Человека-Подобие
Светлана Сологуб
Даже в самое пекло он ходит в длиннополом пальто. Он не может ничем помочь – только задавать бесконечные наводящие вопросы. А ответы… Ответы он передаст Туда, Где нет пространства, нет времени, имена не имеют значения, возраст не имеет значения, внешность не имеет… И если придется снова вступить в битву, которая длится столько, сколько существуют Свет и Тьма, он будет готов. Пусть даже на этот раз биться придется ради слезинки одного обычного алкаша…
Светлана Сологуб
Человека-Подобие
«Верой называют твёрдую убеждённость в существовании высшего начала». (Бхагават-Гита, текст 41, комментарии)
«Трудно наполнить чашу, которая полна». (Мо~Ат,тсахик
клана Оматикайя, земной аналог функций – шаманка. («Аватар», режиссёр Дж.Кэмерон, 2009 г.)
«Господи, поддержи мятущуюся душу мою, отжени от нея сомнения, колебания и укрепи ея веру. Отжени от меня всякие напасти и отреши моё своеволие, как волю греховную и слепую. Дай мне силы предать себя, свою душу и тело, свои обстоятельства, и настоящее, и будущее, и близких сердцу, и ближних своих воле Твоей Всесвятой и Премудрой. И посему да будет мне на пользу вещание воли Твоея». (Молитва о воле Божией)
«У нас говорят: «Нельзя вставать между Богом и человеком». (Марьям, мусульманка)
«Друг научит, а недруг – проучит»
(Русская народная пословица)
"Планете не нужно большое количество «успешных людей».
Планета отчаянно нуждается в миротворцах, целителяx, реставраторах, сказочниках и любящих всех видов. Она нуждается в людях, рядом с которыми хорошо жить. Планета нуждается в людях с моралью и любовью, которые сделают мир живым и гуманным. А эти качества имеют мало общего с «успехом», как он определяется в нашем обществе".
(Далай-лама XIV)
ПРОЛОГ
В сквере тогда было жарко. Очень жарко.
Деревья изнемогали от смога и пыли. Зелёные души немо проклинали прошлые жизни со всеми их непройденными уроками, которые привели к такому вот специфическому перерождению – в существование, наполненное впечатлениями, но обречённое на обездвиженность и тотальную глухоту и равнодушие со стороны соседей по планете.
Жарко.
Не слышат…
Скамейки как могли пристраивались в тенёчек, чтобы по долгу службы старательно подставить себя под вспотевших, измотанных зноем горожан. Но те редкие прохожие, кто по каким-то причинам отважился на прогулку с утра пораньше, шли мимо доверчивых скамеек. И в тени не было спасения. Яркое солнце, наверно, не отдыхало ночью, а активно тренировалось на обратной стороне матушки-Земли, чтобы ни свет ни заря выдать новую порцию ни с какой стороны не живительного огня.
Да, уже было жарко. Очень жарко.
Среди деловитых и праздных по скверу брела Виолетта Никифоровна, бабуська на излёте лет. Виолетта Никифоровна всегда была изысканна, всем врагам назло. Вот и сейчас она принарядилась в летние розовые брючки-бриджи и футболку с цыпленком Цыпой, купленную при случае с пенсии в люксовом секонд-хенде. Ноги, обутые в резиновые зелёные тапочки модели «а сейчас самое время посадить лук-севок», ступали по матушке-Земле уже не так твёрдо, как того хотелось бы Виолетте Никифоровне. Ноги всё чаще шаркали и нелепо спотыкались, а Виолетте Никифоровне хотелось бы, чтобы они помнили танго и вальс, а, может быть, даже чарльстон и тустеп. В левой руке бабуська держала летний лёгкий ажурный зонтик, нечаянную радость серых стариковских дней. Зонтик был отдан сердобольными юными продавщицами в том же секонд-хенде за последние двадцать восемь пенсионерских рублей, и об этом даже не узнал ведущий администратор. Зонтик помогал Виолетте Никифоровне хоть как-то примиряться с действительностью. Он был прелестен, не правда ли, юноша.
В правой руке Виолетта Никифоровна держала, соответственно, поводок, увенчанный собачкой, маленькой, лохматой и нервной. Даже самый пытливый кинолог, вероятно, не будет способен определить количество и разнообразие генетического материала, использованного при производстве на белый свет сего творения. Виолетта Никифоровна тем более не была уверена в породе своей чересчур шерстистой подруги. Болонка? Шпиц? А с этого боку, безусловно, есть что-то от мопса. Ну да ладно. Ведь, в конце концов, главное в хозяине и собаке – не тюнинг, а взаимная преданность.
Щенка тринадцать лет назад бабушке преподнёс внук, чтобы сгладить горечь расставания с последней любовью всей её жизни, отставным капитаном третьего ранга Капитоновым. Капитонов обучил Виолетту Никифоровну чарльстону и прочим неуловимо неприличным телодвижениям, а потом коварно скрылся за горизонтом под ручку с пышногрудой молодухой 1962-го года рождения, царившей за соседним столиком в столовой геронтологического загородного центра. Виолетта Никифоровна собрала в дамский носовой платок осколки разбитого сердца и поклялась, что отныне – никогда.
По паспорту собачку нарекли Миссури. Виолетта Никифоровна категорически отказывалась понимать, зачем внук записал в собачий паспорт вражеское капиталистическое имя, и подругу звала просто Мусей. Миссури и внуку пришлось с этим как-то смириться.
Миссури-Муся нехотя тащилась за хозяйкой, тяжело дыша и похрюкивая. Хозяйка тоже тяжело дышала, похрипывая. Годы брали своё, всё-таки сколько там уже, семьдесят пять? – да ещё, как на грех, погода совсем сошла с ума. Виолетта Никифоровна на минуточку остановилась передохнуть, утереться дамским носовым платком, а заодно посмотреть по сторонам. Жара жарой, а рекогносцировку никто не отменял.
Дворники халтурили, как всегда, обязанности свои выполняли вяло, без огонька. За такую работу Виолетта Никифоровна никогда не выписала бы премию, нет. Автобусы с одинаковыми номерами опять бестолково ходили парами. А офисному планктону пора бы уже поторопиться на работу в свои аквариумы из стекла и бетона, взяли моду – прибегать в последний момент. А вот там открыто окно… И на первом ведь этаже, и безо всяких решёток, никакой осмотрительности. Виолетта Никифоровна поднялась на цыпочки. Это ноги помнили. Ей удалось разглядеть часть кухни и голый стол, без клеёнки и даже без какой-никакой завалящей скатёрочки. На столе стоял старый, советских времён, телевизор.
Со своего места Виолетта Никифоровна не рассмотрела, хотя была бы очень не против, что телевизор был основательно засижен мухами. И кухня вообще вся была какая-то неопрятная, липкая, с запашком, а все улики указывали на постоянные пьянки. На подоконнике притулилась хрустальная пепельница, набитая окурками так, что её, беднягу, тошнило. На столе толклись чашки из нержавейки с остатками чего-то мутного и тошнотворного даже на вид. Пол был заставлен пустыми бутылками, преобладали водочные – её, родимую, видимо, в доме уважали больше остальных – но попадались и винные с вычурными иностранными этикетками, и, разумеется, пивные, потому что, как известно, деньги на ветер. Под столом одиноко валялся кусок позавчерашней сырокопчёной колбасы.
На кухне не было никого, но телевизор работал. По экрану бежали помехи, сквозь которые то и дело на секунду-другую проявлялся силуэт Красивой Девушки, Рассказывающей Про Погоду. Девушка была беззастенчиво молода и маняща, спасибо щедрой природе и родителям, и свежа, как ложечка дынного шербета, спасибо кондиционерам в студии. Она плавно водила руками над изображением карты с метками городов и обозначенными градусами по Цельсию.
Мимо Виолетты Никифоровны медленно и сонно пролетела муха. Виолетта Никифоровна не заметила муху, но муха прекрасно рассмотрела Виолетту Никифоровну – впрочем, без особых подробностей. Подумав, а не задержаться ли у потной старушечьей шеи, но передумав, муха залетела в то самое окно кухни и, предвкушая, опустилась на кусок позавчерашней колбасы.
В телевизоре вдруг прорезался звук. Голос у Красивой Девушки был мелодичным и убаюкивающим, как у воспитательницы ясельной группы:
– А над Центральным районом неподвижно застыл аномальный атмосферный фронт, препятствующий проникновению холодного воздуха…
И звук снова пропал, телевизор издал усталый скрежет, а Девушка на экране всё продолжала водить руками над картой сквозь помехи.
Сытая муха сонно вылетела в окно обратно в сторону сквера, где на третьей скамейке справа примостилась Виолетта Никифоровна.
1. Скверная история
Виолетте Никифоровне досталась очень удобная скамейка в благословенном теньке. Бабуська в полном изнеможении обмахивалась платочком, а зонтик бережно пристроила рядышком. Собачка забилась под скамейку и, кажется, со всей твёрдостью своего собачьего характера вознамерилась остаться там навсегда. Однако ж цель этой отнюдь не добровольной прогулки человека с питомцем должна была быть непременно достигнута. Виолетта Никифоровна потянула за поводок. Миссури упёрлась. Виолетта Никифоровна всегда считала, что ей не зря вручили корону царицы природы, так что нефиг остальным кочевряжиться.
– Муся! Муся, аномалия ты эдакая, вылезай!
Миссури упёрлась ещё отчаяннее. Виолетта Никифоровна тоже не привыкла сдаваться (разве что вот только Капитонов, подлец…):
– Давай делай свои дела быстро, и пошли. Жарко, домой хочется. Дома хорошо. Дома кондиционер. И под кондиционером дела делать нельзя, аномалия, слышишь, нет?
Миссури протестующе тявкнула.
– А? – переспросила царица природы. – Не поняла? Не хочешь? Как это не хочешь, ты с утра литр уже, наверно, вылакала. И мне не надо, чтобы…
В этот самый момент вдалеке, у входа в сквер, появилась фигура на самокате. Простом самокате, не электрическом. На первый взгляд это был мальчишка-подросток, просто мальчишка-подросток на простом самокате. Толкнулся ногой, проехал. Толкнулся, проехал. Шуршит дорожка под колёсами.
Одет он, правда, был как-то странно, немного не по погоде и несколько торжественно. Белый верх, чёрный плотный низ. Может быть, у него ЕГЭ? Хотя вроде бы экзамены уже прошли… Он ехал, не торопясь, что-то мурлыча себе под нос, какую-то дёрганую мелодийку из современных. Медленно, медленно приближался мальчик (мальчик?) к скамейке, на которой Виолетта Никифоровна пыталась достучаться до собачьей совести.
– …мне не надо, чтобы этот литр излился на мой китайский ковёр, слышишь? Таких ковров даже в Китае уже лет пятьдесят не делают! А ну, выходи, не то я!..
Виолетта Никифоровна свесилась вниз, заглянула под скамейку и изо всех сил дёрнула поводок. Не собака – кремень.
Виолетта Никифоровна в борьбе с Мусей и не заметила, как некто на самокате приблизился и аккуратно притормозил рядом с её скамеечкой.
– Здравствуйте! – жизнерадостно раздалось сверху куда-то в затылок Виолетте Никифоровне. – Вам помочь?
Виолетта Никифоровна, не разгибаясь, повернула голову. Увидела колесо самоката и ноги в элегантных начищенных ботиночках. Виолетта Никифоровна решила выпрямиться. Получилось это у неё не сразу и не быстро, остеохондроз поясничного отдела позвоночника, знаете ли. А что мы хотим, всё-таки сколько там уже? – семьдесят пять? Выпрямившись, бабуська разглядела и отутюженные со стрелочками брючки, и ослепительно белоснежную рубашку с короткими рукавами.
Красный пионерский галстук.
Рюкзачок-«божью коровку».
И, наконец, улыбку.
Приветливую широкую улыбку стройного, как с рекламы ЗОЖ, подтянутого блондина с зализанной набок чёлочкой, голубыми искренними глазами и тонким аристократичным носиком. Он так держал спину, что грудь его сама собой дыбилась колесом, гордо демонстрируя галстук, который, кажется, сам рвался гордо реять – даже при полном штиле.
Виолетта Никифоровна присматривалась-присматривалась тренированным глазом, но никак не могла раскусить, сколько же этому пионэру лет. На первый взгляд ему могло быть и пятнадцать. На второй – тридцать восемь. А если разрешить себе всматриваться в его черты долго-долго, в острый нос с горбинкой, в морщину на лбу, которая то пропадала, то проявлялась, почти не заметная под чёлкой (нет, показалось), в кривящиеся в улыбке тонкие обветренные губы, то можно было понять, что ему ещё больше, и даже больше, чем себе можно представить.
Виолетта Никифоровна растерянно моргнула. На какое-то мгновение, кажется, у неё в глазах промелькнули кадры из старых чёрно-белых фильмов про пионеров – про Костю Иночкина, например. Она опять моргнула. Провела рукой перед лицом, как будто пытаясь отогнать наваждение. Но Пионэр (вообще-то его положено называть именно так – с заглавной буквы П) никуда не пропал. Он терпеливо повторил:
– Здравствуйте, бабушка. Вам помочь?
Мысли Виолетты Никифоровны никак не могли выстроиться в искомый хозяйкой хоть какой-нибудь порядок.
– А? Что? Ох…
Правая рука Виолетты Никифоровны вне зависимости от её воли, сознания и порядка мыслей сотворила крестное знамение.
– Здравствуй, милок, – наконец выговорила она. – Кто ж тебя так вырядил-то?
Пионэр ответил – жизнерадостно, очень жизнерадостно, он полон жизни и радости на зависть всем изнемогающим от жары старикам.
– Никто, бабушка, меня не выряживал. Я сам выбрал форму одежды. По идейным, так сказать, соображениям.
Виолетта Никифоровна насторожилась. Развелось их нынче, идейных.
– Идейный, значит, – подозрительно протянула она.
– А то! – Пионэр бережно прислонил самокат к скамейке, а сам, поддёрнув брючки со стрелочками, легко присел рядом с Виолеттой Никифоровной. По всему было похоже, что он настроился на долгий задушевный разговор.
Если, конечно, к нему вообще можно применить синонимический ряд с корнем «душа».
Из-под скамейки не доносилось ни шороха. Муся, как ты там?..
– Конечно, идейный! Сейчас ведь без идеи стыдно жить! Я долго думал и решил, что современные герои – не мои герои. Посудите сами, на кого в наше время равняться порядочному молодому человеку? На резидентов Камеди-клаб? А почему они резиденты? И в каком социальном слое эта резидентура создаёт свою агентурную сеть? И какие цели у их агентов?
Увлекающийся мальчик.
Прямо на ходу он увлекся собственным монологом. Вскочил, закружил вокруг скамейки. Руками размахивает, ишь, взор горит, нос вспотел. Наклонился прямо к лицу Виолетты Никифоровны и тут же отошёл чуть ли не к светофору. Спохватился, вернулся. Опять кружит…
Муся дёргалась на поводке, как полоумная. Пока молча. Хотя нет, не молча. Она отчаянно взывала к хозяйке, кричала, можно сказать, благим матом на родном собачьем языке, но слышали её только сочувствующие зелёные души, которые, увы, и помочь-то ничем собаке не могли в силу своей обездвиженности.
Виолетта Никифоровна наблюдала за Пионэром, как заворожённая. Впрочем, почему «как».
– А я вам отвечу! Подрыв, развал, растление, да! А дармоеды из Дома-2?! Они же портят экологию Истринского района Московской области отходами своей безнравственной жизнедеятельности! А, да что говорить, вы всё равно не поймёте!
Виолетта Никифоровна вяло подумала, что надо бы что-то возразить, но Пионэр отмахнулся от этих её мыслей, как от мухи, позавтракавшей колбасой.
– Я строю свою жизнь, исходя из идеалов справедливого, равноправного общества, где все помогают всем, все могут всё, все получают по заслугам, возможностям и способностям! Если кто-то нуждается…
Миссури наконец не выдержала и издала из-под скамейки протяжный и тоскливый вой, который должен был быть понятен не только Виолетте Никифоровне, но и всему человечеству. И откуда он только зародился в её тщедушном лохматом существе!
Пионэр раздражённо цыкнул зубом. Собачки.
И как ни в чём ни бывало продолжил, слепя взор Виолетты Никифоровны своим отутюженным великолепием:
