Маг откинул капюшон, обнажая лысеющую старческую голову. Еще один взмах руки – и все светильники в зале зажглись. И сразу стало видно, что сухое лицо старика покрыто розовыми пятнами, а глаза блестят.
– Нам незачем воевать, – сдержанно, с чувством собственного достоинства проговорил Император. Голос его звучал твердо. Император все еще хотел защитить свою страну. – Мы… мы…
Договорить он не смог, потому что маг едва заметно шевельнул рукой, и лицо Императора посинело. Рот стал беззвучно открываться и закрываться, как у выброшенной на берег рыбы, руки взметнулись к шее в бесполезной попытке высвободиться.
Метелу оставалось только смотреть, как умирает его правитель. Через мгновение все кончилось.
– Нет!
Нечеловеческим усилием Максимиллиан заставил себя, преодолевая охватившую все тело боль, сделать шаг. У него даже получилось избавиться от колдовского ступора и броситься на мага, но тот лишь усмехнулся и что-то шепнул.
Мир для принцепса померк.
I
Эя. Поздняя весна
В первый день последнего весеннего месяца – месяца лип – в Совете творилось что-то невообразимое. Благочинные мужи, властительные Магистры Эи, с самого утра спорили до хрипоты. День прошел в жарких дебатах, и, хоть был довольно поздний час, солнце еще не ускользнуло за пики гор на горизонте и стояло высоко, позволяя спорщикам не прибегать к амулетам освещения. Из анфилады окон Зала Совета, расположившегося на последнем этаже высокой пятигранной башни из редкого мрамора нежно-кремового цвета, открывался поистине чудный вид на Эгрисси, центральный полис Эи, и на дальние горы. Иллий, Пятый Магистр Эи, оторвал измученный взгляд от посеребренных нетающими снегами пиков на горизонте. Устав от бессмысленных призывов к остальным выслушать доводы рассудка, он теперь молчал, мрачнея с каждой утекающей минутой в массивных водяных часах.
С быстрой победоносной войны с Асилумом прошло несколько долгих недель. Не просто было решиться на наступление, но Совету Магистров не оставили выбора. Веками Асилум скрывал за горной грядой коварную мощь, и никто даже не подозревал, в какой опасности пребывали все жители Эи.
Лунный камень. Хрупкий, не выдерживающий ударов. Из него в Асилуме мастерили безделушки и украшения, которые преподнесли в дар Эе. Послы Асилума наверняка и сами не знали, что тем самым напугали Магистров. И поплатились за это.
То, что было для Асилума безделушками, в умелых руках превращалось в сильнейший инструмент против самих магов. Он усиливал магию, нарушая незыблимые законы равного обмена.
«Целые копи, – ответили послы на вопрос, достаточно ли в их стране этого прекрасного материала. – Лунный камень ценится всеми, мы его продаем».
«Они продают его нашим врагам», – решили Магистры и, отобрав лучших воинов для похода, напали с началом зимы, чтобы Асилуму никто не помог с моря. Они ожидали отчаянного сопротивления, но, к их удивлению, страна пала за считаные недели. И к месяцу вьюг, когда зима только набрала силу, все кончилось. Плодородные земли со всеми залежами драгоценного камня оказались завоеванными. Властитель Асилума и его полководцы даже не подозревали, каким оружием обладали, чтобы дать достойный отпор.
Дело оставалось за малым – чтобы Асилум признал Магистров. Казалось бы, все просто: Император погиб, его наследников постигла та же участь, тела их были преданы огню, а прах – подобающему погребению в усыпальнице в горах вблизи столицы. Принцепса, зятя императора, Совет по прихоти Второго Магистра пленил – показать народу Асилума, что и в Эе принято сохранять жизнь, если нет причин ее забирать. Магистры даже предотвратили разграбление столицы и погромы, что учинили солдаты как Асилума, так и Эи, и показательно казнили мародеров и насильников.
