,
там, огнем опаленные,
расправят вновь крыла…
Оставленный до времени
да расцветает сад —
свободные от бремени
вернулись… Кто им рад?
Упованье
От свитка к свитку в океане света
средь зыбких волн стремит свой бег волна —
неразличимы Бога письмена,
и тайне этой не найти ответа.
Извне войдя, вовне нести отметы
в грехе рожденных – смертных бремена…
В плероме вечности все сущи имена —
дай Бог вернуться в белое одетым!
И если есть иные берега,
обереги нас, Отче, от греха,
в мир огненный направь сердец желанья!
Мятежный дух, очищенный огнем,
в тебе пребудет присно вся во всем —
