Алексей Васильевич Подойницын "SOS «Спасите наши души»"

Но долго блаженствовать не приходится (итак хозяйка ворчит мне на то, что с моим заселением к ней она стала гораздо чаще заказывать откачку своего колодца), поэтому наскоро вымыв с мылом всё тело и ещё немного помедлив, я опрокидываю свои песочные часы, что стоят тут же, на полке и, невольно задержав дыхание, закрываю горячую воду, а холодную открываю на максимум…

Вообще-то, стаж закаливания у меня исчисляется десятилетиями, но всё равно в первое мгновение, когда на тебя обрушивается поток ледяной воды, обжигая всё твоё тело трудно не закричать. Это как будто тебя током шандарахнуло.

– С Богом!

– Во имя Твоё, Батюшка!

– Во славу Твою!

Нервно шепчу я самому себе, сбиваясь от перехватывающего дыхания.

И становится легче… Эта закаливающая экзекуция приобретает смысл маленькой аскезы что прибавляет и сил, и терпения.

От ледяной струи воды, льющейся на мою голову, начинает, как железным обручем сдавливать череп, я снимаю лейку со штатива и начинаю обходить ей всё тело по частям. Сначала левую руку (запястье и локоть, потом плечо и подмышку), затем так же правую, затем шею, грудь, живот.

Я знаю, что в это время года вода в кране не может быть выше 4 – 5 градусов. Раньше, когда я ещё жил в своей квартире, я каждое утро наливал себе полную ванну холодной воды и всякий раз, прежде чем, задержав дыхание, погрузится в неё, я изучал шкалу плавающего в ней термометра, и с ноября по март включительно, температура воды никогда не поднималась выше. Но, то была водопроводная вода, которая течёт по трубам в подвалах жилых домов, а эта, из артезианской скважины, да ещё в такие морозы будет, пожалуй, ещё холодней.

Бросаю взгляд на часы, весь песок ещё находится в верхней колбе (даже воронка сверху почти не просматривается) а это значит, что не прошло ещё и минуты …

Струя холодной воды медленно продолжает своё путешествие по моему телу.

Теперь бёдра, голени (я давно заметил, что легче всего холодную воду переносят именно ноги) и опять голова, до болезненных ощущений, спина (главное хребет, прямо от затылка до самого копчика), руки, грудь, живот, ноги, промежность.

Под бьющей ледяной струёй мой бедный анус стремится съёжится до абсолютно малой величины. «Эх, не знал я раньше такого простого и эффективного метода лечения геморроя, а то бы никогда не лёг на ту дурацкую операцию…»

Да уж… более срамную процедуру для мужика, чем операция по удаление геморроидальных узлов представить сложно…

……………………………………………………………

Предоперационный осмотр.

Я стою в смотровом кабинете. Кабинет как кабинет: стол, медсестра за столом что-то заполняет в журнале, кушетка, стеклянный шкаф с инструментарием, ширма. Всё просто, без излишеств.

Осмотр будет проводить тот самый хирург, здоровенный кавказец с волосатыми руками, кто был сегодня на утреннем обходе «Кандидат медицинских наук, наше местное светило» – как отозвалась о нём медсестра. Вспомнилось как он на утреннем обходе, бросив взгляд на мои поломанные уши, спросил меня какой борьбой я занимался, и, получив ответ, с интересом ещё раз взглянул мне в глаза, задержавшись около меня чуть дольше, чем следовало (видно хотел ещё что-то спросить, но передумал).

Сестра, не глядя на меня, предлагает мне пройти за ширму и раздеться.

Через минуту в кабинете появляется хирург, а сестра (Слава Богу!) куда-то выходит.

Врач бегло оглядывает мою вполне ещё спортивную фигуру и отворачивается к стеклянной этажерке с медицинскими инструментами.

– Вставайте на кушетку на четвереньки, – бросает он мне, перебирая свои железяки.

Стыд, беспомощность, неотвратимость этой позорной экзекуции – вся эта мешанина чувств и путаных мыслей погружает меня в состояние близкое к гипнозу, и я медленно залезаю на кушетку, одновременно наблюдая как врач выбирает из кучи хромированных железяк что-то вроде трубы (О, ужас! ну и размер!) и поворачивается ко мне.

– Ну что медлим? Вставайте на четвереньки, лицом от окна. – И всё это так буднично, по-простому, я бы даже сказал совсем без интереса.

Окончательно поняв, что чуда не произойдёт и этой процедуры мне не избежать, я подчиняюсь… Чувствую, как эта чёртова труба раздвигает мой анус…

Стыдное чувство перебивает болевые ощущения.

