Lanpirot "Позывной «Хоттабыч»#5. Кто к нам с мечом?"

– Ну что, ожил, бедолага? – Довольно проскрипел я, сбрасывая путы Гравитации с тела Хартмана и подсовывая ему под нос заранее приготовленную миску с квашенной капустой, раздобытой на кухне.

Оно бы лучше соленым огурчиком, но чего не нашлось, того не нашлось. А вот квашенной капусты у Хартманов – просто завались, словно у них дядя сторожем живет на капустной фабрике, так у него этой квашеной капусты – просто завались! Вот и шлет… кому попало [1]! Недаром англичашки называют немцев обидным прозвищем – «Kraut», что, собственно и означает «квашеная капуста» [2].

[1] Хоттабыч перефразировал известную цитату кота Матроскина из м/ф «Простоквашино»: «У меня дядя сторожем живет на гуталиновой фабрике, так у него етого гуталина – ну просто завались, вот и шлет… кому попало».

[2] Почему англичане так прозвали немцев, точно не известно. Существует несколько версий: из-за того, что квашеная капуста была национальным блюдом южных германцев; из-за рассказа Жюль Верна, где немецкий промышленник любил есть капусту. В связи с этим занятно вспомнить, что в послевоенные годы в лексиконе советской детворы бытовала обидная обзывалка: «Немец-перец – колбаса, кислая капуста», перечисляющая характерные черты германской национальной кухни.

– Лучше бы я вчера умер, – проворчал Роберт, похрустывая капустой на зубах. – Вот что вы, русские, за люди-то такие? Как еще не вымерли при такой жизни? – разговорился он между делом, оживая прямо на глазах.

А ведь работает старый дедовский способ! Незаметно для Хартмана я еще прошелся по нему Малым Исцелением, и Робка просто расцвел: глаза заблестели, плечи распрямились. Немец с изумлением осторожно покачал головой из стороны в сторону, словно не веря, что терзающая его головная боль куда-то испарилась. Но голова «молчала», как будто молотобоец, терзавший его бедную черепную коробку, взял бессрочный выходной.

– А вот так и живем – хлеб жуем, – усмехнулся я, наблюдая, как преображается альпийский стрелок.

Хартман поставил миску с квашеной капустой на резную прикроватную тумбочку, откинул одеяло и опустил босые ноги на пол. С минуту он сидел на краю, задумчиво шевеля пальцами и не смея поверить, что его отпустило.

– Занятно… – произнес он. – Я словно у настоящего Мага-Целителя побывал… Ничего не болит, не ломит и не ноет, словно и не пил вчера…

– Ты, Робка, дедушку слушай! – наставительно произнес я. – Дедушка плохого не посоветует!

– Ага, не посоветует… – Хартман поморщился, вспомнив вчерашнюю попойку и доверху наполненный стакан шнапса.

– А если уж насоветовал, – продолжил я свою мысль, – то дедушка всегда знает способ, чтобы практически нивелировать гребаные последствия своего плохого совета! Так-то, малец!

Харман поднял на меня свой взгляд, видимо в поисках насмешки в моем лице, но я был серьезен, как никогда.

– Вас, русских, никогда не понять нам, немцам…

– Думаешь, что ты один такой, непонятливый? – Я вновь усмехнулся и продекламировал с чувством незабвенные строки Федора Тютчева, написанные этим выдающимся поэтом сотню лет назад:

– Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать –

В Россию можно только верить.

Хартман, благодаря нашему тесному общению, уже довольно сносно говорил по-русски, поэтому без проблем уловил основную суть этих стихотворных строк.

– Зря наше руководство затеяло эту войну… – тихо произнес он, опустив глаза и глядя куда-то в пол. – Ничем хорошим она не закончиться…

– А ты только сейчас начал это понимать, Робка? – Я удивленно вскинул брови. – Это было ясно с самого начала! Ни одна война не принесла миру ничего хорошего! Только кровь, боль и страдания тысячам… Да что там тысячам – миллионам людей по всему свету! И самим немцам в первую очередь!

– Да… – уныло кивнул Хартман. – И самим немцам…

– Подумай об этом на досуге, сынок, – произнес я с горечью на устах. – Хорошенько подумай!

Хартман слегка заторможенно кивнул, все еще пребывая в своих невеселых мыслях, а затем вдруг судорожно огляделся:

– А я, вообще, где, Хоттабыч? Ведь это точно не «Заксенхаузен».

– А ты что, реально не узнаешь? – Я хохотнул «в кулачок». – Вроде, и не так уж много вчера выпили, чтобы у тебя память напрочь отшибло.

– Это же… моя спальня… – как-то неуверенно произнес оберфюрер. – В родительском доме… Как я сюда умудрился попасть, старик?

– А ты не помнишь? – Я хитро прищурил левый глаз, состряпав откровенно удивленную харю. Конечно же я лукавил, так как отлично помнил, каким образом Робка был доставлен в дом своей матери.

– Упомнишь тут… – Вновь надулся, словно индюк Хартман. – Ты же меня и споил, старик! Обмить, Робка! – обвиняюще ткнув в меня пальцем, по-русски произнес оберфюрер, да еще и ловко пародируя мои интонации. Комик, блин, недоделанный! Но до чего же похоже у него вышло, словно я сам на себя взглянул со стороны. Только говорок картавый немецкий с акцентом убрать – и точно от оригинала не отличить! – Обмить – это есть карашо! Очень карашо! – продолжал обвинять меня немчик во всех грехах, размахивая руками. – Да я, млять, чуть не помер! – вновь перейдя на немецкий, с чувством выругался он.

Однако, от меня не укрылось, что матерок, используемый Хартманом в своем обиходе, сугубо наш, отечественный. Растет пацан! Скоро совсем обрусеет. Оно и понятно, кто с нами поведется…

Ланца-дрица-гоп-ца-ца! – продекламировал я «овеянному легендами» эсэсовцу еще одну знакомую мне с самого детства пеню-считалочку [3].– Шёл трамвай десятый номер, На площадке кто-то помер, Тянут-тянут мертвеца

[3] Музыка – народная, слова – народные.

Правильные советские подростки узнавали эти строчки во время чтения «Золотого теленка» Ильи Ильфа и Евгения Петрова. А неправильные советские подростки узнавали про трамвай из песни в исполнении Аркадия Северного с затертых кассет или катушек. При этом у любителей запрещенного «блатняка» было явное преимущество перед читателями «Теленка»: Северный рассказывал, что было дальше, а Ильф и Петров обрывали песню на полуслове.

В литературных справочниках указано, что песня «Шел трамвай десятый номер» появилась не позднее 1930 года – что неудивительно, учитывая год публикации «Золотого теленка» (1931). Впрочем, известно, что подобные частушки с рефреном про «ланца-дрицу» появились еще до революции.

Едва пришедшее в норму лицо Хартмана вытянулось в изумлении:

– А причем здесь трамвай?

– А ты так и не догадался, умник? – Не удостоил я Роберта внятным ответом.

– Нет, – мотнул он головой.

– Тогда проехали! Далековато тебе еще до понимания нашего русского менталитета! – с чрезвычайно глубокомысленным видом произнес я. – Вот как догадаешься – вернемся к этому разговору.

– Нет, Хоттабыч, – судорожно мотнул головой оберфюрер, – не втягивай меня больше в свои безумные игры! Мне и одной оказалось достаточно! – произнес он, намекая на вчерашнюю попойку. – У нас, у немцев, все понятно! Все по полочкам разложено! От того у нас и порядок! Ordnung muss sein [4]!

[4] Порядок должен быть! (нем.)

– А хочешь, я тебе анекдот расскажу? – неожиданно предложил я. – Про ваш хваленый орднунг, который на сегодняшний день Германии, увы, не поможет. Если сумеешь уловить подтекст, можешь считать себя настоящим знатоком широкой русской души.

– Рассказывай.

– А что вы хотите? Война!– Ну, слушай: лето 1942-го. На главный вокзал в Берлине приходит мужик. – Когда поезд на Мюнхен? – В 16 часов 15 минут 35 секунд! – Как? Даже с секундами?

– А что вы хотите? Война!В тот же день другой мужик – естественно, по-русски – спрашивает на Павелецком: – На Саратов когда паровоз? – Должен был в два. Теперь, возможно, пойдет в шесть, хотя не исключено, что перенесут на завтра. А то и совсем не будет. – Как же так?

– А что вы хотите? Война!

Глава 7

Ну, естественно, что тайна широты русской души Роберту Хартману сегодня не покорилась. Это ничего, у него будет еще время поработать над собой. Поэтому, чтобы не занимать все еще тяжело поскрипывающие похмельные мозги оберфюрера этой непосильной задачей, мы плавно переключились на решение других, более легких и насущных вопросов. Например, о том, что ни концлагеря «Заксенхаузен», ни самого города Ораниенбурга с некоторыми ближайшими окрестностями в природе на данный момент попросту не существует. Вот, прям, ваще-ваще… И самое главное, не я эту тему поднял. Просто Робка, вдруг, ни с того, ни с сего, придя в себя, неожиданно засобирался обратно. Ну, в лагерь…

– Так, говоришь, я сам домой с банкета поехал? – спросил Хартман.

– Ну, не то, чтобы сам… – Я пожал плечами. – Тебя водитель отвез.

– Черт знает, что такое! Ничего не помню! Словно отрезало все после выпивки! – продолжал возмущаться Робка, поднявшись с кровати и напялив на себя выглаженную и вычищенную услужливым ординарцем форму. – Я ведь и руководству ничего не успел доложить… – засуетился оберфюрер. – Вы с Александром Дмитриевичем со мной поедете или останетесь у матушки в гостях? – поинтересовался он.

– А ты куда это собрался, милок? – Как бы исподволь подошел я к самой главной на сегодняшний день проблеме.

– В «Заксенхаузен» съезжу, – ответил Хартман. – У меня пакет из Рейхсканцелярии остался, надо передать его коменданту лично в руки.

– Ты… как бы это… не спеши, Робка… Не нужно тебе уже в концлагерь заезжать… – стараясь особо не нагнетать обстановку, произнес я.

– Это еще почему? – удивился Хартман. – Я все-таки вчера передал этот чертов пакет? Ну, вот ни черта не помню! – Он усиленно морщил лоб, действительно пытаясь вспомнить события вчерашнего вечера.

– Насчет пакета не скажу, – ответил я, – мне о нем ничего не известно. А ехать туда не нужно по другой причине – его нет…

– Чего нет? – не понял моего расплывчатого ответа оберфюрер. – Пакета нет? Потерялся? Уничтожен? Как это произошло?

– Да чего ты прицепился ко мне со своим пакетом? – Я изобразил, что постепенное «закипание». – Я ж сказал – не в курсе я за твой пакет! Вот «Заксенхаузена» нет! И Ораниенбурга тоже… нет… А какие у тебя проблемы с гребаным пакетом –разбирайся сам! – Выдал я наконец на одном дыхании, даже глазом не моргнув.

– Как нет? – Похоже, что после такого известия, ноги Хартмана реально перестали его удерживать в вертикальном положении, и он со всего маха шлепнулся обратно задницей на кровать.

– Так нет… В тартарары провалились, как Абакан! – Окончательно припечатал я Хартмана своим заявлением. – Дедушка немного Силы не рассчитал… – И я виновато развел руками.

Хартман обхватил дрожащими ладонями седеющие виски. Хоть волосы на голове драть не начал, а то с него станется: ведь он сейчас думает, что это всё – конец такой блестящей и стремительной карьеры, а возможно и самой жизни.

Он поднял на меня глаза, в которых стремительно разгорался огонек отчаяния:

– Что же ты наделал, старик? За что ты их так, Хоттабыч? Ты действительно безумен, дед…

– А ты меня, сопляк, не попрекай во всех грехах, не разобравшись! – рявкнул я на него, да так, что стекла в окнах задребезжали, а дощатый пол вздрогнул.

Нужно было немного осадить нашего хлопца, чтобы не надумал себе чего. Вот и приложил малую толику Сил, так сказать, для достоверности. – По-твоему, выходит, я совсем сбрендил?

– А как прикажешь это понимать?! – прокричал мне в ответ Хартман, с хрустом сжимая кулаки, даже не обращая внимания на подрагивание стен спальни. – Лагерь… да что там лагерь! Ты одним махом уничтожил целый город с людьми! Невинными людьми… Ты на самом деле настоящее чудовище, старик!

– Уничтожил-таки, да! – Я почувствовал, что меня тоже начинает «заносить» – кое в чем Роберт все-таки прав. И у меня на душе тоже не птички поют. – Но зато они умерли мирно, быстро, сразу и без мучений! А иначе – их живьем уже сглодали бы Зомби! Рвали бы своими черными зубами их теплое мясо, дымящееся свежей кровью! А тех, кого не доели – шагали бы уже в сторону Берлина в составе основной орды Ходячих! И в твоем поместье, чтобы ты знал, мы с командиром уничтожили не меньше пары десятков мертвяков, пока ваше оберфюрерство беспробудно нежилось на мягкой и тепленькой перинке у мамки за пазухой!

– Ы-ы-ы… – Только и сумел выдавить Роберт после моего сверх эмоционального «спича». – Какие Зомби? Ты о чем, старик?

– Обычные Ходячие мертвяки, – я выдохнул, тоже стараясь успокоиться. Не думал, что меня настолько «затянет» в круговорот самоедства. – Че, ни разу с Ходячими не сталкивался? – Я выдернул из кармашка кусочек «кощеева успокоительного», передернул плечами – гадость еще та, и захрустел жесткой бурдой, автоматически стряхивая крошки с бороды и усов. Меня слегка попустило, и стены тут же перестали ходить ходуном.

– Видел… – заторможено произнес оберфюрер. – Но кто мог повести их на Берлин? Прорыв русских Некромагов? Так глубоко в нашем тылу?

– Окстись, Робка! Включай уже мозги – я тебя основательно подлечил! Зомби – это ж ваше, чисто немецкое изобретение! У русских нет никаких Некромагов, а те, что были – уж сгинули давно в Абакане! Да и сам Абакан – тю-тю…

– Тогда кто?

– Дед Пихто! – Выдохнул я ему прямо в лицо. – Ваши же гребаные Некроманты и прошляпили! Маги, сука, недоделанные! Ты что-нибудь о спонтанном зарождении Высших Некросущностей слышал?

– Ну… отдаленно… краем уха… что-то…– жалко проблеял оберфюрер, опустив глаза.

– Одним словом, нихрена ты не знаешь! – Безжалостно подвел я итог его терзаний. – А мне вот наш незабвенный Кощеюшка успел поведать об условиях появления ентой гребаной аномалии. Он-то, как-никак, за счет своего Кромешного Проклятия и считается одним из Первых Повелителей Нежити. И с Некроэнергией ему куда как плотно поработать в свое время пришлось.

– Так ты не просто так… Хоттабыч…

– Ты уж дедушку совсем-то сбрендившим не считай! – строго произнес я, не отводя взгляда от «потухшей» физиономии оберфюрера. – У меня, в голове хоть и «ку-ку» без часов, но до такого… Дерьмовый Некромант этот ваш фон Эрлингер – за Некротическим Фоном концлагеря совсем не следил. Вот и допустил превышение критической величины! А если уж от простой сырости всякая гадость заводится, то от Зашкаливающей Мертвецкой Энергии, по моим самым скромным прикидкам, не меньше, чем Хозяин Кладбища возродился. Вот он-то в свой Крестовый Поход против живых свою Орду Ходячих и поднял. А мертвяков в «Заксенхаузене» по морозильникам несколько десятков тысяч заныкано было, а то и сотня! Теперь прикидываешь, чем могло обернуться это нашествие, не «купируй» я его в самом зародыше? А потягаться Силушкой с Хозяином Кладбища не каждый Некромаг сможет!

– Хоттабыч, прости дурака… – наконец-то выдавил из себя оберфюрер. – Я ж не знал…

– А должен был первым делом это выяснить! – Продолжал я макать Хартмана мордой в дерьмо.

Пусть привыкает, ему еще много какого дерьма разгребать придется, особенно, если у нас с командиром все получится. А у нас обязательно все получится, несмотря на тот факт, что наша миссия – чистейшей воды авантюра! Многие могли бы возразить, что с такими-то возможностями можно была стереть с лица земли не только «Заксенхаузен» и Ораниенбург, но и сам Берлин, со всей его руководящей верхушкой. Не буду лишний раз лукавить – такая задача действительно мне по плечу, но есть одно большое «но»! Кто даст мне стопроцентную гарантию того, что гребаный фюрер будет уничтожен? Нет, я хочу встретиться с ним лицом к лицу, глаза в глаза… И тогда посмотрим: чье кунг-фу круче?

Это, конечно, дурь несусветная: ну кто, скажите, допустит до тела фюрера какого-то странного типчика, в состоянии одним махом стирать с лица земли целые города? Да к тому еще и русского! Роберт отлично справился с поставленной руководством задачей и вытащил меня из Союза. Этим он, по мнению фрицев, оставил с носом товарища Сталина, лишив такого опасного и мощного оружия. А теперь, после очередной потрясающей всех и вся ужасающей демонстрации моей немеряной Силы, пусть даже и направленной на защиту столицы Вековечного Рейха от управляемой Хозяином Кладбища Орды Ходячих Мертвецов, они и вовсе не знают, чего от меня дальше ожидать.

Ведь в любой момент может статься и так, что неуправляемое разрушительное оружие в виде безумного и выжившего из ума старика с очень редким Даром Потрясателя Земной Тверди, может повернуться и в сторону «радушных» хозяев Германской Империи. Да мало ли чего мне в голову взбредет? Старческое слабоумие, деменция, повышенная раздражительность или обычный насморк, и нате – на месте пока еще цветущего и пахнущего Берлина, а то и всего их Вековечного Рейха огромная дыра в огненную Преисподнюю. Куда им, в общем-то и прямая дорога.

