Людмила Мартова "Уравнение с тремя неизвестными"

Глава вторая

Елена Золотарева против своей воли чувствовала какой-то душевный трепет. Привороживший ее портрет девочки, не успев попасть в дом Киреевых, сразу произвел неизгладимое впечатление. По крайней мере, Нину Невскую ему удалось потрясти довольно сильно. Вон стоит, хлопает глазами, будучи не в силах членораздельно объяснить, что именно совершенно невозможно.

Ни в какую мистику Елена, разумеется, не верила, но о силе художественного образа знала не понаслышке. Кем бы ни была голубоглазка на портрете, в ее жизни, несомненно, произошло что-то трагическое. А запечатлевший ее неизвестный художник обладал огромным талантом, раз сумел выразить мучительный ужас в глазах безмятежного, казалось бы, ребенка.

– Чего не может быть, Ниночка? – ласково спросила Татьяна.

Лена уже успела выяснить, что Невская приходилась Эдику Кирееву крестницей, а потому и он сам, и его жена относились к молодой женщине с искренней теплотой.

– Такого совпадения, – объяснила Нина.

Понятнее не стало.

– Вы уже где-то видели эту картину? – предположил Дорошин.

– Да. То есть, конечно, нет. Она просто очень похожа на другую. То есть девочка похожа, не картина. Хотя и картина тоже, просто я в этом не очень разбираюсь.

– Нина, может быть, ты нам все объяснишь, а то мы совсем запутались? – Киреев добродушно улыбнулся.

Невская провела рукой по лбу.

– Да, конечно. Простите, я себя так глупо веду. Просто это все очень-очень странно. Видите ли, за неделю до Володиной гибели мы с ним отправились в путешествие. Мы обожали так проводить выходные. Садились в машину, несколько часов ехали по дороге, болтая обо всем на свете. Заранее прокладывали маршрут, чтобы захватить как можно больше интересных мест. Потом доезжали до конечной точки, останавливались в отеле, ужинали в ресторане. Назавтра мы осматривали все достопримечательности, проводили вторую ночь, а наутро отправлялись в обратный путь. Мы и в Новгороде были, и в Твери, и в Вологде, и в Суздале. А в тот, последний раз это был Рыбинск.

Лена слушала внимательно. Отчего-то все, что говорила Нина, казалось ей очень важным. И муж, она видела, тоже навострил уши, хотя обычно он не был охоч до чужих житейских историй. Если они не были связаны с произведениями искусства, конечно.

– Мы остановились в частном отеле, – продолжала свой рассказ Нина. – Он был новый, только открылся. Его владелец выкупил комплекс старой усадьбы, довольно сильно разрушенной, и восстановил ее, пусть и не полностью. Это была такая чудесная усадьба, расположенная в черте города, но при этом создающая иллюзию, что ты за его пределами. Ныряешь в ворота – и оказываешься в другом измерении. Когда-то там был сад. Точнее, он никуда не делся, просто принадлежит теперь муниципалитету. А в частном владении остался лишь бывший барский дом, в котором и размещен отель, а также флигель, в котором, кажется, обосновался его владелец. Еще беседка есть. Чудесная. Мы в ней вечером сидели. Там воздух такой волшебный. Пахнет липами и соснами одновременно. Представляете?

Лена вздрогнула. Липами и соснами пах воздух в ее сегодняшнем сне.

– В общем, в отеле, в простенке лестницы между первым и вторым этажами, висела картина. Портрет мальчика лет тринадцати. Такой… дореволюционный. Ничего особенного. Мальчик в белой рубашке, сидящий в беседке, наподобие той, что стояла во дворе. Но дело в том, что этот мальчик был точной копией нашего сына Никиты. Просто одно лицо. Мы с Володей даже глазам своим не поверили. Возникало стойкое ощущение, что этот портрет писали с нашего сына, если бы это было возможным сто лет назад. Ну и Никита был, конечно, младше, чем мальчик на портрете, но это не уменьшало сходства. Разумеется, мы захотели узнать историю картины. Обратились к девушке на стойке регистрации, она пригласила владельца отеля. Он очень приятный человек. Рассказал, что картину нашел в одной из забитых хламом кладовок, когда осматривал здание перед реставрацией. Она оказалась кисти довольно известного в прошлом художника, поэтому владелец отеля решил ее оставить. Портрет нуждался в небольшой реставрации, но в целом сохранился неплохо. В общем, когда мы объяснили, в чем дело, и показали фотографии Никиты в телефоне, этот человек подарил нам портрет.

– Просто взял и подарил? – удивился Киреев. – Несмотря на то что знал о его ценности?

– Да. Мы были готовы его купить, но он и слышать ничего не хотел. Сказал, что ничего не понимает в искусстве и не хочет возиться с оценкой. Мол, мальчик действительно одно лицо с нашим сыном, поэтому пусть они соединятся. Так он сказал. В общем, из той поездки мы вернулись с этим портретом. Володя загорелся идеей узнать, кто тот мальчик, который на нем изображен, но не успел. Через несколько дней его сбила та машина.

Невская замолчала, видимо, будучи не в силах справиться с эмоциями.

– То есть тайну сходства с вашим сыном вы так и не установили? – пришел ей на помощь Дорошин.

– Нет. Мне было не до этого, сами понимаете. Хотя я все держу в голове, что надо бы этим заняться, раз Володе это было так интересно. Но руки пока так и не дошли.

– А портрет вы оставили у себя?

– Да, конечно. Он – напоминание о нашей последней совместной поездке. Нам было в Рыбинске так хорошо. Легко, светло, комфортно. Мы чему-то все время радовались, смеялись, строили планы на новогодние каникулы. И даже не думали, что этим планам не суждено сбыться.

Голос у нее снова дрогнул. Теперь Лена кинулась отвлекать новую знакомую от печальных воспоминаний.

– И вы говорите, что этот мальчик на портрете похож на девочку на купленной нами картине?

– В том-то и дело! – воскликнула Нина. – Я, как увидела, остолбенела. Эта девочка, тот мальчик и наш Никита – они словно близнецы. Да вы сами убедитесь. Я вам сейчас фотографии покажу.

Она вытащила из кармана телефон и вывела на экран сначала фотографию симпатичного подростка, а потом висящего на стене портрета, на котором был изображен мальчик в свободной белой рубашке из тонкого хлопка. Да, оба они казались точной копией девочки с печальными глазами.

– Наваждение какое-то, – вынесла свой вердикт Лена.

– Да почему же? – не согласился Дорошин. – Гены, как говорится, пальцем не раздавишь. Вполне возможно, что девочка с одного портрета и мальчик с другого – близкие родственники. А вашему Никите кто-то из них просто-напросто приходится предком. Вы свою родословную знаете?

– Знаю, – кивнула Нина. – Дворян среди моих прабабушек-прадедушек не было. Максимум разночинцы. Но дело и не во мне. Никита похож на своего отца, не на меня. Так что если кто-то из этих двоих и предок, то не мой, а Володин. Вот только как это узнать?

– Нина, вы сказали, что владелец отеля, подаривший вам портрет, знал имя художника? – уточнил Дорошин.

– Да. Но это и не было никаким секретом. Его имя написано в нижнем правом углу картины. Художники, насколько мне известно, всегда так делают. Есть даже специальный термин, только я его не помню.

– Сигнатура, или авторская подпись, – машинально пояснила Лена. – То есть, исходя из сходства детей на двух картинах, мы можем с определенной долей вероятности предположить, что они принадлежат кисти одного автора. И кто он?

– Наш портрет подписан Алексеем Никаноровым. Мы с Володей почитали о нем в интернете. Он был довольно известным художником в советские времена. Даже, кажется, возглавлял Академию художеств.

Раздался оглушительный грохот, и все обернулись на Эдика Киреева, уронившего чашку с чаем, которую он держал в руках. Осколки и брызги посыпались в разные стороны.

– Это просто какое-то дьявольское совпадение! – воскликнул тот. – Ты слышишь, Вить? Просто дьявольское. Дело в том, что дом, в котором мы с вами имеем счастье находиться, когда-то построил именно Никаноров. Я купил его у наследников художника, который действительно был не просто знаменит, а весьма и весьма успешен. Народный художник СССР, лауреат четырех Сталинских премий, личность насколько яркая, настолько и неоднозначная. Талантливый безмерно, человек разносторонних увлечений, друживший со многими выдающимися людьми, обласканный властью, он вызывал у своих современников крайне противоречивые чувства. Одни его любили, другие ненавидели, но завидовали почти все.

– Никогда о таком не слышал, – признался Дорошин. – В перечне украденных его работы никогда не встречались, а ты же знаешь, что мои познания в искусстве весьма специфичны. Я дотошно владею знаниями только о тех предметах, которые числятся в розыске.

– А я его работы, разумеется, знаю, – задумчиво проговорила Лена. – Вот почему рука казалась мне такой знакомой. Карьерных высот он добился, конечно, благодаря монументальным полотнам, представляющим летопись советской эпохи. Портреты писал исключительно представителей власти. Самые известные «Ленин – трибун революции», «Красный командир Клим Ворошилов на маневрах», портрет Лысенко, а также нескольких известных в те годы актеров. Батальные полотна он тоже писал, например «Красная конная армия» или «Доклад Сталина на партийном съезде». За все это его немало обласкала власть. Но для души создавал удивительно тонкие и лиричные пейзажи и натюрморты. У него есть картина «Сирень», так при одном только взгляде на нее даже запах явственно ощущаешь.

– Да. Человек-глыба. Мастодонт. Сам себя сделал, – подтвердил Киреев, уже отошедший от шока, вызванного только что сделанным открытием, что принесенный в дом портрет без подписи, оказывается, имеет отношение к его бывшему хозяину. – За годы творчества создал более трех тысяч произведений, по праву вошедших в золотой фонд русского изобразительного искусства. Его произведения можно увидеть и в Третьяковской галерее, и в Русском музее, и в Историческом музее, и в Музее Вооруженных сил.

Дорошин присвистнул.

– Неплохой раритет мы купили за двенадцать тысяч рублей, – сказал он. – Эд, а сколько на самом деле может стоить портрет кисти Алексея Никанорова?

– Зависит от многих факторов, – откликнулся Киреев. – Да ты и сам это знаешь. Но если мне не изменяет память, то на аукционах сейчас можно найти предложения приобрести его картины от пятисот тысяч рублей до миллиона. Но это с сигнатурой и провенансом, разумеется.

– Неплохая покупка. – Дорошин засмеялся. – И какой же я молодец, что настоял на заключении договора купли-продажи!

– Если бы я тебя не знал, Вить, то мог бы подумать, что ты радуешься удачной сделке, – хитро улыбнулся Киреев. – Но так как мы с тобой дружны почти двадцать лет, то я понимаю, что больше всего на свете тебе хочется получить ответ на вопрос, почему один из портретов имеет сигнатуру, а второй не подписан. Разве я не прав?

– Конечно прав. – Дорошин рассмеялся. – Ты же знаешь, что в произведениях искусства я ценю в первую очередь тайны, с которыми они связаны. А тут тайна явно присутствует. И так как я тебя тоже хорошо знаю, милый Эд, то прекрасно понимаю, что тебе хочется ее разгадать ничуть не меньше.

– Гораздо больше, Вить. Гораздо больше. Дело в том, что в последнее время все, связанное с Никаноровым, вызывает у меня особый интерес.

– Почему? Из-за дома?

Их разговор прервал длинный звонок в дверь, точнее, в ворота.

– Не совсем. Это длинная история. Потом расскажу, – ответил Киреев и отправился открывать.

Оказалось, прибыл еще один гость, представившийся бизнесменом Вадимом Гореловым. Пока он заходил в дом и знакомился с Дорошиным и его женой, Нина Невская куда-то исчезла, видимо, ушла в свою комнату отдохнуть после воспоминаний, тяжелых и светлых одновременно. Вышла она уже к обеду, который сегодня заключался в легком перекусе. К шести часам вечера ждали много гостей, ужин обещал быть плотным и разнообразным, так что днем решили ограничиться овощным салатом и маленькими бутербродами.

Вышедшую к столу Невскую представили Горелову, и она снова застыла в изумлении. Впрочем, и новоприбывший гость тоже остолбенел при виде нее.

– Вот так встреча! – воскликнул он после паузы. – Простите, я только не помню, как вас зовут.

– Нина, – ответила та.

– Точно. Нина. А вашего мужа – Владимир. Он тоже здесь? Вот уж не ожидал, что вас тут увижу.

– Володя умер, – сказала Нина спокойно. – Погиб. Вскоре после той нашей встречи. Почти четыре года назад.

– Простите, я не знал, – тут же покаялся Горелов.

– Погодите, я не понял. Вы что, знакомы? – вмешался в их разговор Киреев.

– Получается, что да. Это тот самый владелец гостиницы, который подарил нам портрет мальчика, похожего на Никиту. Из Рыбинска.

Дорошин снова присвистнул.

– Да уж. Совпадения ширятся. А нет ничего более системного, чем длинная цепь случайностей.

– Вадим, а какое отношение ты имеешь к Рыбинску? – снова удивился Киреев. – Столько лет тебя знаю, а про это слышу впервые.

– Да как же, Эдуард Николаевич? Я же рассказывал вам, что решил открыть частный отель. Вы просто забыли.

– Да, рассказывал, но у меня не отложилось в памяти, что именно в Рыбинске.

– Мама моя оттуда родом. Я ей там загородный дом построил. На реке Коровке, в пятнадцати километрах от города. Там до революции усадьба Токменевых была. Известный старинный род. Сгорела в двадцатые годы практически дотла. В общем, я землю выкупил, построил матушке дом. Это еще десять лет назад. А пять лет спустя она возьми да и скажи, что в городе еще одна разрушенная усадьба продается, причем жил в ней какой-то родственник Токменевых. Вот я и решил, что две усадьбы лучше одной. Территорию выкупил, барский дом восстановил, открыл там отель, а себе флигель обустроил. Когда по делам в Рыбинск приезжаю, там останавливаюсь.

– Нина нам только сегодня про твой отель рассказывала. И про портрет кисти Никанорова, который ты им подарил. Дело в том, что наша гостья Лена купила второй портрет из той же, похоже, серии. На нем изображена девочка, как две капли воды похожая на мальчишку с твоего подарка. Ну и на Ниночкиного сына тоже.

Горелову предъявили купленную Леной и Виктором картину, а также фотографию повзрослевшего Никиты.

– Вырос, – вынес свой вердикт тот. – Когда вы мне в прошлый раз фотографию сына показывали, он младше был. А теперь еще больше на мальчика с портрета похож. И на девочку тоже.

– Мы решили, что они могут быть родственниками, – с горячностью сообщил Киреев. – А еще явно имели отношение к бывшему владельцу этого дома – художнику Никанорову, написавшему оба портрета. Вот только один он подписал своим именем, а второй оставил без сигнатуры. Гадаем почему.

– Может, не успел. Может, забыл. Может, обстоятельства так сложились, – пожал плечами Горелов. – А может, эти портреты вообще написали разные художники. А то, что дети похожи, так это просто совпадение. Чего только в жизни не бывает…

– А вы откуда знакомы? – полюбопытствовала Нина.

Лена видела, что неожиданный приезд Горелова не дает молодой женщине покоя. Да и сама она признавала, что во всем происходящем есть какая-то странность.

– Вадим – один из владельцев частной галереи, с которой я сотрудничаю, – пояснил Киреев.

– Как? – поразилась Нина. – Но вы же говорили, что совсем не разбираетесь в искусстве, и именно поэтому отдали нам картину, цена которой, как сегодня выяснилось, может доходить до миллиона рублей.

– Но вы бы не взяли подарок, если бы знали его цену, – спокойно пояснил Горелов. – А мне казалось правильным, что вы увезете полотно, которое вас так зацепило. Мальчишка на картине действительно похож на вашего сына. А мне этот портрет не стоил ни копейки, я нашел его при разборе старого дома. Почитателем никаноровской живописи я не являюсь. Как по мне, так он – конъюнктурщик, а не живописец. Так что, признаюсь, я вас тогда обманул, но самую малость и из лучших побуждений.

– Да уж, – пробормотала Нина. – Просто день открытий сегодня. Но в одном вы правы: если бы я знала реальную стоимость этой картины, ни за что бы ее не взяла.

– Значит, я правильно сделал, что ввел вас в заблуждение. – Горелов рассмеялся. – Впрочем, за давностью лет все это не имеет никакого значения. Эдуард Николаевич, а я ведь по делу приехал. Можно вас отвлечь на минуточку?

– Разумеется, Вадим. Разумеется. Но только при условии, что вечером ты останешься на наш званый ужин в честь моего юбилея. Все будет по-простому, по-домашнему. Фрак или смокинг не нужен.

Горелов покосился на стоящую в задумчивости у окна Нину.

– С удовольствием приму ваше приглашение, – сказал он. – У меня как раз выдался свободный вечер. Во сколько намечен съезд гостей? Мы успеем поговорить?

– В шесть часов. Так что мы все успеем, – успокоил его Эдик. – Давай пройдем в мой кабинет.

Они встали из-за стола и уединились за плотно закрытой дверью. Татьяна принялась убирать со стола, Нина кинулась ей помогать. Вскоре в доме появились и приглашенные специалисты кейтеринговой фирмы, принявшиеся накрывать большой стол в саду. Погода была по-летнему теплой, дождя не обещали, так что сидеть на свежем воздухе казалось прекрасной затеей.

Лена, стоя у окна, наблюдала, как рабочие быстро и споро собирают большой шатер, способный защитить от внезапной непогоды. Тонкая белая ткань занавесок, прихваченных ярко-красными лентами, колыхалась на ветру. Расставлялись столы, скамейки, корзины с цветами, расстилались белоснежные, под стать занавескам, скатерти, звякала извлекаемая из больших плетеных корзин посуда.

Чуть поодаль устанавливались обогреватели для борьбы с вечерней прохладой, световые башни и небольшая сцена под звуковую аппаратуру. К празднованию своего пятидесятилетия Эдуард Киреев подошел с размахом. До сбора гостей оставалось еще три часа. Решив, что пока можно отдохнуть, Лена отправилась в свою комнату. Следом за ней шел муж, тащивший купленный ими портрет, снова завернутый в бумагу.

* * *

К концу званого вечера Лена сильно устала. Она вообще была достаточно замкнутым человеком, которому вполне хватало общения внутри семьи и рабочего коллектива. И с новыми людьми она сходилась не то чтобы тяжело, но без особого восторга. Все, что не связано с миром искусства, ее не интересовало. Если бы она могла, Лена бы вовсе не высовывала наружу голову из своего уютного панциря, ощущая себя иногда черепахой. Не старой, не уставшей от жизни, просто ценящей свой маленький уютный мирок.

На юбилее у Эдуарда Киреева собралось около тридцати гостей. Все они бродили по не очень большому двору, собираясь вокруг центрального стола только для провозглашения очередного тоста. В остальное время гости разбивались по группам, переходили от одного небольшого столика к другому. То там, то здесь раздавались взрывы смеха, с разных концов доносились обрывки чужих разговоров, сверкала вспышка камеры, которой без устал щелкал приглашенный фотограф, и от всей этой какофонии у Лены разболелась голова.

– Ужас, сколько народу, – пожаловалась подошедшая к ней Нина. – Хороший формат, но для него нужно гораздо большее пространство. Оттого, что столько людей топчется на маленьком пятачке, голова кружится. И еще постоянное ощущение, что я их уже где-то видела. Хотя, как и вы, большинство вижу впервые.

– Я уже совершенно запуталась, кто есть кто, – призналась Лена. – Я из всех гостей знакома только с вами и с Вадимом, да и то только потому, что вы раньше приехали.

– И даже Гришу с Павлой никогда не видели? – удивилась Нина.

Гришей звали единственного сына Киреевых, а красивое имя Павла принадлежало его жене.

– Нет, – покачала головой Лена. – Я и Таню видела только на нашей свадьбе, а потом еще один раз, когда они с Эдиком к нам в гости приезжали. С самим Эдиком я, конечно, чаще встречалась. Все-таки он – друг моего мужа, да еще и коллега. Но обычно наши встречи оказывались короткими. Заезжали к нему на работу, когда в Москве были, пару раз в кафе встретились.

– А ваш муж, похоже, настоящий друг моему крестному, – сказала Нина задумчиво. Лена проследила за ее взглядом. В конце двора, у кустов шиповника, Виктор с Киреевым о чем-то говорили, причем она голову дала бы на отсечение, что Эдик чем-то взволнован. – Это, знаете ли, сразу видно. Вы, кстати, замечали, что настоящая дружба возможна только между мужчинами? Женщины так дружить не умеют.

– Просто мой муж очень надежный человек. Он и в работе, и в дружбе, и в любви совершенно одинаков. Надежность – его основополагающее качество.

– Это хорошо, – Нина вздохнула. – Мой муж таким качеством не обладал. Он был такой легкий. Нет, вы не подумайте, я не жалуюсь. Я очень его любила. В том числе за эту необычайную легкость. Он ни в чем не видел проблемы. Был уверен, что жизнь дается для того, чтобы максимально испытывать удовольствие. Мог пойти за молоком, чтобы сварить Никите кашу, увидеть афишу нового фильма и зависнуть в кино. Представляете?

Лена не представляла. Обсуждать достоинства и недостатки человека, которого она никогда не видела, да еще и почти четыре года назад погибшего, ей не хотелось.

– А вы не знаете, это кто? – перевела она разговор, указывая глазами на сидящую в креслах-гамаках пару: высокого седого мужчину и холеную, очень красивую женщину лет сорока. – Они, кажется, представились как Леонид и Екатерина, но кто они, я так и не поняла.

– Это соседи, – охотно пояснила Нина. – Кисловские. Живут через два дома на этой же улице. Кажется, Леонид работает в какой-то крупной художественной галерее. Именно он посоветовал Эдику купить этот дом. Киреевы тогда искали варианты загородной недвижимости, чтобы поменять квартиру на особняк, но все предложения были довольно далеко от Москвы, а Татьяна не хотела совсем из города уезжать. Леонид же сказал, что их соседи выставили дом на продажу. Эдику и Тане так понравилось, что они фактически за один день покупку оформили.

– Дорого, наверное, тут дом купить. Не в городской черте дешевле.

– Я не очень в курсе, но Татьяна говорила, что им сильно повезло. Дом оказался в не очень хорошем состоянии. Со времен строительства не ремонтировался, так что им пришлось вложить в него довольно много денег. А вы же сами видите, что он не очень современный. Богатые люди, морально готовые на такую покупку, предпочитают что-то более комфортное, чем постройка тридцатых годов прошлого века. Так что получилось дешевле, чем может показаться. Кажется, продавцы были заинтересованы в быстрой продаже.