Рука оторвала новую страницу настенного календаря. Палец быстро уткнулся в нужные лаконичные строки:
ГОРОСКОП. СКОРПИОН. Понедельник.
В этот понедельник Скорпион должен остерегаться новых знакомств. Они могут доставить ему много неприятностей.
В старших классах Приозёрской общеобразовательной средней школы полным ходом шли последние уроки перед началом летних экзаменов. Школьный двор после звонка опустел, только пара прогуливающих биологию девятиклассников лениво курила, скрываясь от зорких директорских глаз в тени могучего раскидистого дуба.
На уроке физики в одиннадцатом «А» царила расслабленная тягучая атмосфера, чему нимало способствовал вливавшийся в открытые окна тёплый, насыщенный весенними запахами майский воздух. Часть учеников лениво следила за тем, как колышется при порывистых движениях туго обтянутая бирюзовой кофточкой грудь учительницы, Седы Магометовны, остальные занимались кто чем горазд, только не физикой, которая совершенно не усваивалась в такую погоду.
Павло Горошевич, накачанный белорус с аккуратно приглаженными льняными волосами, разместился в последнем ряду, с неослабевающим интересом наблюдал оттуда за Светой Коноваловой, сидевшей за четыре ряда от него, а если точнее, то за двумя её косичками, которые периодически подрагивали на Светиной спине. Иногда, когда Света поворачивалась, удавалось увидеть её чётко очерченный профиль, больше в его поле зрения ничего не попадало.
Павло безнадёжно вздохнул, на секунду перевёл взгляд на вздувшийся бицепс на своей правой согнутой руке. Вид такого мощного бицепса несколько утешил его. (Павло Горошевич страдал плоскостопием, старался возместить этот недостаток ежедневными изнурительными тренировками, постоянно увеличивал нагрузку, добавлял на штангу всё больше веса.)
Затем Павло снова посмотрел вперёд, и лицо его посуровело: то, что он увидел, ему активно не понравилось.
Чуть впереди, через два ряда от него, давились от смеха два брата-армянина – Арам и Геворк Асланяны. Арам тыкал брата локтём, многозначительно показывал смеющимися глазами вперёд и вниз. Прямо перед ними сидела Тамара Станкевич, которая в эту минуту склонилась над партой, и её трусы-стринги сильно высунулись из джинсов. Именно на эти трусы с нескрываемым удовольствием и взирали братья.
Павло уже открыл было рот, чтобы призвать к порядку хачиков, но передумал, сдержался. По большому счёту это его не касалось, так что он решил не вмешиваться.
В конце концов, подумаешь – трусы!
Говна пирога!
Геворку же захотелось ещё кого-то порадовать таким изысканным зрелищем, и он стал спешно озираться вокруг. Хотел окликнуть сидевшего в соседнем ряду своего дружка Саню Колоскова, но в последнюю секунду одумался. Как только дело касалось Тамары, Саня напрочь терял чувство юмора.
Так что в конечном счёте он позвал Заблуду, сидевшего на соседнем ряду. Тот обернулся, Геворк многозначительно повёл чёрной бровью.
Теперь уже все трое с большим интересом разглядывали Тамарины стринги.
– Подобный металлоэлемент является хорошим проводником тепла и электричества, причём надо учитывать, что атомы в данном случае соединены внутри кристалла довольно необычным образом, – говорила тем временем двадцатисемилетняя Седа Костоева, сама с нескрываемой тоской периодически поглядывавшая в открытое окно.
Она попала в Приозёрск довольно случайно, стараниями своих родственников по материнской линии, которые подыскали для неё безопасное место, подальше от чеченских или каких-либо других властей. Покойный муж Седы был боевиком, его убили три года назад во время очередной зачистки, затем постепенно оказались арестованы и погибли все его близкие, никого не осталось из их клана. Детей ей с мужем аллах не дал, что было её постоянной болью.
Седа, всё же ухитрившаяся в годы войны получить высшее педагогическое образование, с радостью ухватилась за работу в школе, уехала в незнакомый город, старалась постепенно забыть всё, что ей пришлось пережить за прошедшие страшные годы.
Ромка Заблудший, сидевший в четвёртом ряду у окна, ничего этого не знал, не сводил с неё затуманенных глаз, незаметно для окружающих онанировал через давно проделанную дыру в кармане джинсов. Необычное соединение атомов волновало его сейчас меньше всего. Он мечтал совсем о другом необычном соединении.
На третьей парте в левом ряду пух от скуки Олег Дикий, периодически поглядывал на Алину, которая сидела впереди, но одна – из-за Олега никто из парней не решался сесть рядом. Сам же Олег по известной причине тоже избегал непосредственного соседства.
Неожиданно дверь в класс распахнулась, вошёл директор школы, Эдуард Николаевич Погребной. Все встали.
Директор махнул рукой, разрешая сесть. Был он видным мужчиной лет пятидесяти, с седыми висками и сытым лицом. Носил, как ему казалось, хорошие дорогие костюмы и модельную стрижку.