– Клизму как я говорил, ставили?

– Да, – выдавливаю я.

– Плохо почистились…

Я молчу, как молчит вызванный к доске ученик, не выучивший урока.

А через пять минут я уже с облегчением одеваюсь за ширмой.

– Всё у нас с вами хорошо, без патологий. В среду на операцию.

– Уже в среду? – С одной стороны мне хорошо от того, что на сегодня всё закончилось, а, с другой среда – это же совсем скоро, и всё это безобразие опять…

– Да, в среду, а зачем тянуть? В среду прооперирую и на следующей неделе, Бог даст, домой поедите. Сестра вам всё подскажет. Можете идти в палату.

За ширмой врача мне не видно, но он почему-то представляется мне стоящим у окна кабинета и скучая наблюдающим за будничной жизнью больничного двора.

В коридоре сталкиваюсь с главным балагуром из нашей палаты, Андреем, парнем не многим старше меня, заработавшего себе геморрой на строительстве собственной дачи, как он всем рассказывает, которого сестра ведёт на моё место.

– Ну что, Леха, – весело приветствует он меня, – ты уже не мальчик?

– Наверное, уже нет… – Пытаюсь подыграть ему.

– А я видишь следующий. Там на доске ничего не трогай, у меня там выигрышная позиция и мой ход, вернусь – доиграем. И он скрылся за дверью кабинета.

………………………………………………………………….

Среда. Операционный день.

Вместо завтрака нас, пятерых, назначенных сегодня на операцию, собирает хирург.

– Всем доброго утра, как настроение?

– Бодрое. – За всех отвечает Андрей.

– Это хорошо, а самочувствие?

– Нормальное. – Опять за всех отвечает он.

– Ну, вот и ладно… Значит всё по плану, сегодня я вас всех прооперирую.

Хирург бегло пробежался по лицам всех пятерых, и его взгляд опять задержался на мне (как мне показалось, он понял моё внутреннее волнение).

– Первым будет он. – Хирург указал на меня и вышел.

Все, кажется, облегчённо выдохнули…

– Везёт тебе, Леха, первым отмучаешься. – Поддержал меня наш штатный балагур.

Я криво улыбаюсь в ответ. Состояние как перед выходом на схватку.

Через полчаса за мной приходит сестра, и мы идём с ней в операционный блок.

В операционной к моему удивлению никаких столов, на которых в кино режут больных, а по центру стоит что-то вроде женского смотрового кресла с хирургическим светильником над ним, стеклянные столики, шкафчики и обязательная ширма с кушеткой.

И две молоденькие ассистентки…

– Здравствуйте! Проходите за ширму и раздевайтесь. – Говорит мне одна из сестёр, та, которая, постарше. И через минуту. – Готовы?

– Готов.

– Выходите.

Выхожу, прикрывая ладонями низ живота.

– Проходите и ложитесь в кресло. – Говорит всё та же, говорит с деланно безразличной интонацией.

Я медлю, чтобы забраться в это кресло мне нужны руки, а ими я прикрываю своё «достоинство».

– Давайте, давайте! – Подбадривает меня она. – Не одним нам, женщинам на нём лежать.

Делать нечего, я залезаю на это приспособление, стараясь не смотреть в сторону медсестёр, ложусь на спину и опять прикрываю низ живота ладонями. Ловлю насмешливый взгляд медсестры и отворачиваюсь («Чёрт с вами, делайте теперь что хотите»).

Икры моих разведённых в стороны ног ложатся на мягкие подставки и медсёстры фиксируют их какими-то ремнями. Из боковой двери появляется хирург.

– Готов?

– Да – отвечает рыжая медсестра ( я только сейчас увидел, что одна из них, та что постарше, с ярко рыжей чёлкой, вылезающей из-под белого колпака, а вторая – помоложе и тёмненькая, скорее всего тоже горянка, как и хирург).

– Тогда за дело.

Саму операцию помню плохо…

Лёжа в этой идиотской позе с раздвинутыми ногами и, прикрывая от молоденьких сестричек двумя руками свой член, я на слух пытался понять, что творит в моей заднице этот колдун в белом халате своими волосатыми руками. Ожидаемой боли почти не было, только временами слышался уже хорошо мне знакомый шелест бьющей струйки крови…

– С этим всё, везите каталку. – Командует хирург и отходит от кресла к окну.

Я с ужасом вижу, что весь его белый передник залит моей кровью. «Будто поросёнка резал» – Промелькнуло у меня в голове.