Ничто не мешало тому, чтобы само Право на Асилум перешло к новым властителям. Жители завоеванной страны принесли присягу. Они будто бы не заметили смены знамен, знать и богачи пошли на сделки с завоевателями. Морские торговые пути оказались приятным бонусом к победе, а глубокие, богатые минералом, незаменимым для любого мага, шахты оказались под контролем, и Совету более ничего не надо было.
Но взбунтовалась сама земля. Всю оставшуюся зиму и весну Асилум лихорадило. Морские шторма небывалой силы, знакомые Иллию только по историческим хроникам, поражали воображение; смерчи проходили по селениям и полям, уничтожая все на своем пути. Потом пришли немысленные холода, которых не наблюдалось даже зимой, и загубили плодовые деревья, выморозили землю, сковали море льдами. Совет Магистров ожидал этого, был, казалось, готов. В прошлом, в века больших войн, такое случалось не раз. Земля, лишившаяся законного правителя, должна была рано или поздно смириться с новой властью. Это Магистры понимали. Они дали время, чтобы Асилум принял их. Но из рек исчезла рыба, из лесов ушли животные, а припасы в городских кладовых попросту сгнили. Асилум настиг голод. Это и стало последней каплей, чтобы народ взроптал. Хотя людское волнение мало тревожило Магистров.
Вместе со стихиями неистовствовал и лунный камень. Вместо того чтобы усиливать магию, он стал ее убивать. Магистры не сразу это осознали. Обрадованные новым материалом для магических экспериментов, они не учли изменившиеся свойства камня, а затем стало поздно. Камень все набирал мощь. Небольшого осколка хватило бы, чтобы лишить любого из Магистров сил, не говоря уж об остальных жителях Эи.
Это пугало.
И вместо того чтобы думать, как справиться с бедами, постигшими Эю вслед за покорением Асилума, Магистры решали судьбу плененного принцепса Асилума, Максимиллиана Метела Ланата. Они жарко спорили об этом с тех пор, как поняли, что Асилум не признал в них законных правителей. Да, Иллий понимал, почему обсуждение судьбы плененного врага – и врага ли? – занимало столько времени.
Совет Магистров издревле правил Эей. Он всегда состоял из пяти сильнейших магов страны, символизируя четыре стихии и одного человека, что покорил их все. Принимая титул, Магистр лишался имени и клялся служить интересам Эи. Иллий помнил, как впервые накинул поверх белого хитона синий с коричневой оторочкой гиматис[3 - Гиматис (гиматий) – верхняя одежда, представлявшая собой прямоугольный отрез ткани размером на 4 на 1,7 метра, который оборачивался вокруг фигуры на голое тело или поверх хитона.], положенный по новому статусу. Как, полный сил и желаний, страстно мечтал изменить жизнь в Эе к лучшему, ратовал за каждого жителя, будь тот стар или млад, силен магически или слаб настолько, что не мог сотворить даже самого простого заклинания. Помнил и верил, что каждый Магистр имеет те же помыслы и чаяния. Все они, без исключения, любили свою родину.
Совет правил Эей с позволения богов, и стоило предполагать, что Право на Асилум с того же позволения имела императорская семья. Магистрам, как никому другому, было известно, что Право на землю невозможно отдать просто так. Магистры годами изучали магию Права на власть. Его можно было получить по наследству, по призванию или завоевать. Каждый из Магистров в свое время клялся кровью перед богами Эи, это подпитывало уже их Право. Все, что они слышали про Асилум, все, что они успели изучить за краткий срок, пока готовили вторжение, а также опыт прошлых завоеваний – все давало им основания полагать, что Право на Асилум носило такой же или очень схожий характер. И Магистры думали, что все, что они сделали в Асилуме: убили императора, его семью и всех кровных родственников, провели необходимый ритуал, – все это позволило бы им претендовать на Право владеть захваченной землей. Но этого не случилось, Асилум не покорился им, будто они что-то упустили.
– Он не нужен Совету, – в который раз повторил Третий Магистр, суховатый мужчина в возрасте с резкими чертами лица. Его синий с красным узором гиматис будто бы горел в лучах закатного солнца. Как и огненная стихия, символ его титула, Третий Магистр был вспыльчив и хитер. И – Иллий признавал это – довольно уперт. – Не стоило сохранять ему жизнь.
Третий Магистр развернулся корпусом к молчащему Второму, по прихоти которого принцепсу Асилума сохранили жизнь. Иллий тоже посмотрел на того. Седой старик сидел неестественно прямо. Прикрыв глаза, он наблюдал за спорщиками. Лицо его выражало отрешенное спокойствие. Он был как воздух, незаметным, но незаменимым.
– Согласен с Третьим, мы не должны давать ему выбора. Казнить, и с концами, – высказался Четвертый, одного возраста с Иллием. Крепкий и высокий, с кожей чуть темнее, чем у всех, он выглядел и куда моложе остальных. Они с Третьим удивительным образом всегда говорили вместе, поддерживали друг друга, а порой и заканчивали друг за другом фразы, чем выводили из себя почти весь Совет. Их стихии были несовместимы – огонь и вода, – но каким-то чудом дополняли друг друга.
Второй Магистр вздохнул, приложил сморщенную старческую ладонь с почерневшими ногтями ко лбу и проговорил:
– Он может оказаться тем, кто имеет Право.
Повисло молчание.
– Он не кровный родственник, как бы Император передал ему Право? – возразил Третий.
– Проблема в том, что мы действительно не знаем, успел ли он передать Метелу Право. – Иллий, пожав плечами, встал с кресла, на спинке которого был искусно вырезан треугольник с горизонтальной чертой посередине. Он подошел к стоявшему посреди зала Третьему. Все, что Иллий знал о магии, о Праве – все говорило о том, что это невозможно. Не с Метелом.
Пленника допрашивали, с магией и без. Каждый по отдельности, все вместе, Магистры оставляли его без внимания на долгие недели и начинали допрос заново. Бывший принцепс Асилума сперва молчал. Потом посылал их к богам, смеялся в ответ на любой вопрос, будто сошел с ума, говорил на отвлеченные темы. Затем замкнулся, отвечая тюремщикам односложно, честно и совершенно бесполезно. На новость о постигших родину несчастьях он без единой эмоции сказал, что кто бы сейчас ни владел Асилумом, он не хочет отдавать землю захватчикам. Но было ясно одно: если Метел что и знал, то никоим образом не собирался делиться знаниями с Советом. Даже зелье, развязывавшее языки самым отъявленным упрямцам, не принесло результата.
Иллий был тем, кто говорил с пленником последним. Магистр рассказал тому, что творилось в Асилуме: про голодные бунты, которые жестко подавили, и лютый холод. И по реакции Метела так и не понял, имел ли тот представление, кто владел Правом на Асилум. Создавалось впечатление, что некогда гордый воин совершенно раздавлен.
– Ритуала передачи не было, – добавил Второй, погружаясь в воспоминания. – Или, – он хмыкнул, – мне удалось его прервать.
– Это ничего не означает. Казнить его, и принадлежит ему Право или нет, оно станет нашим. – Третий вернулся к своему креслу, но садиться не спешил. – В камеру-забудку его, и с концами…
Иллий, оставшийся единственным стоящим в центре зала, чувствовал, что все чего-то ждут от него.
– Казнь ничего нам не даст. Возможно, мы что-то не знаем. – Одно предположение о том, что Магистрам может быть что-то неизвестно, возмутило Третьего и Четвертого; они вскинулись, чтобы горячо возразить, и лишь легкое движение руки Первого Магистра остановило их. Иллий кивнул и продолжил: – Второй сказал, что Право могли передать без ритуала, не по крови или родству. Это возможно, мы знаем несколько таких прецедентов в прошлом. Что мешало императору Асилума передать Право кому-то другому? Он понимал, что Асилум обречен, зачем ему вверять страну тому, кто погибнет вместе с ним?
Иллий много думал об этом. Что, если магия признает передачу Права только в честном бою? Убивать безоружного поверженного врага – бесчестно. Оставить его гнить в забудке, одиночной замурованной камере, без воздуха, света и надежды – глупо. Пятый Магистр кинул быстрый взгляд на Первого, убеленного сединами старца, сидевшего на каменном, даже с виду неудобном кресле. Глава Совета молчал, Иллию даже показалось, что тот прикрыл глаза.
– По донесениям, с момента штурма из города по морю отчалил корабль… – задумчиво протянул Четвертый, чем заслужил неопределенный взгляд от Третьего, который все же сел и теперь воевал с рукавами, складки которых не хотели ложиться так, как ему хотелось.
И все они знали, что не могли быть уверены в гибели наследников Императора. Да, Второй лично позаботился, чтобы укрытые вдали от столицы дети ушли к богам, но вести из Асилума были слишком тревожными.
– Метел действительно может что-то знать, – заметил Иллий. Солнце ушло за горные пики, и в зале стало темно на пару мгновений, пока амулеты один за другим не подожгли светильники, развешанные по стенам. Иллий подождал, когда загорится последний, прежде чем продолжить: – Я предлагаю подвергнуть его Суду.
– Невозможно! – хором ответили Третий и Четвертый.
– Отличная идея, – поддержал Иллия Второй.
Первый молчал.
– Представьте: пленник отдается на волю богов. Умрет – или попытается выжить. Спасется – или станет бесправным рабом.
Иллий рисковал, предлагая провести Суд. Еще никогда на его памяти нынешний Совет не приговаривал к Суду чужестранца. Все просто: преступникам предоставляли возможность уйти на все четыре стороны, назначали определенное время, за которое те могли скрыться, и спускали на него всех собак. Любой мог остановить беглеца, и, если это случалось, несчастный преступник становился рабом, полностью подчиняясь воле нового хозяина – того, кто способствовал его поимке.
– Мы обязаны предоставить пленнику выбор, пускай и иллюзорный. После того как мы протащили его через всю страну в клетке, как дикого зверя, после того как продержали его в заточении, мы должны ему хотя бы это. Будет видимость того, что это не бесчестное убийство. А если Право действительно у Метела, возможно, именно так мы получим желаемое, и неважно – будет жив пленник или встретит смерть.
Магистр вспомнил пустые глаза Метела. Он видел его на днях и заметил, что тот потерял интерес ко всему. Иллий добавил про себя, что совершенно не уверен, что выберет принцепс Асилума. А если и выберет Суд, то едва ли сумеет убежать от стражи.
Второй поддержал Иллия:
– Если у него есть Право, оно непременно перейдет к новому хозяину. Если нет – так мы действительно узнаем все, что хотим.
Иллий чуть заметно повел плечами. Он сомневался, что пленный принцепс скажет больше даже под узами рабского ошейника.
И если все же Метел не владелец Права? Что будет тогда? Магистр не знал ответа на эти вопросы, но не переставал ими задаваться. И вряд ли кто-то в этой комнате не думал о том же.
– Это даст нам одобрение народа Асилума, который не простит позорную смерть принцепса. Выбор должен сделать сам Метел.
Не сейчас. Если и стоило убить Метела, лучше было сделать это при штурме Асилума. Иллий сжал кулаки.
– Про него уже и думать забыли, – фыркнул Третий.
– В Асилуме неспокойно. Незачем баламутить и так мутную воду. – Второй поднялся с кресла. – Мне стоит поехать туда.
– Но!.. – попытался зачем-то снова возразить Третий. Иллий знал, что против поездки Второго он не имел никаких аргументов. Но, разгоряченный спором, не смог вовремя остановиться.
– Тихо, – велел Первый Магистр, облаченный, в отличие от всех, в белые одеяния. Все затихли. В мудрости главы Совета никто не сомневался. – Назначьте Суд на пятый день текущего месяца. Озвучьте условия и, если пленный откажется, устройте закрытую казнь. Второй, после поезжай в Асилум, ты прав. И… – старец умолк, обвел цепким взглядом всех собравшихся.
– Нам не нужны герои, – сказал Четвертый, – но…
– И пусть перед Судом предстанет кто-то еще. Мы не будем сообщать, кто совершил какие преступления. Объявите, что преступники опасны. Все они должны… потом исчезнуть. Никто не должен усомниться в чистоте наших намерений. И, – Первый помолчал перед тем, как закончить, – нам нужен тот, кому мы можем доверить власть над принцепсом.
Третий переглянулся с Четвертым.
– Думаю, я знаю такого человека.
Иллий лишь покачал головой. Суд даст право управлять Метелом любому, кто сможет задержать пленника. Выбранный человек должен быть целиком и полностью верен Эе, доверять Совету, подчиняться ему.
Он догадывался, кого предложат. Но где-то в глубине души знал – боги будут не на их стороне.
Центральный рынок славного города Эгрисси сверкал в солнечных лучах. Несмотря на то что уже перевалило за полдень и торговля пошла на спад, народа на рыночной площади оставалось прилично. Торговцы, страдая от почти летнего пекла, столь нетипичного для весны, прятались под навесами и лениво зазывали покупателей. Прилавок с рыбой, представлявший из себя огромный жбан с мутной, пропахшей тиной водой, пользовался особой популярностью. Но покупатели скорее искали около него прохлады, чем действительно интересовались рыбой. Замученный раб, приставленный смотреть за товаром, отгонял детишек, задумавших поплескаться в воде. По приказу хозяйки, стоявшей за другим прилавком, этот же раб отлавливал рыбешку покупателям. Лучшую, конечно, уже разобрали в первые утренние часы, и к середине дня уже почти ничего не осталось. Еще немного, и жизнь на рынке поутихнет.
Ора Ия, стройная, как тростинка, востроносая девушка, поудобнее перехватила тяжелую корзинку для покупок. Она решила нарочно прийти на рынок в столь поздний час, собираясь купить трав, деньги на которые копила почти весь прошлый семестр, варя зелья и зачаровывая простенькие амулеты на продажу. Помимо всего прочего Ора собиралась заглянуть в лавочку, про которую ей шепнули в Академии. Травы она могла купить и поближе и, уж если говорить прямо, дешевле. Все дело было в двух маленьких флакончиках с невероятно редкой лунной эссенцией, которую почти невозможно достать. Необычайная субстанция, усиливающая магию. Ора только слышала о ней, а состав, как ни пыталась, разузнать не смогла, все держалось в секрете. Совет Магистров никогда еще ничего не охранял столь рьяно, как оборот этой эссенции. Контрабанда в Эе строго каралась, причем доставалось и нечистым на руку продавцам, и покупателям. Городские стражи под руководством нового командора хранили бдительность. Поговаривали, только торговец в неприметной лавочке с южного края рынка может достать товары в обход всех запретов.
С ним Ора и связалась, опасаясь каждой тени. Лунная эссенция позарез нужна была ей для научной работы. И потому, когда мальчишка-посыльный принес записку, что заказ прибыл и ожидает, Ора засобиралась за покупками, с вечера погадав на костях на успех своего мероприятия.
