Нахаловка
Lanpirot
Погибнув в кровавой разборке за общак еще во времена перестройки, авторитет "старой формации" возрождается в наши дни в теле деревенского наркомана, откинувшегося от передоза. А после этого маленький провинциальный посёлок "Нахаловка" захлестывает волной насилия и трупов… А вот, кто в этом виноват – большой вопрос!
Вас ждёт безумная, жестокая и драматическая криминальная история в духе сериала "Фарго", только произошедшая в русской глубинке. С неудобным, сложным и противоречивым ГГ, который, хоть и конкретный плохиш… Но… Читайте – и всё узнаете сами)
Lanpirot
Нахаловка
Глава 1
Что ж ты, фраер, сдал назад?
Не по масти я тебе?[1]
Ты маляву[2] зацени
О моей блатной судьбе.
Всю я жизнь проворовал,
Ни кола, и ни двора,
А родной мой дом – тюрьма:
Воры, урки, мусора.
По понятиям я жил:
Зона, воровство, кабак.
И за этот романтизьм[3]
Сходка вверила общак.
Из-за этого бабла
Влез в деревянный макинтош[4].
Амба[5]! Ша[6]! Тушите свет!
Но всё только началось…
(поётся на мелодию песни М.Круга "Фраер")
СССР. 1988 г.
Я сидел, пуская горький табачный дым в потолок, и размышлял о суровых и подчас несправедливых превратностях лиходейки-судьбы. Мой рассеянный взгляд бесцельно скользил по неровным бетонным стенам типовой однокомнатной «хрущевки», что были неряшливо оклеены пожелтевшими от никотина газетами. Курил я в последнее время, как умалишенный – прикуривая едва ли не одну папиросу от другой, так что прогорклый табачный кумар из маленькой комнатушки практически никогда не выветривался, а так и висел постоянным густым туманом под потолком, оседая на нем и стенах желтым «жирным» налетом.
Знакомый лепила[7] из местной районной больнички, подвизавшийся за неслабый лавандос[8] следить за моим здоровьем, основательно подорванным на многочисленных зонах, кичах и лагерях, постоянно бухтел, что если я буду столько курить, то такими темпами сыграю в ящик в самое ближайшее время. И то, только в том случае, если моя запущенная чахотка раньше не уложит под дерновое одеяльце.
Взгляд на мгновение задержался на единственной тусклой лампочке под самодельным бумажным «абажуром», обосранным вездесущими мухами, затем переполз на облезшую и покрытую рыжиками коррозии металлическую кровать с брошенным поверх растянутой панцирной сетки ватным полосатым матрасом. Стена над кроватью могла похвастать лишь стареньким выстиранным и «слегка» протершимся до дыр плюшевым покрывалом «с оленями», которое досталось мне по наследству от бывшего хозяина этой убогой норы. Стол с потрескавшимся лаковым покрытием, три табуретки с облупившейся краской. В углу возле окна – маленький черно-белый телевизор на рассохшейся от времени полированной деревянной тумбочке, транслирующий очередное выступление Мишки Меченого[9] – самая дорогая вещь в моей берлоге!
Вот и весь нехитрый скарб, что имеет за душой, разменяв восьмой десяток, казначей и хранитель союзного общака Семен Метла. Я усмехнулся, привычно подумав о себе в третьем лице. Обстановка – аскетичнее некуда, как и положено жить по понятиям настоящему вору-законнику[10], а не купаться в лавэ и достатке, как самозваному апельсину-лаврушнику[11]!
На столе – переполненная пепельница из консервной банки, распечатанная пачка «Беломора» и спички, початая бутылка водки, три граненых стакана и тарелочка с подсохшими и свернувшимися кусочками сыра и докторской колбасы. Никакой тебе икры, крабов и заграничных деликатесов, несмотря на хранящиеся во всесоюзном общаке миллионы в рублях, валюте, золоте и брильянтах. Я по жизни чтил воровской кодекс, и реально считал, что вор, как и предписывал «закон», в первую очередь должен быть настоящим аскетом в быту, не окружать себя роскошью и вообще не иметь никакой собственности. Вор должен воровать! Причем сам и регулярно! Это – главное правило вора!
