Клим сохраняет невозмутимость и спокойствие. Безразличие. Но только для тех, кто не знает его хорошо. Его выдает венка на виске, что бешено бьется и выдает его волнение с головой. И пронзительный, почти черный взгляд, которым Исаев, не стыдясь жены, скользит по мне. Жадно разглядывает. Слишком жадно для женатого человека.
Глупо себе врать, что я не скучала.
Скучала. И очень сильно.
Так, что первые ночи без его рук просто не могла спать. А потом выла, как раненая волчица. Не могла есть, пить. Тупо смотрела в одну точку на стене.
Жить не хотелось. Не понимала, что и где я делаю не так, если мужчины только используют меня и предают. Что, черт возьми?!
Клим каждую из семи совместно проведенных ночей клялся, что любит. Жарко шептал, что я только его девочка.
Сказал, что заберет меня себе и никуда не отпустит.
Но отпустил…
Выбросил за борт своей жизни, как балласт.
Конечно, зачем ему простушка Дина, если у него есть такая красивая, величественная жена…
Мне больно. Сердце в ошметки, когда гляжу на эту пару. Прямо британская семья, ни дать ни взять! Решили обзавестись потомством, поэтому и явились ко мне. А Климу уже пора – статус и возраст в тридцать шесть лет обязывают.
Черная, выжигающая все внутри обида и зависть распространяются по венам. Глаза печет от подступающих слез, и я часто – часто моргаю и сдавливаю переносицу, чтобы не разрыдаться на глазах у пациентов.
Когда игра в гляделки и экскурс в историю затягиваются, Яна откашливается.
Встряхиваю головой, с трудом заставляю себя посмотреть на пациентку. Нацепляю профессиональную улыбку, складываю ладони на столе и поставленным голосом выдаю заученную фразу:
– Рассказывайте, что вас привело ко мне.
Девушка смотрит на мужа влюбленным взглядом, а Клим по-прежнему не сводит с меня ледяных карих осколков, что режут, вспарывают старые раны на сердце.
Жена хмурится. Недобро сощуривается, переводя взгляд с меня на мужа и обратно. Не скрываясь, пихает его локтем в бок. А Исаев продолжает шарить глазами по мне, задержавшись на пальцах правой руки. Там как будто ожоги остаются, и я их сжимаю, потирая.
– Клим!
– А мы, доктор, – хрипит он, выплевывая обращение как ругательство, – к вам установить беременность.
Дышать становится невозможным. Боль парализует. Скручивает в бараний рог. Мне больно до одури. За себя. За дочь, в конце концов, которая такая беззащитная и растет без отца. Даже не знает о его существовании.
Максимально собираю себя по крупицам, стискиваю волю в кулак и как можно невозмутимее вздергиваю бровь.
– Боюсь, вы обратились не по адресу. Я – репродуктолог, занимаюсь вопросами бесплодия. Вам нужно на УЗИ и к гинекологу…
– А мне говорили, что именно вы – самый компетентный доктор во всей клинике, – усмехается Клим, складывая руки на груди.
Вспыхиваю от злости. Он специально провоцирует меня. Выводит на эмоции. Впиваюсь ногтями в кожу на ладонях, чтобы не сболтнуть лишнего и не опуститься до непрофессионализма.
– В своей области – да.
Клим подается вперед, упираясь локтями в колени, и пронзает глубоким взглядом. Распинает как Иисуса на кресте.
– Тогда просто сделайте это, – бросает взгляд на бейджик на моей груди, – Дина Алексеевна. Просто подтвердите беременность моей жене. Или опровергните.
Он стискивает зубы так, что крошится эмаль. Как будто…как будто не рад новости. Да и вообще тому, что находится здесь.
Вскакиваю чуть резче, чем нужно, и бросаю со злостью:
– С удовольствием.
Прикрываю глаза на миг и уже спокойно и с улыбкой добавляю, обращаясь к Яне Исаевой:
– Раздевайтесь за ширмой и устраивайтесь на кресле. Муж может подождать в коридоре. Мы позовем вас на УЗИ.
Но вопреки всему Клим разваливается в кресле, широко расставляя ноги, и лениво произносит:
– Не-а, я никуда не пойду. Делайте все необходимые процедуры, но только в моем присутствии.
– Клим! – вспыхивает бедная жена этого тирана.
Мне даже жалко ее становится. Такое унижение. Интересно, почему она терпит? Рассказал ли ей муж об измене три года назад? Или она сама догадалась и теперь веревки вьет из Исаева?
Странная у них семейка: измены, подтверждение беременности у врача…
Стараюсь вычеркнуть все мысли. Стереть, как ластиком. Прохожу за ширму и занимаюсь тем, что люблю и что всегда спасает меня в минуты отчаяния – своей работой.
Внимательно провожу осмотр. Снимаю перчатки и записываю данные в карточку. В кабинете тишина. Липкая. Вязкая. И дурно пахнущая.
Наверно, поэтому вопрос Яны звучит как выстрел:
– Ну, что, доктор, я беременна?
Глава 3
Дина
Закусываю губу. В душе кратер глубиной с Мариинскую впадину.
Больно.
Очень больно диагностировать беременность у жены мужчины, в которого влюбилась с первого взгляда. В чьих руках умирала и воскресала столько раз. Которого не смогла забыть, потому что родила от него ребенка с такими же темными, как две вишенки, глазами.
– Доктор? – снова ввинчивается чуть взволнованный голос Яны. – Все в порядке?
Расправляю плечи. Выдыхаю.
Я выдержу.
Я смелая.