В открытую дверь вслед за ним вкатился на специальном электрическом кресле замеченный накануне на пляже инвалид. Только вид у него на этот раз был куда более благопристойный. Джинсы скрывали неподвижные искусственные ноги, обутые в кроссовки и упирающиеся в подножку кресла. Из правого рукава клетчатой рубашки также высовывалась затянутая в чёрную кожу рука-протез.
Инвалид умело управлял сложным механизмом кресла левой здоровой рукой. На голове его красовалась всё та же кепка, которую он, очевидно, никогда не снимал, лицо по-прежнему закрывали затемнённые солнечные очки.
Класс замер, все развлечения мгновенно оказались забыты. Да и в самом деле, что могло быть интересней, чем этот загадочный однорукий парень, восседавший на супернавороченном кресле, подобное которому они видели разве что в американском кино.
Всё в этом кресле было сделано основательно, сразу видно – фирменно. Толстые шины на колёсах, блестящие, отливающие сталью спицы, трубчатые диагональные перекладины с каждой стороны кресла, широкие подлокотники с массой таинственных кнопок.
Тамара Станкевич переглянулась с сидевшей рядом Таней Родиной. Вытаращила глаза, слегка повела бровями, плечами:
Не могу поверить, что этот тип здесь, в нашем классе!
Таня выпятила нижнюю губу, демонстрируя возмущение и солидарность с подругой, энергично закивала головой.
Пока шёл этот немой обмен впечатлениями, Эдуард Николаевич обошёл сидящего на кресле инвалида сзади, закрыл за ним дверь и обратился к учительнице:
– Извините за внезапное вмешательство, Седа Магометовна, я хочу представить классу нового ученика – Рудольфа Новикова. Он только что перевёлся в нашу школу. Надеюсь, Седа Магометовна, что вы возьмёте Рудика под свою опёку. А вы, ребята, – повернулся он к классу, – будете ему хорошими товарищами, поможете во всём.
Седа с удивлением взглянула на директора. Слова вроде бы звучали правильные, именно те, что говорят в таких случаях, но тон, которым он их произносил, был очень сухой, предельно формальный.
Погребной поймал её взгляд.
– Седа Магометовна, – сказал он, – зайдите ко мне после урока, мы побеседуем поподробней. Потом посмотрел куда-то в сторону, поверх голов, и так же сухо добавил: – Ну, Рудик, надеюсь, ты обретёшь здесь друзей и будешь хорошо учиться.
С этими словами Эдуард Николаевич, не дожидаясь ответа новичка, повернулся и вышел из класса.
– Добро пожаловать в нашу школу, Рудик! – приветливо улыбаясь, сказала Седа.
– Спасибо, – в гробовой тишине отозвался инвалид.
Голос у него оказался низкий, какой-то скрипящий, будто разговаривал не живой человек, а плохо смазанный механизм.
Седа оглядывала класс, прикидывала, где разместить нового ученика с его громоздким креслом. Решила, что лучше всего впереди, за левой партой.
– Алина, – обратилась она к Трушиной, – тебе не трудно подвинуться, чтобы Рудик мог расположиться рядом?
Алина невозмутимо подвинулась, ни малейшего интереса к новому соседу не проявила.
Рудик нажал единственной рукой на какой-то рычажок, ловко развернулся на своём кресле и после нескольких тырканий взад-вперёд в конце концов занял место рядом с ней. Правда, при этом основательно загромоздил проход, поскольку сидел теперь слегка сбоку (между столами кресло не влезло бы), но это был наилучший выход.
Олег Дикий, нахмурившись, следил за манипуляциями новичка. Всё это ему совсем не понравилось. Ещё больше не понравилось, когда он увидел, что Алина вдруг повернула голову и почему-то улыбнулась калеке.
– Ну что ж, продолжим, – сказала Седа, когда всё наконец успокоилось. – Почти три четверти известных в природе элементов составляют металлы…
Рудик единственной рукой достал тетрадь из висевшей через плечо сумки, положил её на стол, открыл и быстро начал конспектировать.
Класс с любопытством поглядывал на него. То и дело бросал неприязненные взгляды в его сторону Олег. Периодически косилась на новичка и сидевшая рядом Алина.
Эдуард Николаевич Погребной, морщась, шёл по пустому коридору. Всего несколько лет, как открылась школа, а уже вокруг грязные, исписанные стены, поцарапанные шкафы. Часть повешенных в прошлом году ламп дневного освещения работает плохо, мигает, а некоторые и вообще уже не работают. Всё это из-за того, что в город понаехало всякой черножопой швали, понакупали домов, квартир!
Всю страну скупили на корню!
Странно, повсюду обязательно какая-нибудь пакость. В Америке – негры, во Франции – арабы, в Германии – турки (в Америке и во Франции Эдуард Николаевич не был, но в Германию в турпоездку ездил, так что знал доподлинно!), а тут эти, носатые!
Между прочим, школа хоть и большая, но не резиновая, мест не хватает! А он обязан принимать всех кого ни попадя, за просто так. Прав Балабин, в большинстве своём все они выблядки. Или ублюдки, один чёрт! Особенно эти чурки-хачики!
От них, кстати, и запах какой-то другой, острый, неприятный!
Потому что готовят они всё время какое-то говно! Вот от них вонь и идёт.
Эдуард Николаевич невольно потянул носом. (Он был чрезвычайно чувствителен к запахам.) Печально вздохнул.
Ничего тут не поделаешь, развалили страну!
Вот если б удалось сделать из школы частный лицей, совсем другая получилась бы история. Да и деньги, разумеется, совсем иные. Но он над этим работает, ведёт кое с кем в области переговоры. И похоже, что лёд тронулся, идея частного лицея явно понравилась. На прошлой неделе ему намекнули, что в самое ближайшее время возможны некоторые благоприятные изменения в его судьбе.
Неожиданно из-за угла выскочил ученик, кажется десятиклассник. Увидел директора, резко остановился, вылупил бессмысленные глаза.
Эдуард Николаевич всмотрелся, опознал прогульщика, грозно нахмурился:
– Ты, Сычёв, куда это разогнался? А ну марш в класс!
Пойманный на месте преступления Сычёв шмыгнул носом, ни слова не говоря, развернулся и поплёлся обратно.
Директор недовольно смотрел ему вслед.
– А ну-ка, вернись! – приказал он.
Сычёв всё так же безмолвно повернул обратно. Подошёл, встал, глядя в сторону.
– Ты чего это ходишь с такими спущенными штанами! – возмущённо заговорил Погребной. – Вон, аж трусы видны! И штаны какие-то широкие, на три размера больше чем надо! Что, фильмов насмотрелся? Мы, Сычёв, не в Америке живём! Да и там только негры-бандюки так одеваются, нормальный парень никогда в жизни так ходить не будет.
– А чё, хачики вон ходят! – обиженно процедил прогульщик.
– Кто? – громыхнул директор. – А ну говори!
– Ну чё, Асланяны из одиннадцатого «А», – совсем струхнул Сычёв. – Им чё, хачикам, всё можно?
– Ах вот как! – вконец разозлился Эдуард Николаевич. – Тебе, значит, эти чурки всё покоя не дают! А ну пройдём ко мне в кабинет! Давай, давай быстро!
Сычёв опять горестно зашмыгал носом и поплёлся по коридору, подгоняемый взбешённым директором.
А в одиннадцатом «А» продолжался до смерти всем надоевший, бесконечно тянущийся урок физики. Класс гудел как пчелиный улей, все бурно обсуждали появление нового необычного ученика.
– …они также имеют способность очень быстро расплавляться при воздействии на них высоких температур, – звучал над гулом монотонный голос Седы. – Например, алюминий расплавляется при температуре 1540 градусов Цельсия, или 2800 градусов по Фаренгейту.
Неожиданно новичок поднял свою единственную руку.
Седа с удивлением взглянула на него, прервалась:
– Пожалуйста, Рудик, слушаю тебя.
– Седа Магометовна, – медленно заговорил инвалид своим низким скрипучим голосом, – я прошу прощения, но мне кажется, что вы оговорились. Это железо расплавляется при такой температуре, а алюминий расплавляется при температуре 660 градусов Цельсия, или 1200 по Фаренгейту.
Класс поражённо притих.
Ловко поддел Седу инвалид!
Ромка Заблудший даже вытащил из кармана мокрую, пахнущую спермой руку, с любопытством воззрился на учительницу.
Класс с интересом ждал, как вывернется физичка.
Седа и в самом деле испытывала сильное смущение.
Неужели так ошиблась?!
Она быстро оглядела класс. Со всех сторон на неё смотрели насмешливые глаза. Признаться в ошибке было совершенно невозможно.
– К сожалению, у нас нет времени сейчас рассматривать характеристики всех металлов и температуры их плавления, – сказала Седа. Понимала, что плетёт какой-то бред, но ничего лучше в голову не приходило. – Кроме того, мы должны успеть пройти новый материал. Так что давайте все вопросы и обсуждения на потом. А сейчас записывайте!..
Класс, даже не пытаясь прятать усмешки, склонился над тетрадями.
Спустя полчаса наконец раздался долгожданный звонок. Пустой школьный коридор мгновенно заполнился орущими, несущимися в разные стороны учениками.
Рудик Новиков выкатился из класса, под мышкой сжимал тетрадь с конспектом. Был поневоле со всех сторон окружён плотной толпой ребят, пытавшихся обойти, обогнать его.
Кто-то, протискиваясь, неловко толкнул кресло, и от этого толчка Рудик выронил тетрадь, которую как раз собирался засунуть обратно в сумку. Беспомощно заёрзал на сиденье, пытался дотянуться до лежащей на полу тетради. Подскочившая сзади Алина нагнулась, подняла её и сама положила ему в сумку.
– Спасибо, – с благодарностью проскрипел Рудик.
– Не за что, – пожала она плечами.
Наблюдавший эту сцену Олег Дикий не выдержал, быстро подошёл, обнял Алину за плечи, увлёк в сторону.
Рудик успел увидеть, что лицо его при этом опять (как тогда, на пляже!) было искажено плохо скрытой гримасой отвращения.
– Не бери в голову! – внезапно раздался голос у него над ухом.
Рудик резко повернулся.