А второе правило, как бы это не показалось смешным, озвучил Володя Высоцкий (с которым я, в свое время, был знаком лично и которого безмерно уважал) в своей киноипостаси матерого опера Жеглова: «вор должен сидеть в тюрьме!» Должен – не часто, но регулярно. А как еще прикажете управлять огромной массой зэков, и эффективно контролировать все те процессы и брожения «умов», находящихся за решеткой? Только изнутри! И я старался следовать этому принципу в течении всей своей жизни, время от времени попадаясь на незначительных преступлениях, хотя вполне мог легко этого избегать. Благо, во все времена прикормленных прокурорских и судей хватало с избытком.
Наконец, мой взгляд остановился на старом мутном зеркале с облезшей и потрескавшейся местами амальгамой. Зеркальная поверхность беспристрастно отразила сидевшего на одной из табуреток потрепанного жизнью костлявого деда с глубоко запавшим глазами и ввалившимися щеками. Старик, тяжело навалившись на стол локтями, нервно пожевывал кривыми редкими и желтыми зубами бумажный папиросный мундштук очередной еще не раскуренной папиросы.
Сквозь распахнутый ворот мятой рубахи, открывающей впалую грудь, были видны многочисленные тюремные татуировки и подключичные звезды[12] коронованного воровского авторитета. Я криво улыбнулся своему отражению, и краше которого в гроб кладут, и потер рукой, сплошь покрытой «синей вязью» портаков ноющую грудь. Что-то сердечко сегодня не по-детски «расшалилось»…
За столом напротив меня пристроился на табуретке Колька Лепеха – сорокалетний авторитетный рецидивист, воровайка-домушник, недавно освободившийся из мест заключения. Лепеха щелчком выбил папироску из пачки «Беломора», лежащей на столе, ловко промял мундштук и крепко закусил его зубами. Подцепив со стола спичечный коробок, Колька встряхнул его возле уха, проверяя – не пуст ли? Чиркнув спичкой по терке коробка, он прикурил папиросу от вспыхнувшей фосфорной головки.
– Не выливай… – сипло попросил я.
Лепеха послушно поднёс подрагивающий огонек к кончику моей папиросы. Я несколько раз «пыхнул», раскуривая влажноватый табак, а затем выпустил сизый клуб дыма из ноздрей. Лепеха тоже, не стесняясь, задымил как паровоз. Вскоре небольшая комнатка окуталась плотными клубами дыма
– Как, базаришь, Лепеха, – просипел я, массируя рукой барахлящий «моторчик», – приняли тебя на сходке?
– Так сами и подтянули, – сплюнув в жестяную банку из-под тушенки, заменяющую мне пепельницу, ответил домушник. – Ты же в курсе, Метла, я ить токо-токо от хозяина[13], честный вор. В авторитете[14], хоть и не коронован…
– А то я не знаю, Коля? – Я взмахнул рукой, прерывая Лепеху на полуслове. – Ведь не одно ведро чифиря вместе в Соликамске выдули! Правда, давно это было… – Я хлопнул ладонью Лепеху по плечу и хрипло рассмеялся «свистящим» смехом, перешедшим в затяжной кашель. Вытерев губы платком, я заметил на светлой ткани кровавые разводы – туберкулез, похоже, стремительно прогрессирует, как и предупреждал гребаный лепила.
– Это просто подфартило, что давно! – произнес Лепеха, когда мой кашель ослаб. – И никто из этих сопливых беспредельщиков не знает, что мы с тобой на Соликамской киче корешились. Иначе бы со мной по-другому базарили.
– Фраера апельсиновые! Лавра позорная! – Я скорчил брезгливую физиономию и скрипнул от злости зубами, мохратя бумажный мундштук папиросы. – Куда катится воровской мир, Коля? – Я подхватил со стола бутылку водки и разлил остатки в граненые стаканы, после чего затушил прогоревший окурок в банке. – Серый! – крикнул я, но не громко, чтобы не напрягать слабые легкие. – Иди, выпьем! И колбаски свежей нам накроши!