Кости сказали, что пятое число месяца лип станет для Оры днем, который изменит ее жизнь. Убрав грубые костяные фигурки в специальный мешочек, девушка приготовила все необходимое для похода на рынок. И весь день с утра не знала покоя, уговаривая себя, что спешка только навредит, ее суетливость привлечет ненужное внимание стражи. Нет, она с деланой невозмутимостью завершила утренние дела, подготовила пару заказов для соседей и только в восьмом с рассвета часу накинула плащ – слишком жаркий для такого погожего дня, зато с капюшоном, который мог бы скрыть лицо, – и покинула дом.
Настрой у нее был боевой. «Ничего, – говорила себе Ора, на ходу прижимая пустую корзинку к груди, – ничего мне не помешает». Она знала, что именно сегодня, пятого числа месяца лип заберет редкие запрещенные эссенции и приступит к завершающему этапу выпускного проекта – практической части. Теорию о природе магии она проработала давно, исписав кучу дорогой бумаги, но без необходимых ингредиентов не могла ее подтвердить. Кости не могли лгать.
Только не ей.
Ей, женщине, учеба в магической Академии давалась тяжело. Все говорили, что, несмотря на явный талант, это совершенно не ее. Профессора относились к ней с легким пренебрежением. Им было жалко растрачивать на нее свое время, и делились знаниями они крайне неохотно. «Длинна коса, да ум короток», зачем учить волшебству женщину, которая все равно выберет домашний очаг и думать забудет про все остальное? Будет разве что зелья варить от слабого желудка, нерадивая такая, да амулеты мастерить. Так это можно и без обучения.
И родители, далекие от магии люди, были против.
«Буду, достигну, обучусь», – упрямо твердила Ора.
«Если вам, матушка, – добавляла она, – по душе быть замужем и всю себя отдать, чтобы вырастить ребенка, то я этого не хочу».
Отец ее посмеивался, но оплачивал прихоти единственной дочери и потакал ее глупостям, хотя явно считал, что та перерастет свою придурь, думать забудет про тайны магии и как миленькая покорится воле родителей. Какая же девица не желает простого семейного счастья?.. Но вот пришли результаты экзаменов – Ора успешно поступила в Академию ведовства и наук, и ни о каком замужестве теперь точно не шло и речи. Это сильно подкосило отца: кажется, тогда он понял, насколько была серьезна Ора, и не смог это пережить. И, пока Ора сдавала первую сессию, сошел в могилу, оставив им с матерью благородную фамилию и долги. Мать, не переставая обвинять девушку, быстро угасла от пережитого горя и позора. К своим восемнадцати Ора осталась одна.
Хотя бы поэтому она и хотела продолжать. Доказать сокурсникам, тридцати здоровым лбам, и профессорам, шести пересушенным пенькам, что женщина имеет право на выбор, что женщина хоть что-то значит. И если она поступила в Академию, то не ради успешного брака, кто бы что ни думал.
Своими исследованиями Ора хотела доказать, что ничуть не хуже вечно ленящихся сокурсников, которые к концу обучения с трудом могли превратить кубок в крысу, а крысу – в кубок, хвостатый и покрытый шерстью, или назвать основные принципы магии. Ора ожидала, что сможет произвести впечатление на Совет Магистров, которым все студенты должны были представить выпускные работы, показать, чему научились. Многие сокурсники говорили, что после скоропалительной победы в войне с соседями Магистры будут снисходительны к выпускникам этого года.
«О, – удивилась Ора, отвлекаясь от книги, – мы разве с кем-то воевали?»
«Дура ты, – посмеялся Киро Аэто, простодушный парень, которого влиятельные родители силком упекли в Академию, чтобы хоть ума понабрался. – Они оскорбили Совет Магистров и получили по заслугам… Так что Совет будет смотреть на нас сквозь пальцы».
На всех, кроме нее, только потому, что она девица без именитых родичей. Которая к тому же выглядит куда моложе своих двадцати лет. Еще и с идиотскими веснушками на щеках и несолидно вьющимися рыжеватыми волосами. Да к ней серьезно относиться не будут, если она им всем не покажет.
Потому Ора возлагала много надежд на проект, который, как она думала, перевернет представление и о магии в целом, и о женщинах, творивших ее, в частности. И позаботилась, чтобы все шло именно так, как она задумала.
Пятое число месяца лип, последнего весеннего месяца, действительно должно было стать решающим.
Необходимые покупки Ора совершила быстро. На дно корзинки она постелила купленные травки, на них положила два бесценных фиала (в лавчонку она заходила, дергано оглядываясь, но никто и не обратил на нее внимания), прикрыла все это для вида овощами. Можно было уже пойти домой, но девушке хотелось отметить столь выдающийся день каким-нибудь подарком. Мысленно пересчитав оставшиеся монеты – два серебряных кругляшка да россыпь меди, – она решила, что вполне может позволить себе новую тунику. Старая уже основательно порвалась, подол пошел лохмотьями, и никакие ухищрения не могли ее спасти. Матушка бы разворчалась: зачем тратить деньги на готовое платье, если можно сделать все самой… Но из оставленных матерью отрезов ткани Ора даже с помощью всех богов и имеющейся у нее магии не смогла бы сотворить хоть что-то приличное.
– Решено, – твердо сказала Ора, – куплю тунику.
Но стоило ей свернуть в ряды, где торговали готовым платьем, как неизвестно откуда взявшийся высокий мужчина споткнулся сам и сшиб ее с ног. Корзинка вылетела из рук. Травы, драгоценные фиалы, овощи – все это выписало красивый оборот в воздухе и высыпалось на мостовую. А мужчина зажал рот Оре широкой, холодной, липкой ладонью с длинными пальцами и толкнул в сторону пустующей лавки, прижал к стене. Обомлевшая Ора мельком отметила, что ногти у него в ужаснейшем состоянии – грязные, обломанные, а кожа сухая и потрескавшаяся. И только потом взглянула на своего обидчика. Тот стоял вплотную, склонив лицо к Оре так, что они почти касались носами. Выражение на его бледном исхудавшем лице было каким-то особенно зверским, зрачок почти затопил радужку, что цвета глаз было не разглядеть. Со стороны, наверное, казалось, что они решили уединиться под навесом лавки ради каких-нибудь непристойностей. Вырваться из внезапного плена Ора не могла, мужчина держал ее крепко.
По мостовой затопали городские стражи. Раздался жалобный звон разбивающихся фиалов. И только когда все затихло, мужчина ослабил хватку и убрал ладонь со рта девушки.
Он пробормотал что-то непонятное, выглядывая из-за навеса. Говорил он хрипло и на незнакомом Оре языке.
– Ты попал, – рявкнула Ора, увидев осколки своих надежд на нагретой солнцем мостовой. Фиалы разбились, их бесценное содержимое впиталось между камнями, травы оказались безнадежно растоптаны, даже овощи и те превратились в месиво. Все пропало.
Неконтролируемая злость затопила девушку. Она взметнула освобожденные руки, призывая проклятие на голову внезапной помехи, разрушившей всю ее жизнь, ее чаяния и старания. Профессора всегда говорили, что неконтролируемая стихийная магия особенно сильна в ней, и были правы. Приложило мужчину знатно: он посерел, глаза его закатились, и сам он без сознания осел на мостовую.
– Ой… – пробормотала Ора. И кинулась проверять, не сгубила ли обидчика окончательно. Как бы ни была зла, смерти она ему не желала. Да и проблем с законом себе – тоже. Применять магию против добропорядочных, пусть грубых и некультурных сограждан, даже в целях самообороны строго воспрещалось. Городские власти и Совет Магистров зорко следили за этим. Для наказания обидчиков имелась стража. И если был причинен какой-либо вред имуществу или здоровью, стоило обращаться к ним, а не вершить самосуд.
К ее радости, мужчина дышал.
– Слава богам! – Ора ударила его кулачком по груди. – Очнись!
