Вика вскакивает в вагон, Нина убирает трап-переход.
– Подождите, женщина.
Но Нина закрывает дверь. Поезд трогается.
Полноватый Коля смешно бежит за поездом, что-то кричит, но его не слышно. Вика чуть не плачет, гладя на него из окна. Таня обнимает её за плечи.
– Молодец, Викусь, так ему и надо. Нечего изменщикам давать второй шанс. Это не жизнь, а каторга будет. Всегда сомневаться будешь, на работе он или опять загулял.
– У него просто нет денег, вот и прибежал на вокзал. Это без них он не может, а не без меня, я ж его все время содержала. Мне даже в какой-то момент послышалось, что он повторял не «не могу без тебя», а «не могу без бабла…». Тогда и вскочила в поезд.
– Слушай, а как он нас нашел?
– Без понятия. Я ему не писала. Странно.
– Тогда остается единственный вариант. Слежение через телефон. У тебя на телефоне программа стоит.
– Серьезно? Сам изменял, а за мной следил?
Таня и Вика заходят в своё пятое купе.
Мультик.
Женька, и правда, был на удивление миловидный, спасибо генам мамки-красавицы. Его в детдоме так и прозвали – Мультик. И ведь помогали в жизни огромные синие глаза и длинные, словно накрашенные тушью, ресницы. Помогали и в обед получить добавку, и от заслуженного наказания уйти. Жалели его воспитатели, особенно нянька: то игрушку новую подарит, то конфетку вкусную сунет. Вот и сейчас выручило смазливое личико. Тетка хотела выгнать из первого купе, как прежде бабка с клюкой из своего, а женщина с дредами, как увидела синяки на его ребрах, не дала выгнать, пожалела, спрятала в большой сумке на второй полке, вещи свои в пакет переложила. Вот и лежит Женька в душном полиэтилене, старается дышать потише, чтоб сумка не шевелилась. Может, проводница не заметит и не ссадят с поезда. Больше в детдом Женьке нельзя. Поздно он понял, что на детдомовских ребят его очарование не действует. Наоборот, не жалуют они любимчиков. Сбились в свору и стали Женьку задирать, игрушки отобрали, а потом и вовсе поколачивать принялись. Да так хитро, старались следов не оставлять. А если пожалуется кому, так вообще убить обещали. Как-то давно, еще до того, как пьяная мамка спалила хату, смотрел Женька с ней фильм по телеку про Терминатора и мечтал стать таким же сильным. Вот тогда не пришлось бы ему прятаться от врагов, наоборот, они сами от него попрятались бы.
И вдруг у Женьки появился друг. Вернее, сначала Данька просто появился в их детдоме. Мальчик с нахмуренными бровями. Ни с кем не дружил, держался особняком от двух воюющих подготовительных групп. Заводилы и его проверяли на прочность, как и любого мальчишку, попадающего в детдом. Только этот экзамен Данька сдал на отлично, в отличии от Жени. Когда его намазали ночью зубной пастой, Даня без единого слова просто улыбнулся утром своему отражению в зеркале, когда в ботинки налили клей, спокойно отнес их на помойку, жаловаться не побежал. В споры не вступал, на все насмешки отвечал ледяным молчанием. Однако, когда Круть взял у него книгу, стал читать и порвал страницы, Данька этой книгой надавал тому по щекам. А ночью, когда свара накинулась на него, не спал, и, вскочив с кровати, поднял над головой табуретку. Никто не захотел по голове табуреткой получить. С тех пор от него отстали, к Женьке тоже скоро перестали цепляться, а помог ему Данька.
Однажды Женьке подарили вязаного единорога, приз за первое место на конкурсе чтецов среди «подготовишек». Хотя это скорее заслуга их воспитательницы, это она подобрала стихотворение про мать, Женька до сих пор помнил слова, они были про то, что мать дороже и одежды, и дома, и всех сокровищ на свете. К сожалению, большинство детей как раз этого богатства и не имели, а если и имели, то не могли, как автор стихотворения «излить свою печаль» матери. Женька читал с выражением, со знанием дела, у него раньше была мать, хоть и редко выходила из запоев, но всегда в трезвые минуты просила прощенья и старалась сделать что-то хорошее для сына. В середине стихотворения засопели носами младшие, а к концу – украдкой утирали слезы даже «подготовишки». Женя и сам чуть сдержал предательские слезы, и даже дрогнул голосом, но от этого последние сроки прозвучали еще трогательней. За первое место ему и подарили единорога, с большой шелковистой гривой и хвостом, заплетенным в косичку. Единорог смотрел по-настоящему, глаза были, как живые, очень он мальчишке понравился. А после конкурса Женька, проходя мимо учительской с удивлением услышал, как Данька громко выкрикивает их воспитательнице грубые слова о том, что не надо было брать это стихотворение, Женька слушал с открытым ртом об «уязвимости детдомовских детей» и о том, что «не надо бить по больному месту». Воспитательница выставила Даню из кабинета со словами: «Какая-то сопля зелёная меня педагогике еще учить будет». И замерла с выпученными глазами от брошенных слов Дани, выходящего из кабинета: «Ничего, есть курирующие организации, они поучат». В общем, вот таким необычным ребенком был Данька.
Недолго Женька единорогу радовался. Подошел Круть и отобрал игрушку. Только Женька не стерпел на этот раз, бросился с кулаками, и хоть не смог достать даже до подбородка и вызвал только смех у Крутя, Женька не унимался, царапался и кричал, что это его игрушка. Круть поднял кулак, замахнулся. Женька сжался, ожидая удара. Но Даниил перехвалил руку Крутя.
– Не смей его трогать! И игрушку отдай! – И смотрел прямо в глаза, нахмурив брови, пока Круть не бросил единорога на пол.
Вот тогда Женька и понял, что Даня и есть Терминатор. Только еще лучше. О чем поговоришь с бездушной машиной? А с Данькой можно было обсудить всё. И стала детдомовская жизнь вполне сносной. Даже когда Женька болел и лежал в изоляторе, изнывая от скуки, Даниил залез по водосточной трубе на козырек подъезда, который был как раз под окном изолятора и постучал в окно. Женька открыл шпингалет на окне, Данька спрыгнул на пол. Они говорили и смеялись, пока воспиталка не вытащила друга из изолятора за ухо. Сразу после того, как Даня нарисовал маркером рожицу на подушке со словами: «Теперь ты не один! С тобой я, подушечник!»
А потом случилось совсем неожиданное. Даниила усыновили – тетка с виноватым лицом и высокий мужик. Странно это было потому, что Данька никогда не лез на глаза, не хотел быть усыновленным, а вот Женька – наоборот, всегда пытался понравиться: заглядывал в глаза, рассказывал про свою тяжелую жизнь. Сначала тетка вроде как сомневалась.
– И чего ты, Данечка, такой мрачный всегда? Никогда не улыбаешься.
– Брови хмурит, значит, характер есть, – решил мужик и через пару месяцев Даня уехал к ним жить.
И хотя друг был уверен, что Женька уже настолько сильный, чтобы дать отпор Крутю, у самого Женьки было другое мнение.
– Ну что, уезжает твой защитничек? А мы-то с тобой остаемся! – Ухмыльнулся Круть.
И хотя, обняв на прощание друга, Даня сказал только: «Я буду приезжать, а ты перестань убегать», – в эту самую секунду Женька решил валить из детдома. И в очередной культурный поход, хоть и любил он смотреть, как широко открывают рот певцы и какие мощные звуки извлекают откуда-то изнутри, по пути в филармонию в своей серой курточке и с серым рюкзаком он затерялся в толпе у остановки. Сел в маршрутку, а когда двери захлопнулись, увидел, как завертел головой Круть, как вытянулось его лицо, когда он заметил Женьку в маршрутке. И улыбающийся Женька с огромным удовольствием показал ему средний палец!
Женя добрался до вокзала, но денег на билет не было, и он решил тайком пробраться в вагон и поехать в деревню к тетке. Хотя, конечно, там его никто не ждал. Лишний рот. Но больше податься было некуда.
Пока ехал Женька сильно проголодался, зашел в первый попавшийся магазин, взял пирожок с витрины, когда продавец отвернулся. Но продавец заметил движение краем глаза и громко заорал: «Воришка! Лови его!». Рванул Мультик из магазина, продавец с грузчиком побежали его ловить… Бежал из последних сил, уже задохнулся, выловил из толпы доброе лицо проводницы, спрятался у неё за спиной. Хорошо, что не заметили. Ну что за люди, пирожка им жалко для голодного ребенка! Женька шмыгнул носом, прогоняя обидное воспоминание. Поезд тронулся. Женька выдохнул с облегчением. Авось теперь не выгонят. Проедет хоть полдороги, а там как-нибудь доберется до тетки.
Нина стучит и заходит в купе на повторную проверку билетов.
– Ссадить бы оборвыша надо. – Трогает тетка лет пятидесяти Нину за рукав. И кивает на верхнюю полку.
– Какого оборвыша? – Не понимает, или делает вид, что не понимает, Нина.
– Тут мальчишка крутился подозрительный, но он ушел, – говорит женщина с дредами.
– А, ну поищем. – Обещает Нина рассеянно.
Нина переходит во второе купе. Женщина с дредами закрывает за ней дверь на замок.
– Ну, что вам мальчишка плохого сделал?
– Я и хочу ему помочь. Не нужно ему одному путешествовать.
– Тут разобраться надо, как лучше сделать. Вы же видели у него синяки!
– Вот пусть соответствующие органы и разбираются. Да и врать я не люблю.
– Вас никто и не просит, просто промолчите.
– Да и безбилетника покрывать не хорошо.
– Подождите вы, я сейчас ему на сайте билет куплю и со следующей станции он не будет уже «зайцем». – Женщина активно ковыряется в мобильнике. – Малой, тебе до какой станции ехать?
Женька поднимает голову из сумки.
– Мне до Воронежа, у меня тетка в Воронеже.
– Сколько тебе лет?
– Семь.
– Черт, тут только с десяти лет можно одному в поезде ехать. – Бросает женщина мобильник на стол.
– Не поминай нечистого, – крестится тётка.
– Да чушь это все, ваш бог. Если он есть, почему вон малой весь побитый, а? И еще тысячи таких по России? Слезай, пацан, накормлю. Заодно расскажешь, откуда синяки по всему телу.
Женщина вынимает из сумки «тормозок». Женька ловко слезает с верхней полки. Тетка грозит ему пальцем.
– Только мою полку не трогай, у тебя вши или чесотка могут быть, мне такого счастья не надо.
– Добрая вы тётечка, как я погляжу, меня Катя зовут, – улыбается женщина Жене.
– Лера. – Представилась и тётка.
– Женя.
Женька откусывает бутер, прожевывает и начинает свой жалобный рассказ.
– Синяки – это с детдома. Ребята бьют.
– За что?
– Не нравлюсь я им, Круть говорит, что я слабый, как девчонка.
– Разве за это бьют?
– Ну ещё за то, что я жалуюсь, стукачом называют и бьют.
– Какие-то тюремные порядки. Ужас. – Возмущается Катя. – А как ты в детдом попал?
– Мамка моя пила, хату спалила. Мамка добрая была, все мне покупала с зарплаты, только зарплата была у нее не часто, а на третий день после зарплаты денег уже и не было. Мать умерла от водки. Я тетку просил, возьми к себе, а она ни в какую, у самой трое деток, говорит. Ну и отправили меня в детдом… Это уже второй мой побег из детдома. А в первый свой побег я певцом был уличным. Стоял у метро и пел или внутри.
– А что ты пел, Женя? – Спрашивает Катя с улыбкой.
– Разное, Кать. Вот, например, «Разлука ты, разлука, чужая сторона, никто нас не разлучит, лишь мать сыра земля». – Поёт Женька звонким голосом.
– Где ж ты эту песню взял? – Улыбается Валерия.
– Мамка по пьяни пела… И вот так кепку протягиваю. Подавали много. Только часто старшие ребята всё отбирали, оставляли только на еду.
Женька встает с места, показывает, как он ходил с кепкой по вагону. Тётка роется в пакете, пока она роется, Женька осторожно засовывает руку в ее сумку, стоящую на столе у окна, достает из нее кошелек и кладет к себе в задний карман штанов. Валерия достает из пакета яблоко, дает Женьке.
– Спасибо вам, вы все-таки добрая женщина.
– Кушай на здоровье. Какой же ты худенький.
Тётка смотрит на Женьку с жалостью. А Женька садится на Катину полку. И чувствует, как противная Катька кошелек у него из заднего кармана джинсов вытаскивает, он чувствует это, но даже не шевельнется, так как Валерия смотрит прямо на него. Катя незаметно бросает кошелек на пол купе под стол.
– Лера, у вас кошелек случайно из сумочки выпал.
Показывает на пол. Женька смотрит на Катю со злостью.
– Ах ты, господи! Когда ж это я..?
Поднимает кошелек. Смотрит на Женьку с подозрением. Открывает кошелек и пересчитывает деньги.
– Слава Богу, все на месте.
Но все равно недоверчиво на мальчика косится.
– Мне выйти надо. – Говорит тетка и выходит из купе с сумкой.
– Ну что? Душеспасительные беседы вести будешь? – Храбрится Женька.
– Да зачем? Ссадят тебя сейчас, вот и всё! Поедешь обратно в детдом. Тётка жаловаться проводнице побежала. А мог бы доехать до своей тётки. Глупый ты мальчик. Она тебя пожалела, а ты в ответ кошелек стащил, неблагодарная свинья.
Женька носом шмыгает.
– Круть в детдоме всех учил переть, что плохо лежит, вот я на автомате. Слушай, уговори её, а? Больше никогда, честное слово.
– А стоит ли?
– Кать, пожалуйста. Я больше в детдом не вернусь, мне там смерть.
– Я попрошу, чтоб она никому про тебя не говорила, а прощения просить сам будешь, понял?
Мультик кивает. Катя выходит из купе, оставив свою сумку на полке. Она видит тётку, стоящую в коридоре у окна, подходит к ней.
А вдруг это твоё близнецовое пламя?
Ирина сидит одна в седьмом купе, внезапно включилось радио, как это обычно бывает в поезде, но вместо попсы вдруг начинает звучать Брамс, венгерский танец номер один. Ирина, задумавшись, начинает подпевать сочным красивым голосом. Саша зашел в купе с полотенцем в руках, стоит на пороге, Ира поет, не видит его. Замечает его, смущается.
– Ой, простите.
– Нет, пойте, у вас хорошо получается. – Саша садится на свою полку.
– Что вы, нет, это я так, иногда. Прочитала, что полезно для здоровья. Осанка выравнивается, мышцы работают, правильное дыхание.
– Что вы говорите?!
– Да-да. Сон крепкий.
– Давайте вместе, мне тоже хороший сон нужен, – и он начинает подпевать Брамсу, женщина тоже, вместе поют какое-то время, пока не начинается более сложная тема, одновременно замолкают и смотрят друг на друга, пока музыку не выключают также внезапно, как и включили.
– Слушайте, а ведь мы с вами знакомы. Лет пятнадцать назад, вы на телевидение приходили, гримером хотели работать. А я как раз оператором там был. Помните?
– Точно. Но лучше бы мне не помнить этого позора! Зачем только ввязалась в эту авантюру. Из меня гример, как из осла балерина.
Ирина мгновенно переносится в ту историю. Подруга Светка, работающая ведущей на областном телевидении Смоленска, предложила ей подменить на время отпуска их гримера. Света порекомендовала Ирину, как гримера со стажем, расхвалив ее до небес.
– Гримером быть не сложно, если накосячишь, всегда можно сказать, что брови Сталина – это у тебя фишка такая. – Поучала Света.
Ирина колебалась, но вспомнив о предстоящих семейных расходах, согласилась.
На телевидении Ирине в первый же день испытательного срока приглянулся один оператор, увлекающийся еще и фотографией. Это и был Саша. Он как раз был оператором на том прямом эфире. Как назло, мужчина совершенно не проявляет интереса к новому гримеру. Обычно уверенная в себе Ирина, растерялась.