– Ща пошинкую, пахан! – Раздался из кухни низкий хриплый голос Серого, моего приближенного и одновременно телохранителя.
– Таких воров, как ты, Метла, – с глубоким почтением в голосе произнес Лепеха, тоже потушив окурок, – настоящих идейных побродяг, и не осталось совсем! Вот и Васи Бриллианта уже два года как…
– Помянем Ваську… – Я взял в руки наполненный водкой стакан. – Серый, ну, ты чё, там, сандальнул[15], что ли, по-тихой?
В дверном проеме появился крепкий, подвижный и мускулистый мордоворот в расстегнутой «до пупа» светлой рубашке не первой свежести. В руках у него обнаружилась тарелка со свежей нарезкой колбасы и финка ручной работы. Серый подошел к столу, поставил на него закусон и спрятал нож в собранном гармошкой голенище хромового сапога.
– Пока тебя дождешься, ряженка[16] закипит! – недовольно буркнул я. – Ладно, за Васю, не чокаясь…
– Земля ему пухом. – Присоединился ко мне Лепеха, поднимая стакан, наполненный прозрачной жидкостью.
Серый упал на свободную табуретку и молча поднял оставшийся стакан.
– Не чокаясь… – просипел я, вливая в горло обжигающую влагу.
Водка ухнула по пищеводу, слегка опалив слизистую рта. А через мгновение теплая расслабляющая волна покатилась по моим сосудам, слегка разгоняя холодную и густую старческую кровь. В последнее время меня и водяра как следует не пробирает. Похоже, что недолго мне осталось небеса-то коптить… Как это не печально, но такова жизнь. К тому же, я и без того не слабо пожил – семь десятков не хухры-мухры! Тот же Вася Бриллиант на добрый десяток лет меня моложе, а уже там… Скоро встретимся. Надеюсь, что котлы у нас с ним будут по соседству и компания веселая и горячая…
– Теперь ближе к телу, Лепеха: че на той сходке порешали? – Я, с тихой завистью наблюдая, как молодые уркаганы с аппетитом поглощают колбасу, взял с тарелки маленький кусочек копченой нарезки. Втянул дрогнувшими ноздрями приятный дымный аромат, затем слегка надкусил и положил остаток обратно. Аппетит, даже подогретый спиртным, так и не появился.
– Вся шобла, кроме таких, как я, залетных гастролеров, под дудку Витьки Бульдозера краковяк бацали, – с набитым ртом произнес Лепеха. – Базар шел за то, что старый маз[17], внатуре, Метла, чтобы такую лямку тянуть…
– Типа: молодым везде у нас дорога? – Я недобро оскалился.
– Ну, да, типа того, – кивнул Колька, – порешали, что союзный общак от тебя теперь к Бульдозеру отойдет…
– Обломаются, суки! – Я в запале саданул по столу, да так что тара зазвенела. – Пока я казначей – решение их сходки не приму! Сегодня же пущу прогон по всем кичам и зонам. До всех моя малява дойдет, кто еще за воровское дело душою радеет! Кто в реальном авторитете, а не в короне из апельсиновой кожуры.
– Я под твоим прогоном подпишусь, Метла! – пообещал Лепеха
– От души, Коля! – Я благодарно приложил руку к груди. – За мной не засохнет! Но ты пока лучше среди Бульдозерной босоты потолкайся. Нашим знакомством не свети. Пусть они тебя за своего считать будут. А ты не теряйся – ухи как следует грей!
– Понял, Сеня! – Кивнул домушник.
– И сам ко мне больше не заваливай, – продолжил я наставлять Лепеху. -Понадобишься – найду. Давай еще по одной на грудь примем и разбежимся. Серый, начисли дозу.
Бугай послушно распечатал новую бутылку и налил водку в стаканы. Воры молча выпили и так же молча закусили. А мне опять ничего в глотку не полезло – кое-как вяло дожевал оставленный с прошлого раза кусочек колбасы. Наконец Лепеха, закусив как следует, поднялся на ноги.
– Серый, проводи Лепеху и дверь за ним запри, – распорядился я. – Жизнь ворам!
– Жизнь ворам! – эхом отозвался уголовник.
Лепеха кивнул мне напоследок и в сопровождении Серого вышел из комнаты. Я услышал, как хлопнула за ним закрывшаяся дверь. Вернувшись обратно, Серый подошел к окну и слегка отодвинул в сторону занавеску. Он проследил, как вышедший из подъезда вор, поднял воротник плаща и, ссутулившись, неторопливо побрел прочь.
Бугай следил за ним до тех пор, пока Лепеха не скрылся за углом соседнего дома. Удовлетворенно кивнув, уголовник было отвернулся от окна, но неожиданно краем глаза зацепил подъехавшую к подъезду, из которого только что вышел Лепеха, роскошную черную «Волгу». Из машины на улицу высыпала троица молодых мужчин, облаченных в заграничные спортивные костюмы и кожаные куртки.
– Пахан, – не отворачиваясь от окна, произнес Серый, наблюдая за сухощавым, жилистым и коротко стриженным чувачком лет тридцати, – там Бульдозер подкатил, видимо «за жизнь» перетереть хочет… С ним Гиви Плешак, – «срисовал» уголовник необъятного и неповоротливого толстяка, с большой плешивой головой. – И Костя Цыганенок! – Узнал бугай и юркого, дерганого брюнета с длинными зачесанными «назад» волосами. – Вся центровая босота Бульдозера в сборе.
– Черт, не вовремя! – сипло закашлявшись, выругался я. – Хорошо, хоть Лепеха свинтить успел. Телефон мне! Быстро! – Меня посетили нехорошие предчувствия.
Серый выскочил из комнаты и вернулся с телефонным аппаратом на длинном проводе, который поставил передо мной на стол. Я схватил трубку и судорожно принялся крутить телефонный диск, набирая нужный номер. Поднес трубку к уху – пошли длинные гудки сигнала вызова. Только бы он оказался на месте! Только бы… Я явно ощущал холодное дыхание приближающихся проблем. Наконец, вызываемый абонент снял трубку.
– Э-э-э… Слюшаю, – ответил голос с ярко выраженным восточным акцентом.
– Это я, Али-Баба! – С облегчением выдохнул я в микрофон. – Узнал?
– Да, пахан. Махмуд узнал.
– Слушай меня внимательно, Махмудка: срочно пакуй общак и сваливай из города! Заляжешь в той дыре… Ну, ты знаешь…
– Да, Махмуд знает, – бесстрастно отозвался Али-Баба.
– Не отсвечивай там, чтобы ни одна сука…
В дверь требовательно позвонили, но я продолжал давать указания своему самому верному человечку – таджику Махмуду, по кличке Али-Баба. Пусть, и слегка туповатому от рождения, но необычайно исполнительному и преданному мне до мозга костей. Если нужно, он и в лепешку разобьется, но приказ выполнит в точности.
– Жди меня… или человечка с весточкой от меня! Слово ты знаешь!
– Сколько Махмуду ждать?
Звонок не замолкал, и в дверь начали долбиться, по всей видимости, ногами.
– Жди, пока не сдохнешь! – прорычал я напоследок. – Все, я сказал! – Я бросил трубку на рычаг: главное сделано – общак в безопасности, и жестом указал Серому на дверь:
– Открой дорогим гостям. Невтерпеж, видать… И не кипишуй там раньше времени – я маякну когда…
Бугай молча кивнул и вышел из комнаты в коридор. Отомкнув замок, он распахнул дверь: в проеме стоял, борзо ухмыляясь и «сверкая» золотой фиксой, Витя Бульдозер. За его спиной маячили Плешак и Цыганенок.
– Чё за кипишь на болоте, Бульдозер? – недобро прошипел Серый. – Раз к уважаемому человеку приперся, будь…
Бульдозер театрально раскланялся, потешно шаркая ножкой:
