Скотт Туроу "Последнее испытание"

Мозес снова поднимается со скамьи:

– Ваша честь, не зашли ли мы слишком далеко за рамки, обозначенные для начала судебного процесса?

Сонни так пристально смотрела на Стерна на протяжении всего его выступления, что слова Мозеса, казалось, застали ее врасплох и даже заставили слегка вздрогнуть, словно она только сейчас вспомнила, что прокурор тоже находится в зале суда.

– Мистер Эпплтон, думаю, я отдаю себе отчет, куда клонит адвокат. Мистер Стерн, насколько я понимаю, вы пытаетесь в общих чертах изложить ваши аргументы, относящиеся к мотивам того, в чем обвиняют подсудимого, то есть к тому, о чем ранее говорил мистер Эпплтон?

– Совершенно верно, ваша честь. – Стерн отвешивает судье глубокий поклон, после чего снова поворачивается к присяжным. – Ее честь поняла меня очень точно. Я пытаюсь сказать простую вещь. Возможность спасти миллионы и миллионы жизней – вот чем вызывалась поспешность в стремлении добиться одобрения «Джи-Ливиа» от УКПМ и передачи препарата в распоряжение врачей и пациентов. Главная и неоспоримая цель этих действий, и это ясно как день, состояла в том, чтобы продлить больным людям жизнь, а не, боже упаси, сделать ее короче. И не в том, чтобы, как предполагает мистер Эпплтон, заработать сотни миллионов долларов. Вскоре вы узнаете, что у Кирила и так было много денег.

– Протестую, – проговорил Мозес. – Благосостояние доктора Пафко не может служить убедительным аргументом в данном деле.

Сонни хмурится. Похоже, она начинает понимать, что протесты Мозеса, необычно частые для текущей стадии судебного разбирательства, направлены на то, чтобы выбить Стерна из колеи.

– Полагаю, вы готовы продолжить, мистер Стерн?

– Именно так, – отвечает пожилой адвокат. Затем он подходит к барьеру, отделяющему скамью присяжных от остальной части подиума, на расстояние всего нескольких дюймов – это помогает ему снова полностью завладеть их вниманием. – Наши аргументы и доказательства наверняка убедят вас в том, что вся сознательная жизнь Кирила Пафко сфокусировалась на одной цели: победить рак и тем самым спасти жизни множества людей. Фактически каждая минута его работы – и в лаборатории в Истоне, и в его офисе в компании «ПТ» – была посвящена тому, чтобы спасти вас и меня.

Последняя фраза адвоката, апеллирующая к личным интересам присяжных, является некорректной. Но Стерн все еще умеет быстро и всесторонне оценивать обстановку в зале суда, хотя в обычной жизни не без труда управляется со своим сотовым телефоном. Он знает, что Мозес сам загнал себя в угол и не может опять вскочить и заявить протест, поскольку будет при этом выглядеть как глупый мальчишка.

– Итак, леди и джентльмены, перед вами стоит исключительно важная задача. Вы должны решить, убедят ли вас в достаточной степени доказательства обвинения, которые будут представлены. Можно ли поверить в то, что человек, добившийся высочайших научных достижений, которого боготворят во всем мире, исследователь, чье имя будут помнить еще долго после того, как он сам и многие из нас покинут эту грешную землю, врач, воспитатель талантов, выдающийся новатор, лауреат Нобелевской премии, который пять десятилетий работал над избавлением человечества от проклятия рака и продлением миллионов и миллионов жизней, в принципе может в течение нескольких последних лет превратиться в мошенника и убийцу? И могут ли существовать убедительные доказательства этого?

Стерн в полной тишине в течение нескольких секунд обводит взглядом присяжных, а затем качает головой, причем настолько энергично, что чувствует, как трясется дряблая плоть у него под подбородком.

– Мы говорим, что такого не может случиться, – твердо заявляет он. – Мы утверждаем, что этого не произошло. И мы уверены, что вы признаете Кирила Пафко невиновным.

5. Невиновный

В первые мгновения после окончания судебного заседания у Стерна всегда возникает ощущение, будто только что закончился спектакль. Напряженная тишина в зале сменяется шумом и гвалтом. Так происходит и на этот раз. Посетители тянутся к выходу, а журналисты, которым нужен материал для написания репортажей, наоборот, бросаются вперед, к подиуму. Судебные приставы поднимаются по ступенькам туда же, чтобы передать ее чести адресованные ей записки. В то же время из коридора в зал просачиваются адвокаты по следующему делу, которое будет вести Сонни, – они дожидались окончания заседания в коридоре.

Стерн провожает своего подзащитного к комнате адвокатов и свидетелей – он хочет рассказать Кирилу о том, что будет происходить завтра, а заодно дождаться, пока разойдутся репортеры, которые, навострив уши, шныряют вокруг. Именно в этой комнатке свидетели, приглашенные для дачи показаний, дожидаются, пока их вызовут в зал. Здесь же адвокаты консультируют и инструктируют своих клиентов. Для активистов движения за сохранение памятников старины, которых обычно немало собирается в открытых для публики залах суда, в интерьерах здания интересного немного. Старинный стол по краям весь в сколах, а деревянные стулья с полукруглыми спинками, составляющими единое целое с подлокотниками соседних, безнадежно расшатаны. На единственном рекламном плакате, криво висящем рядом с окном, закрытым венецианской шторой, изображен ничем не примечательный пейзаж на севере региона Скейджен.

Оставшись наедине со Стерном, Кирил двумя руками сжимает руку адвоката. Кожа Пафко имеет желтоватый оттенок, что говорит о нарушениях в работе печени. На пальце у него золотой перстень размером с испанский дублон, на запястье – тяжелый золотой «Ролекс».

– Я иногда тайком поглядывал на членов жюри, – говорит доктор Пафко. – Они прямо глаз от вас не отводили.

Стерн, впрочем, сдержанно реагирует на комплимент своего подзащитного. Он знает, что Пафко остался верен некоторым аргентинским привычкам и довольно часто несет восторженную чушь.

Адвокат коротко описывает подсудимому, чего следует ждать завтра, когда начнут давать свои показания свидетели. Затем он открывает дверь комнатки. На скамье у противоположной стены коридора сидят Донателла и их с Кирилом дочь, Дара. Она яркая брюнетка и внешне очень похожа на мать. Ее внешность объясняет, что заставило Кирила неутомимо добиваться благосклонности Донателлы несколько десятков лет назад – несмотря на то что она в то время уже была замужем. Что же касается самой Донателлы, то она сохранила остатки прежней красоты – благодаря высоким, четко очерченным скулам и пронзительным темным глазам. Волосы ее поседели, однако брови остаются угольно-черными – кажется, что они нарисованы гримировальной кисточкой.

Стерн провожает троих Пафко к центральной лестнице здания суда, стены вдоль которой украшены фигурными гипсовыми панелями. Все четверо спускаются. Адвокат, опираясь на трость, с трудом преодолевает каждую ступень, всякий раз становясь на нее обеими ногами. На улице Стерн помогает Кирилу, Донателле и Даре пробраться сквозь толпу репортеров, громко выкрикивающих вопросы, и операторов телевидения, которые, словно соперничающие носороги, грубо толкают друг друга, чтобы крупным планом снять лица участников процесса. Кирил улыбается и легкомысленно помахивает рукой, как будто журналисты собрались, чтобы поприветствовать его. Наконец Стерн усаживает супругов Пафко и их дочь в чем-то напоминающий акулу черный городской внедорожник марки «Кадиллак», мягко, словно бы украдкой подкативший к обочине. Одним из главных излишеств, которые Кирил позволил себе после того, как препарат «Джи-Ливиа» был одобрен и допущен в коммерческую торговую сеть, стала покупка темно-красного «Феррари» с откидывающимся верхом, на котором он ездит буквально всюду. Стерн убедил своего клиента, что будет нехорошо, если человека, обвиняемого в преступлении, сфотографируют за рулем автомобиля, который стоит дороже, чем некоторые дома в округе. Сонни предупредила присяжных, чтобы они избегали общения с журналистами и не комментировали ход процесса, но выполнить подобное распоряжение непривычному к вниманию СМИ человеку, оказавшемуся перед объективом, бывает нелегко. Стерн решил, что через пару дней, когда газетчики и телевизионщики соберут в своих архивах достаточно изображений главного обвиняемого, Кирил снова сможет сам водить машину.

Стерн, прихрамывая, какое-то время идет вдоль обочины, приветствуя крутящихся тут же нескольких репортеров, но при этом ничего им не говоря. Наконец он оказывается у своего «Кадиллака». За рулем автомобиля сидит уже давно работающий в юридической фирме Стерна сотрудник, Ардент Трэйнор. Это высокий худощавый мужчина в возрасте около семидесяти лет. Он выходит из машины, чтобы помочь Стерну забраться на заднее сиденье. В салоне все еще стоит запах нового авто, который для Стерна с его неутолимым желанием быть подлинным американцем всегда оставался запахом успеха.

Авария, которая случилась со Стерном на шоссе в марте и в которой он едва не погиб, имела для него довольно серьезные последствия. Его серый «Кадиллак»-купе 2017 года выпуска после инцидента был так искорежен, что не подлежал ремонту. Как принято говорить, хорошая новость состояла в том, что страховка почти полностью покрывала покупку нового автомобиля. Плохая же заключалась в том, что дети Стерна категорически воспротивились тому, чтобы он водил машину. В качестве лидера в данном случае выступил Питер, сын личного врача Стерна. Он и двое отпрысков адвоката заставили Стерна дать слово, что он значительно ограничит время своего пребывания за рулем и будет лишь изредка выезжать в продуктовый магазин или в химчистку в том пригороде, где живет.

Когда дверь автомобиля захлопывается, разом отсекая шум и суету, у адвоката появляется возможность обдумать и оценить события дня. Ему кажется, что в целом пока все идет неплохо, если не считать того момента, когда он сболтнул лишнего по поводу гражданских исков. Вспоминая об этом, Стерн все еще испытывает смущение. Но ведь, в конце концов, любой юрист, выступая с речью на процессе, может увлечься, разве не так? И все же допущенная Стерном промашка для него нехарактерна.

Однако больше всего Стерна беспокоит его клиент. Он уже сейчас производит впечатление утомленного старика. Но еще хуже то, что он, по мнению адвоката, находится в нерешительности, что вообще-то для него несвойственно. Как и многие другие клиенты, во время расследования и долгих месяцев, предшествовавших суду, Пафко старался избегать каких-либо разговоров по существу. У него четыре телефонных номера – домашний, офисный, личный мобильный и еще один сотовый – для ведения дел. Чтобы связаться с подзащитным, Стерну нередко приходилось по несколько раз оставлять сообщения на каждом из этих телефонов. Но теперь, когда процесс начался, Кирил демонстрирует чрезмерный, отдающий самодовольством оптимизм. Учитывая возраст Пафко, можно было бы заподозрить в таком поведении признак прогрессирующей деменции. Но Стерн знает, что куда более вероятно другое – а именно тяжелый эффект самого факта общественного обвинения. «Белые воротнички», то есть люди, занятые интеллектуальным трудом, такие как Кирил, привыкшие к высокому уровню благосостояния и ощущению собственной значимости и исключительности, очень тяжело переносят месяцы с момента предъявления им обвинения до суда. Им зачастую приходится столкнуться с презрительным отношением со стороны едва ли не всех, кому известно их имя, при одном лишь его упоминании. В то же самое время их терзает тревога по поводу будущего, о котором точно можно сказать лишь одно: оно будет не похоже на прошлое.

Опасения по поводу того, что Кирил погрузится в это печальное душевное состояние, возникли у Стерна еще в августе 2018 года, когда он увидел материал, опубликованный в «Уолл-стрит Джорнэл». Через несколько недель после этого Кирил позвонил Стерну и попросил представлять его интересы на будущем процессе. Это случилось буквально через несколько минут после того, как Пафко вручили повестку от имени большого жюри федерального суда. По перечню документов, которые затребовала прокуратура, стало совершенно ясно: гособвинение уже убеждено в том, что результаты клинических испытаний «Джи-Ливиа» были подтасованы. Стерн тогда испытал приступ хорошо знакомого людям его профессии странного чувства злорадства. Он, с одной стороны, расстроился из-за Кирила, но в то же время испытал ощущение радостного возбуждения. Юрист, когда его умоляют спасти репутацию и социальный статус человека, до этого пользовавшегося авторитетом и уважением в обществе, – все равно что чародей, которого просят повернуть время вспять. Даже Сэнди Стерну, при всей его высочайшей профессиональной квалификации, в его преклонном восьмидесятипятилетнем возрасте возможность выступить в такой роли выпадала уже нечасто. Однако еще через несколько дней, когда Кирил, став одним из клиентов Стерна, уселся в обитое темно-красной кожей кресло перед адвокатским столом, пожилой юрист уже справился с собственным тщеславием. Он сказал, что Кирилу лучше остановить свой выбор на более молодом защитнике, учитывая все те сложности, которые могли возникнуть в ходе предстоящего процесса.

– Вы что же, чувствуете, что не потянете мое дело? – спросил его Кирил. – На мой взгляд, Сэнди, вы совершенно такой же, каким были, когда мы с вами познакомились сорок лет назад.

– В таком случае, Кирил, нам с вами нужно первым делом найти кого-нибудь, кто проверит ваше зрение.

Шутка Кирилу понравилась, но он продолжал настаивать на своем. Он заявил, что, если его дело будет вести Стерн, он впервые за много недель сможет спать спокойно.

Стерн продолжал возражать, но уже понял, что в данном случае отказ станет нарушением его собственных понятий о верности и личной преданности. Его отношение к потенциальному клиенту в данном случае можно было изложить всего несколькими простыми словами: он считал, что обязан Кирилу Пафко жизнью.

В 2007 году Стерну впервые диагностировали немелкоклеточный рак легких. Левую долю одного легкого ему удалили, а затем провели химиотерапию. К 2009 году у него обнаружили затемнение с другой стороны и подвергли повторному курсу химиотерапии. В 2011 году заболевание проявило себя снова – на этот раз Стерна лечили медикаментозно, используя другую методику. К 2013 году начался полномасштабный метастатический процесс. Ал, личный врач Стерна, который работал в Истонской больнице и знал о дружбе своего пациента с Кирилом, уговорил Сэнди поговорить с доктором Пафко. Насколько было известно самому Стерну, он стал первым пациентом, принимавшим «Джи-Ливиа». Во всяком случае, это произошло за несколько месяцев до того, как УКПМ дало разрешение на клинические испытания препарата на людях. Со стороны Кирила это был жест милосердия по отношению к умирающему другу, и, если бы о нем стало известно, это поставило бы на карту его должность в университете и наверняка вызвало бы правительственное расследование и судебное разбирательство.

Для Стерна, как и для тысяч других онкологических больных, лекарство оказалось чудодейственным. Оно, правда, не излечило рак полностью, но существенно замедлило его течение. По этой причине Стерн считает, что на нем лежат очень серьезные обязательства перед Кирилом – а также перед огромным количеством других людей, страдающих онкологическими заболеваниями. УКПМ отозвало свое решение об одобрении «Джи-Ливиа». Лекарство изъяли из торговой сети в США. С ним связана целая лавина гражданских исков и административных запретов. При этом УКПМ отказывается сделать препарат доступным даже для тех пациентов, кому он дает единственную надежду. Исход судебного процесса по делу Кирила наверняка качнет маятник, изменив отношение к лекарству специалистов и чиновников из УКПМ, либо в одну, либо в другую сторону. Между тем посылка с лекарством, адресованная лично Стерну, пришла из Индии – препарат был упакован в коробку для обуви, обернутую коричневой бумагой.

В конце концов Стерн согласился защищать Кирила в суде. Пафко, морщинистая кожа на лице которого чем-то напоминает старый бумажник, в ответ едва не прослезился.

– Сэнди, Сэнди, – пробормотал он, обходя стол, чтобы заключить друга в объятия. Будучи выше адвоката на добрых восемь дюймов, он обхватывает Стерна за плечи и, глубоко тронутый, ловит его взгляд. – Честное слово, Сэнди, честное слово, я говорю правду. Ты должен мне верить. Обвинители думают, что я подтасовал результаты клинических испытаний. Но мне, клянусь, ничего об этом не известно.

Как врач понимает, что любой человек может заболеть, так и Стерн благодаря своему многолетнему опыту знает, что практически все люди способны совершать проступки и преступления. В деле Пафко предостаточно того, что юристы, занимающиеся адвокатской деятельностью, дипломатично называют «неблаговидными фактами». Заявление Кирила о том, что он ничего не знал о серии внезапных смертей пациентов, принимавших «Джи-Ливиа», полностью противоречит скриншоту базы данных клинических испытаний до того момента, как в нее внесли изменения. Этот скриншот был обнаружен в офисном компьютере Кирила. Он даже отправил его Ольге Фернандес, директору по маркетингу «ПТ», с которой за некоторое время до этого, в 2016 году, у него начались интимные отношения. Кроме того, Кирил в течение многих месяцев не сообщал своим юристам о том, что продал пакет акций «ПТ» стоимостью 20 миллионов долларов, формально находившийся в распоряжении фонда, созданного для обеспечения его внуков. Причем сделал он это, как только повесил трубку после телефонного разговора с репортером «Джорнэл» в августе 2018 года.

В результате Марта давным-давно списала и это дело как заведомо проигрышное, и самого Кирила. Правильность ее оценки ситуации была подтверждена в ходе детального изучения всех материалов – процедуры, которая часто идет в ход, когда адвокаты общаются с потенциальными клиентами, у которых денег куры не клюют, – а также после предварительного неофициального представления дела трем гипотетическим жюри присяжных, в состав которых вошли нанятые люди, выбранные наугад и незнакомые с фигурантом обвинения. Под контролем целой команды юридических консультантов была проведена имитация процесса, где Стерн выступал в собственной роли, а Марта – в роли Мозеса. Они представили возможные варианты вступительных речей. И во всех трех случаях Кирила признали виновным в мошенничестве и использовании инсайдерской информации при совершении биржевых сделок, а в ходе первой репетиции – еще и в убийстве пациентов.

Имея такие результаты, Стерн, в отличие от доктора Пафко, пришел к выводу, что у него и его клиента немного шансов на победу в ходе процесса. После долгих и тщательных размышлений он отчетливо понял, что, если реальное жюри вынесет тот же вердикт, что и люди, имитировавшие присяжных, Кирил, скорее всего, проведет остаток жизни и умрет в тюрьме. Однако в памяти старого адвоката то и дело возникал момент во время той самой встречи с Пафко, когда Кирил обнял его за плечи и со слезами, выступившими на его темно-серых глазах, заявил, что он не делал того, в чем его обвиняют. И в итоге, что бы ни подсказывали Стерну логика и огромный опыт, все их аргументы были побеждены надеждой, которая все же нашла путь к его сердцу, как весна находит силы растопить снега и льды. Его ответ противоречил тому, чему его научили вся его жизнь и весь его профессионализм, Стерн сказал Кирилу:

– Я тебе верю.

И в тот момент, когда он произносил эти слова, он говорил совершенно искренне.

6. Марта

Здесь, на тридцать восьмом этаже небоскреба Морган Тауэрс, когда-то самого высокого здания городской агломерации Три-Сити, на протяжении всех тридцати лет существования юридической фирмы «Стерн-энд-Стерн» находится офис Марты и Сэнди. Предаваясь размышлениям, Алехандро Стерн часто любуется открывающимся из двух огромных окон видом на серебристую ленту реки Киндл, которую когда-то селившиеся в этих местах французские охотники и звероловы называли на своем языке «Шанделль», что на английском звучало как «Кэндл», «свеча». Впоследствии это слово было переделано англоговорящими поселенцами в Киндл. Отсюда возникло и название округа Киндл, расположенного на Среднем Западе Соединенных Штатов. Именно так теперь и именуют этот район с населением в три миллиона человек.

В последние выходные из-за перелетов и смены часовых поясов у Стерна в голове все перепуталось. Сейчас, в четыре тридцать пополудни, на небе низко, у самого горизонта, все еще висит солнце. Благодаря его косым лучам Стерн в толстом, гладко отшлифованном оконном стекле может видеть собственное отражение, разглядывания которого он, как правило, осознанно избегает. Это неудивительно – в тех случаях, когда он все же видит свое отражение, перед ним словно бы предстает лицо смутно знакомого старого человека, которое он видел перед собой на протяжении всей своей жизни – в разные ее периоды. Прожитые годы оставили на нем неизгладимые следы. Когда-то давно, в зрелые годы, он был круглощеким мужчиной, но этот облик бесследно исчез. С тех пор как двенадцать лет назад ему диагностировали рак, Стерн сильно, болезненно похудел, и ему так и не удалось восстановить большую часть потерянных килограммов. Если верить весам, он должен был выглядеть как довольно стройный и худощавый мужчина шестидесятилетнего возраста. Однако после многолетних и далеко не всегда успешных попыток соблюдать диету он с горечью признал, что не стал выглядеть лучше – скорее наоборот. Щеки ввалились, что придавало ему болезненный вид. Тело стало дряблым, кожа – бледной, словно лягушачье брюхо, а от волос после химиотерапии осталась только жидкая седая поросль за ушами.

Не без труда отвлекшись от воспоминаний, в которые он теперь погружается все чаще, Стерн заставляет себя вернуться за стол, чтобы проверить голосовую почту, которая воспроизводится в виде текста на мониторе его компьютера. В прежние времена после завершения очередного процесса он получал множество телефонных посланий, на которые отвечал порой до поздней ночи. Теперь даже по поводу предстоящего суда ему никто не звонит. В голосовой почте всего два сообщения, и это всего лишь приглашения на светские мероприятия. Одно из них от вдовы, с которой адвокат знаком много лет. Но Стерн какое-то время назад решил, что в восьмидесятипятилетнем возрасте, после двух браков, ему пора наконец прекратить все эти игры. В его годы у него больше нет никакого желания иметь с другими людьми какие-либо контакты, в которых может быть даже чисто символический намек на романтические отношения.

Как раз в тот момент, когда Стерн снимает телефонную трубку, Марта с мрачным видом входит в его кабинет, даже не изобразив попытку постучать. Ее отцу не нужно спрашивать, чем она расстроена, тем более что она сама тут же все объясняет:

– Что это за чушь ты нес в своем вступительном слове насчет гражданских исков? Я передать тебе не могу, какое облегчение испытала, когда Мозес встал и заявил протест. Если бы он этого не сделал, я была бы готова сделать это сама.

У Стерна нет ответа на этот вопрос. Он объясняет дочери, как и самому себе, что в какой-то момент просто увлекся и потерял осторожность.

– Ты бы видел, пап, как Сонни сгребла меня у выхода из здания суда. Она хотела знать, не означает ли это, что ты теряешь контроль над собой.

Старому адвокату очень больно от осознания того, что Сонни, которая много лет шутливо говорила о том, что, когда вырастет, хочет стать такой, как Сэнди Стерн, теперь считает, что он выжил из ума.

– О боже, – бормочет он.

– Я заверила ее, что все в порядке, но, господи, папа…

Долгое время между Стерном и дочерью, еще со времени учебы Марты в колледже, существовало нечто вроде соперничества. Она всегда критиковала своего родителя, иногда очень жестко. Он же реагировал на это спокойно и сам никогда ничего подобного по отношению к дочери не делал, даже теперь, когда ее возраст приблизился к шестидесяти годам. Она же сейчас если и возражает против каких-либо действий Стерна, то делает это с максимальной деликатностью.

Стерн предпочел бы, чтобы их последний совместный судебный процесс прошел в духе празднования некоего достижения, но он понимает, что эта надежда не оправдается и попытка демонстрировать подобные настроения была бы такой же фальшивой, как лицемерная поздравительная открытка. Правда состоит в том, что Марта на этом процессе чувствует себя не в своей тарелке. Еще когда Кирил впервые позвонил Стерну, тот не смог удержаться и тут же отправился в кабинет Марты, где с радостью сообщил ей об этом новом деле. Однако, вопреки ожиданиям, он по лицу дочери сразу понял, что эта новость шокировала и встревожила ее.

– Папа, ты что, с ума сошел? Подобное дело убьет тебя. Прошло уже несколько лет с тех пор, как ты в последний раз вел процесс, слушание которого заняло больше двух дней. И дело не в том, что у тебя рак. Твое сердце не выдержит.

– С моим сердцем все в порядке, – довольно резким тоном ответил Стерн.

– В самом деле? Почему же тогда Ал требует, чтобы ты каждые три месяца проходил ЭКГ?

Ал Клементе, личный врач Стерна, близко дружил с Мартой еще в школьные времена. Он великолепный специалист, но не очень-то хорошо умеет сопротивляться давлению Марты и утаивать от нее информацию, которая, по идее, считается конфиденциальной.

– И потом, – продолжает Марта, – как адвокат ты не подходишь для защиты Пафко. Мы с тобой видели такое сотни раз. «Белый воротничок» попадает в переплет и отправляется за защитой к близкому другу – ему не хочется иметь дело с каким-нибудь другим, посторонним адвокатом, который его сразу раскусит и поймет, что он виновен. Кирил пытается подобрать себе такого юриста, которому он сможет лгать.

После этих слов дочери Стерн сразу упал духом, и это отразилось на его лице. Надежда вернуть былую профессиональную успешность ослепила его и не позволила увидеть те риски, которые сразу же заметила Марта. Поняв чувства отца, она смягчилась. Она подвела его к одному из кресел и усадила, а сама расположилась рядом с ним. Стерн не сомневался, что она собирается повторить то, что уже сказала, но только в более деликатной форме.

– Отец, ты должен знать одну вещь. Мы с Соломоном приняли решение. Мы уходим на пенсию. Я хочу начать постепенно сдавать дела в конце этого года.

В тот момент, когда Марта произносит эти слова, Стерн испытывает такое чувство, будто она сообщила ему, что скоро умрет. Наклонившись к отцу, она умоляюще складывает ладони перед грудью:

– Я очень любила работать с тобой, пап. В этом я одна из самых счастливых людей из всех, кого знаю. Но у нас с Соломоном впереди еще долгая жизнь, и нам хотелось бы заняться чем-то еще.

– Тогда ради чего работал я? – глухо пробормотал Стерн после долгой паузы. Он всегда исходил из того, что именно Марта станет бенефициаром его долгих лет напряженного труда, бессонных ночей и работы в выходные. Все это, как казалось Стерну, отражалось в блеске и великолепии созданной им фирмы, офис которой отделан роскошными панелями из темного дерева. Но его последние слова были ошибкой – старый адвокат почувствовал это, как только они сорвались с губ.

– Господи, папа! – возмущенно восклицает Марта. – Ну, давай, теперь назови меня бессовестной.

Теперь уже Стерн умоляющим жестом поднимает руки.

– Марта, прости, я не то хотел сказать. У меня этого и в мыслях не было. Просто мне нелегко с ходу принять новость, которую ты мне сообщила, дай мне время.

– Половина адвокатов в этом городе будет счастлива взять под крыло мою часть клиентуры. Мы оба знаем это. Если я отойду в сторону, это будет для тебя исключительно выгодно.

Марта имела в виду ту цену, которую другой юрист готов заплатить за то, чтобы стать партнером юридической фирмы Сэнди Стерна. Ведь ему достанется целый поток клиентов, которые еще многие годы будут звонить и приходить сюда, чтобы решить свои проблемы.

– Дело не в деньгах, Марта, – ответил Стерн. Эта его реплика попала в цель и в какой-то степени компенсировала оплошность, которую он перед этим допустил в разговоре с дочерью. Однако за ней последовала тягостная тишина, так что старому адвокату оставалось лишь разочарованно покачать головой: – Я совершенно не ожидал, что так будет.

– Мы тоже, – сказала его дочь. Впрочем, когда она стала объяснять свое решение, выяснилось, что в нем содержалась какая-то логика. Деньги уже давно перестали быть для нее и Соломона проблемой. Их младший сын, Эрнандо, которого назвали в честь деда Марты, вскоре собирался окончить колледж. Так что теперь Марта и Соломон получили возможность на некоторое время почувствовать себя совершенно свободными, попутешествовать – во всяком случае, до того момента, как Клара, их дочь, не создаст собственную семью. Тогда ее родителям снова придется осесть на месте. Глаза Марты, когда она разъясняла их с мужем соображения, радостно горели.

– Так что дело не в том, что я тебя бросаю, – заключила она.

Однако в действительности все обстояло именно так. Нет, с точки зрения логики к ее плану невозможно придраться. И все же Марта отвергала то, что для ее отца важнее всего, что составляло главное дело его жизни. Сама она была выдающимся юристом. Но она не разделяла всепоглощающую страсть отца к служению закону, его беспредельную веру в него, которая для Стерна, пожалуй, стала тем, чем для многих других людей является религия.

Ночью он спал мало, поскольку напряженно размышлял, пытаясь оценить сложившуюся ситуацию. Утром, приехав в Морган Тауэрс, он сразу же отправился к дочери. Кабинет Марты имел такие же размеры, как у него самого, – на этом настоял сам Стерн. Тем не менее интерьер выглядел куда менее официально, чем обстановка в кабинете Стерна. Сама Марта часто сравнивала свое рабочее место с продвинутым мясным рестораном, где гостей кормят стейками. Лампы сделаны из витражного стекла, свет нарочито неяркий, диваны и кресла обтянуты гофрированной кожей малинового цвета. В кабинете Марты всегда царит некоторый беспорядок. Повсюду можно видеть стопки бумаг и картонные коробки с документами. На стенах много семейных фотографий и картин художников-абстракционистов. Есть здесь, впрочем, и кое-какая мебель середины прошлого века, выдержанная в стиле модерн, например кресла с деревянными подлокотниками из тика. Стерну всегда казалось, что их купили в дешевом магазине, торгующем подержанными товарами.

– Марта, то, что моя дочь занимается тем же делом, что и я, и работает бок о бок со мной, – для меня такое же удовольствие и такая же необходимость, как дышать. Но мы оба знаем, что сил у меня остается все меньше. Я очень благодарен тебе за все то время, которое ты была здесь. Когда ты уйдешь, отойду от дел и я.

Марта какое-то время молчала, а затем холодно произнесла:

– Ты не можешь заставить меня остаться путем шантажа.

– Шантажа?

Большую часть ночи Стерн посвятил обдумыванию этого разговора с дочерью. Теперь, потрясенный, не веря собственным ушам, он тяжело опускается в кресло, стоящее напротив ее стола.

Иногда может показаться, что между отцом и дочерью происходит странное соревнование – кто более неловок, неуклюж, кого можно считать большим увальнем, кто ведет себя более глупо. В следующую секунду Марта понимает, что сегодня победителем стала она. Вскочив, она огибает стол и обнимает отца. Она из тех женщин, которые плачут по любому поводу. И вот теперь слезы катятся у нее из глаз. Чтобы промокнуть их, она размыкает руки и снимает очки для чтения.

– Пап, мне будет очень тяжело от мысли, что это я заставила тебя закрыть фирму.

– Это, конечно же, не так. Как ты правильно заметила, при желании я легко смогу объединиться с каким-нибудь более молодым партнером. Я решил, что так и сделаю, Марта.

– Пап, но что ты будешь делать, если у тебя не будет юридической практики? Я никогда даже представить себе не могла, что ты отойдешь от дел.

– Ну другие же как-то решают эту проблему? Буду много читать. Путешествовать, если здоровье позволит. Возможно, я смогу выступать в роли посредника или консультанта. Может, буду время от времени брать на бесплатной основе дела в суде в Центральном судебном офисе.