Только вот, думается мне, что при таком раскладе добра не будет ни нашим, ни вашим! Не известно еще, чем откликнутся для старушки Земли эти мои «оперативные вмешательства»? Какими катаклизмами одарит планета следующие поколения человечества? И что-то не по себе мне от этих мыслей становится… Как бы не затянуть всех своими тупыми действиями в еще более глубокую задницу, чем та, в которой мы все сейчас находимся. Это только с первого раза кажется, что хуже уже некуда, а на самом деле всегда можно пробить это днище и ухнуть туда, откуда возврата точно не будет. Никому и никогда, поскольку не останется ни людей, ни, возможно, и самой земли.

Все эти невеселые мысли в одно мгновение пролетели у меня в голове, но делиться ими с Хартманом, я и не думал. А с командиром мы все это продолжали обсасывать уже не один день, но так и не пришли пока к единому мнению, что же должно последовать за нашими недавними и очень разрушительным действиями. На данный момент мы с князем Головиным сошлись лишь в одном, что наша афера с нашествием Зомби на Берлин удалась. Правда, для этого пришлось пожертвовать несколькими тысячами мертвяков, которые, якобы, умудрились прорваться к самой столице, покинув эпицентр уничтожения. На самом же деле, это была четко спланированная акция, и майор Легион с успехом её выполнил.

После чего большая часть наших Некробойцов была переведена «в режим подземной консервации», а попросту закопалась в землю, до объявления часа «Ч». Сам же майор Легион, Силы которого в последнее время достигли и вовсе невиданных для его класса Нежити высот, получил новое задание – навести основательного шороха в концлагерях Дахау, Бухенвальде и Равенсбрюке, расположенных на территории Германии. Ну а там – будем посмотреть, если сами уцелеем, чем еще занять такого полезного служаку.

Насчет уцелеем, у меня тоже имелось свое мнение, как говориться, хрен оспоришь, хоть командир и считал иначе. После моей Силовой акции по уничтожению территорий Вековечного Рейха, чуть ли не непосредственно прилегающих к столице, меня должны были непременно уничтожить. Ну, сами посудите: хотели бы вы постоянно сидеть верхом на пороховой бочке, которая в любой момент может взорваться и разнести в клочья не только вашу любимую задницу, но и все остальное? Конечно, в ближайшее время меня должны будут убрать.

Я думал, что иного мнения в этом вопросе быть не может, но командир сумел меня удивить, не согласившись с такой постановкой вопроса. Он считал, что меня должны отправить куда-нибудь в зону боев, чтобы испытать в действии. Однако, по его мнению, отправят меня не на восточный фронт, а подальше, например, в Северную Африку, где в мае капитулировали итало-немецкие войска. Типа этакого «Оружия возмездия». Хотя, возможно, и еще куда-нибудь пошлют, но только не для противостояния Красной Армии. Для отправки на восточный фронт мне нужно будет доказать свою преданность или, хотя бы, терпимую лояльность ницистско-гитлеровскому режиму. Однако, мне интересно, какую кость они мне собирались бы бросить, если бы я, к примеру, согласился? Ну, ничего, поживем-увидим! Помирать за просто так, я не собираюсь!

– Хоттабыч… не держи зла… – Хартман набрался храбрости и смело взглянул мне глаза. – Погорячился я в своих выводах…

– Ага, – я тоже успокоился, да и «успокоительное» последнего костлявого Асура начало действовать, – проехали! Дедушка не злопамятный, понимает в жизни чуток… – Продолжить я не успел, на улице послышались какие-то крики и заполошная стрельба. – Что за хрень там твориться? – недовольно буркнул я, подрываясь на улицу из спальни Роберта.

Оберфюрер, на ходу подхватив портупею с кобурой со спинки стула, бросился за мной к выходу. Проскочив небольшой коридорчик и прихожую, мы выскочили на мощеный камнем двор поместья Хартманов. Ну, как поместья – небольшого ухоженного коттеджа. Пока Роберт спал, мы с командиром успели все в округе хорошенько рассмотреть. Поселок, где проживала престарелая матушка нашего немчика, был небольшим, я бы даже сказал, что это – маленькая аграрная деревенька, все население которой составляли немецкие фермеры. Кто выращивал скотину, кто разводил кур, кто занимался посадками. У Хартманов тоже были свои площади для посева, хлев и конюшня.

Однако, после смерти отца Роберта все это «хозяйство» простаивало. Посевные угодья матушка оберфюрера сдавала в аренду своим соседям по сходной цене, поскольку ей одной было сложно со всем этим управляться. А использовать труд бесправных остарбайтеров [1], ежедневно угоняемых в Германию десятками тысяч, ей не позволяло чувство собственного достоинства, железная вера во Всевышнего и убеждение, что в мире не существует людей второго сорта.