– Следующим будет пенсионер, там случай не такой простой, так что не расслабляемся. – Говорит хирург сёстрам и выходит из операционной.

Пока одна из сестёр освобождает мои ноги, другая вкатывает в операционную каталку.

– Ну, вот и всё, давайте перебирайтесь на каталку. – Командует рыжая.

Я опять в затруднении, чтобы перебраться с операционного кресла на каталку, мне опять нужны обе мои руки, а эти сестрички, как мне кажется, этого-то только и ждут… Пытаюсь придумать какой-то выход из этого щекотливого положения.

– Давайте, давайте. – Подгоняет меня рыжая. – Побыстрей, нам сегодня ещё четверых оперировать. Может вам помочь?

– Сам…

И тут я с ужасом понимаю, что мой член почему-то за время операции приобрел свой максимальный размер…

Вот это номер!!!

Но деваться некуда и я, наплевав на стыд и как возможно быстро (но быстро, оказывается, совсем не получается), перебираюсь с операционного кресла на каталку с досадой замечая, как эти две многозначительно переглядываются, пряча улыбки в углах своих губ…

……………………………………………………….

Я бросаю взгляд на песочные часы и с удовлетворением обнаруживаю – в верхней колбе песка уже нет, а это значит, что пять минут моего закаливания закончились и я, довольный собой, закрываю кран и беру с полки такое сухое и такое мягкое полотенце. Давно мной замечено – чтобы не страдать от такой сильно некомфортной процедуры, как холодный душ, нужно просто мысленно на что-нибудь отвлечься, как в данном случае на эти невесёлые воспоминания.

С чашкой кофе доедаю вчерашнюю шоколадку (по утрам я давно уже ничего не ем, как писал мой кумир Поль Брегг в своей книге «Чудо голодания»: «Завтрак нужно заработать»).

Не спеша одеваюсь. Уже в дверях вспоминаю о непогашенной лампадке перед иконой Святой Троицы, возвращаюсь к ней, читаю молитву «Отче наш» и задуваю этот, так много обещающий огонёк…

……………………………………………………………….

Я выхожу во двор.

Дневной свет, искрясь и играя на выпавшем за ночь снеге, бьёт в глаза, слепит. Жмурясь, постепенно привыкаю к этому изобилию белого…

Как всё же много света и снега кругом!..

Какая вокруг величественная тишина и покой!.. И даже хруст снега под ногами не нарушает его.

На минуту мне в голову залетает шальная мысль – не ездить сегодня на работу, а остаться среди этого «белого безмолвия», взять, скажем, хозяйкиного пса и сходить с ним в поля на долгую прогулку, но вспомнив, что за аренду машины нужно заплатить, вспомнив о том, что очередной платёж за Машино обучение нужно было провести ещё на прошлой неделе, я отбрасываю её и иду откапывать свою «ласточку».

………………………………………………………….

Промёрзшая за ночь машина (а ночью было никак не выше минус двадцати) нехотя, со второго раза, но всё же заводится, и пока мотор прогревается я беру лопату и расчищаю двор перед воротами. Снег лёгкий, но руки в хлопчатобумажных перчатках стынут на обледенелом древке лопаты и опять эта предательская отдышка, мешая работать, напоминает мне о том, что я уже без пяти минут пенсионер. С трудом растаскиваю в разные стороны створки ворот, выезжаю на прочищенный проулок (с утра, оказывается, трактор уже прошёл) и стаскиваю их на прежнее место. Машину настолько проморозило, что даже через куртку и свитер я чувствую холод дермантиновой спинки сидения, а ягодицы с ляжками, кажется, просто сидят на куске льда… Дышки, конденсируясь на лобовом стекле, мешают обзору, а загустевшая трансмиссионка плохо помогает движению, но решение принято и теперь только вперёд!

До трассы Москва – Ярославль пара километров просёлком.

С одной стороны чистое поле, с другой – заиндевеневший красавец лес. Кругом чистый (не городской) снег, он лежит ровным полотном, блестит и играет на выглянувшем из за облаков солнце.

Снег и слепит, и радует.

Такая кругом первозданная красота!..

Такой кругом покой и порядок…

А впереди, в каких-нибудь двадцати километрах лежит этот урбанизированный, рукотворный монстр, проглатывающий ежедневно миллионы и миллионы человеческих судеб, безжалостно высасывающий у глупых людишек всю их жизненную энергию, беспощадно перемалывающий неосторожно оступившихся.

Такой привлекательный…

Но такой коварный…