Разумеется, в действительности Стерна никогда в жизни не прельщала такая перспектива. Он вовсе не мечтал стать загруженным по горло государственным адвокатом, защищающим каких-то бродяг, которых приводят в зал суда в оранжевых комбинезонах закованными в наручники. Появление в таком месте Стерна самому ему кажется таким же бредом, как если бы в суде вдруг откуда ни возьмись материализовался Супермен в своем знаменитом плаще с капюшоном и заявил, что собирается встать на защиту Правды, Справедливости и Американского образа жизни. Впрочем, на самом деле, если бы Стерну пришло в голову выступить в суде в роли бесплатного защитника, его, вероятно, узнал бы только судья да еще кое-кто из пожилых местных служащих, но уж никак не его воображаемый клиент.

В конце концов Марта и ее отец обо всем договорились и согласовали соответствующее совместное заявление. Суть его свелась к следующему. Марта согласилась отложить свою отставку до завершения процесса по делу Пафко. После этого юридическая фирма «Стерн-энд-Стерн» должна будет закрыться. Стерн предвидел, что многие его коллеги воспримут это решение негативно. Ведь он сам часто заявлял, что не понимает, почему более или менее здоровый человек должен прекращать заниматься делом, в котором он больше всего на свете хочет преуспеть. Десять лет назад даже в худшие моменты курса химиотерапии он, не чувствуя в себе сил даже на то, чтобы встать с кресла, тем не менее оставался в своем офисе.

После того как умерла Хелен, все вокруг твердили ему, что, если брак был счастливым, тот из супругов, кто пережил другого, либо умирает в течение года, либо живет долго. Но ведь жить долго не означает жить прежней жизнью, разве не так? Даже в таком печальном случае период пересмотра жизненных ценностей и приоритетов может и должен придавать человеку дополнительную энергию. Стерн много раз так говорил. Но по ночам ему часто кажется, что он словно проваливается в какую-то пропасть, пустоту, страшную, как сама смерть. И все же он старается казаться решительным и непреклонным. Так или иначе, но для Марты и него самого судебный процесс по делу «Соединенные Штаты Америки против Пафко» станет концом юридической карьеры. Это, разумеется, резко повышает ставки – в самом разном понимании этого выражения.

– Пап, ты должен быть осторожным, – говорит Стерну Марта. – Если я правильно улавливаю настроение Сонни, она, скорее всего, полагает, что ты пытаешься надавить на нее, демонстрируя, что ты стар и сбит с толку. Она достаточно хорошо тебя знает, чтобы понять, как сильно тебе хочется, чтобы на твоем последнем процессе твоего подзащитного признали невиновным – особенно в ситуации, когда никто не верит в твою победу.

Услышав слова дочери, Стерн хочет запротестовать, но удерживается от искушения. Победа в чем-то похожа на секс – у человека всегда рано или поздно возникает желание испытать подобное снова.

– Но ты ведь не хочешь, чтобы она подумала, будто ты ради получения желанного результата переступишь черту, – продолжает тем временем Марта. – В этом случае ты разрушишь отношения с Сонни, а они так много значат для нас обоих. И для Кирила тоже будет плохо, если Сонни потеряет к тебе уважение.

Стерну ничего не остается, как кивнуть. В течение шестидесяти лет он занимался юридической практикой, веря в то, что его долг перед законом даже выше его долга перед клиентами. Если во время своего последнего процесса ему как профессионалу придется выйти за рамки того, что он всегда считал допустимым, за границы, которые он никогда не нарушал, это будет катастрофой для его самооценки.

II. Убийство

7. День второй: жертвы

Правительство начинает процесс против Кирила Пафко в среду утром с представления суду показаний миссис Акины Колкитт из Гринвилла, штат Миссисипи. Миссис Колкитт говорит медленно и безупречно вежливо. По возрасту она годится в бабушки многим из находящихся в зале. Однако с годами она если и располнела, то совсем чуть-чуть, и седины в ее волосах немного. На щеках ее горят яркие пятна румянца, а по прическе видно, что миссис Колкитт все еще продолжает спать в папильотках. В весьма мрачных деталях она описывает смерть своего мужа, Герберта. Мистер Колкитт начал принимать «Джи-Ливиа» практически сразу же после того, как препарат появился в продаже, поскольку его врач-онколог возлагал на лекарство большие надежды. Но однажды ночью, после четырнадцати месяцев применения препарата в виде инъекций, проводившихся раз в две недели, у пациента резко поднялась температура и началась тахикардия, так что его госпитализировали. На следующее утро он скоропостижно скончался на глазах миссис Колкитт, находящейся рядом с ним в палате. Смерть была мучительной – у пациента наблюдались озноб, мышечные спазмы, приступы удушья и неконтролируемая рвота. От того, что Герберт Колкитт задыхался и ему приходилось бороться за каждый глоток воздуха, лицо его налилось кровью. Команда реаниматологов сделала все возможное, но спасти его не удалось.