В конце концов, я столько прошла! Я дочь у смерти выцарапала, отвоевала в одиночку, неужели не выдержу приема с отцом моей малышки и его супругой?
Резко разворачиваюсь и нацепляю на лицо пластмассовую улыбку. Судя по промелькнувшему испугу в глазах пациентки, она больше напоминает улыбку Джокера.
– Матка слегка увеличена.
– И что это значит? – лупит глазами, слегка бледнея. Неуклюже сползает с кресла и судорожно натягивает нижнее белье. – Я, что, не беременна? Или у меня опухоль?
– Спокойно, не нужно волноваться, – слегка смягчаюсь. Все же Яна ни в чем не виновата. Она, по сути, всего лишь такая же преданная женщина, как и я. Только она – законная супруга, а мне в свое время досталась унизительная роль любовницы. – Это значит, что беременность не исключена, но я не могу сказать наверняка. Нужно УЗИ обследование. Ложитесь на кушетку, задерите рубашку и приспустите брюки.
Пока Яна проделывает все манипуляции, я включаю и настраиваю аппарат. Клим пересаживается на стул поближе к кушетке и прожигает меня взглядом. Я буквально каждой клеточкой чувствую его напряжение, злость и кучу невысказанных вопросов.
Какого черта?! Он еще мне претензии будет предъявлять?!
– Когда была последняя менструация? – щедро наливаю гель на плоский загорелый живот.
– Двадцать шестого августа. У меня четыре недели задержки, – Яна тянет руку, цепляется за ладонь и сжимает пальцы своего мужчины в поисках поддержки.
Спешу отвернуться.
Внутренности будто серной кислотой облили. Я умираю. Умираю рядом с ним от боли.
И от черной жгучей зависти.
Как же мне не хватало такой вот поддержки во время беременности! Как было страшно! Каждый скрининг – это не свидание с малышкой, а событие, полное боли и страха. Потому что я давно работаю в медицине и прекрасно осведомлена, какие бывают осложнения как у плода, так и у матери. И мне банально не хватало человеческого тепла, поддержки мужчины. Просто осознания того, что я не одна. Что…если со мной что-то случится, моя крошка не останется в одиночестве в этом жестоком мире.
Не хватало его и после тяжелых родов. Когда после девятнадцати часов схваток и тяжелых потуг мой долгожданный ребенок после первого крика начал задыхаться и синеть на глазах…
Не хватало крепкого плеча рядом и уверенного:
«Эй, я рядом. Все хорошо. Мы справимся. Наша девочка такая сильная.».
В итоге я справилась. В гордом одиночестве.
Я справлялась, пока наша дочь лежала в реанимации с пневмонией, и врачи не давали никаких гарантий и надежд. Справлялась в отделении патологии новорожденных, когда соски были разодраны в кровь, а моя дочь не могла сосать толком грудь. Я спала в обнимку с молокоотсосом, качая другой рукой кювез.
Но я справлялась.
И вот справляюсь чуть больше двух лет. Но порой срываюсь и вою в подушку. От адской усталости, от одиночества и, казалось бы, черной безысходности.
Но я ни о чем не жалею. Я прошла бы все круги ада снова ради объятий моей маленькой Оливки, ради ее улыбки и самой главной фразы в моей жизни:
«Мамоська, я так сильно лублу тебя!»
Я ни о чем не жалею.
Просто мне по-женски больно и обидно.
В то время, пока я боролась за жизнь своего ребенка, он…вернулся к своей жене. Да и не расставался он с Яной и не планировал. Потому что при знакомстве Клим утверждал, что абсолютно свободен.
А теперь он держит жену за руку в качестве поддержки. А потом они поедут домой, Исаев будет наглаживать ее животик и исполнять все капризы.
– Ну, что там, доктор? – нетерпеливо выпаливает Яна.
Боль раздирает на куски. Но я должна сделать свою работу. Непрофессионально смешивать личное и профессиональное.
Поэтому вывожу картинку на экран.
Глаза печет от слез, но я улыбаюсь, затаптывая тоску в душе.
– Видите вот эту точку? Это ваш малыш.
– Так я беременна?! Да?!
– Да, – голос все же немного сипнет. – Беременность маточная, плод один.
– Боже, боже, – слезы струятся по щекам Яны. – Я так счастлива! Милый, ты рад?
А вот реакция ее супруга ошеломляет.
Клим сжимает до хруста кулак, едва различимо бормочет что-то очень похожее на «Млять».
Высокие отношения в этой семье, однако…
Возмущение Яны тонет в моем задумчивом:
– Вот только…
Вожу датчиком, внимательнее вглядываясь в картинку. Делаю замеры в разных проекциях, кручу-верчу, но все равно не получается…
– Что?! Что не так?
– Вы уверены, что у вас четыре недели задержки? Судя по КТР (прим.автора – копчико-теменной размер), плод выглядит на шесть, даже скорее семь недель…А при четырех неделях задержки мы могли увидеть только лишь крошечную точку. И у плодика уже есть уверенное сердцебиение. Вот послушайте.
Нажимаю на кнопку датчика, и по кабинету разносятся частые и ритмичные удары сердца маленького человека. Плода любви.
Глаза пациентки увлажняются, и она сильнее сжимает ладонь Клима. Стараюсь максимально абстрагироваться от столь интимного и личного момента.
– Это наш малыш…Представляешь?
Но вместо того, чтобы радоваться вместе с женой, Исаев прожигает меня тяжелым взглядом. И я спешу отвернуться, чтобы он не заметил моих горьких слез, что снова подкатывают к глазам.
