Игорь Евдокимов "Темный двойник Корсакова. Оккультный детектив"

«Прав охотник, – подумал Дмитрий, – кому взбредет в голову поселиться в таком медвежьем углу. Кстати, про медведей…» Молодой чиновник особых поручений вновь поежился, чувствуя неприятный холодок, пробежавший по спине.

Он все еще пытался разобрать хоть что-то по сторонам от тропки, когда его лошадь резко остановилась, едва не сбросив седока. Дмитрий потрепал животное по холке. Что же так напугало лошадь? Ответ возник из тумана очень быстро.

Это было распятье с крышей из двух грубых досок. Теплов пригляделся к нему – и почувствовал, как его передернуло от отвращения. Фигура на кресте не могла быть Иисусом. Перед ним висело распятое антропоморфное нечто – две ноги, две руки, голова. На этом его сходство с человеком заканчивалось. Конечности фигуры были вывернуты под острыми углами. Голова казалась слишком большой для худого изможденного тела. Лицо же… Теплов был уверен, что гротескное, будто оплавленное, лицо существа на кресте будет преследовать его в ночных кошмарах. С гадливым любопытством молодой человек вглядывался в фигуру, постепенно понимая, что это ужасное нечто было искусно вырезано из дерева гениальным, но безусловно больным резчиком. Россказни охотника про брошенную церковь больше не вызывали у Дмитрия усмешки.

Лошадь всхрапнула и нервно переступила с ноги на ногу.

– Ну, тихо… – ласково обратился к ней Дмитрий. Успокоение не подействовало. Фырканье перешло в громкое ржание. Лошадь начала взволнованно бить копытом.

– Да что с тобой такое?!

Вместо ответа, лошадь резко встала на дыбы. Теплов от неожиданности не удержался в седле и слетел на землю, чудом не зацепившись ногой за стремя. Лишившись седока, лошадь рванулась в сторону и скрылась в тумане.

Опираясь на ружье, как на палку, Дмитрий поднялся с земли, потирая ушибленную спину. Ржание и топот все удалялись, а понять в тумане, откуда исходит звук, не представлялось возможным.

– Прав был охотник, черт бы его побрал, – уже вслух повторил Теплов. Он огляделся, пытаясь сообразить, что делать дальше. Искать лошадь в тумане – самоубийство. Идти дальше непонятно куда – глупо. Развернуться и попытаться найти дорогу обратно – самый верный вариант, но в таком тумане лезть на болота… И неизвестно, сколько придется идти без лошади.

Где-то рядом завыл волк. За ним еще. Присоединился третий. Дмитрий вскинул ружье, лихорадочно озираясь. Где-то рядом кружила стая волков, а у него всего лишь охотничья двустволка и ни одного патрона про запас. Из тумана вновь раздалось испуганное ржание, переходящее в булькающий истеричный хрип, утонувший в лае. Волки добрались до лошади – и скоро придут за ним…

Дмитрий отошел к кресту, дававшему хоть какую-то защиту от нападения со спины, и припал на колено у его подножия. Из тумана слышался хруст веток и сухой травы. Кто-то рычал. У самой границы белесого марева мелькнула чья-то тень. Теплов не пытался стрелять: патрона в ружье всего два, их стоило беречь, пока не представится шанс выстрелить наверняка и не промахнуться. Ведь достать из кармана запасные и перезарядить ружье ему, скорее всего, не дадут…

Первый волк выступил из тумана буквально в паре саженей от него, сверкая звериными глазами. Серый хищник остановился и оскалил пасть, утробно рыча. Дмитрий навел на него ствол ружья и со щелчком взвел оба курка. Волк не пошевелился, продолжая низко рычать. Затем из-за белой завесы появился еще один зверь. За ним – еще один. И еще. Четверка волков окружила Теплова полукольцом, припадая к земле и скаля зубы. Несмотря на сжимающий сердце страх, ему бросилась в глаза необычность этих зверей: похоже было, что головы животных окружала грива на манер львиной. Дмитрий ожидал броска в любой момент, но хищников будто что-то удерживало. «Крест!»

Жуткое существо на кресте напугало его лошадь и, похоже, оказывало такое же воздействие на волков, которые не спешили броситься и разорвать его. Дмитрий застыл, перебирая варианты в голове. Оставаться на месте? Но сколько? Пока зверям не надоест? Или выстрелить? Только отпугнет ли это волков или наоборот, выведет их из транса и заставит напасть?

За спиной хрустнула ветка. Теплов позволил себе бегло оглянуться, но ничего не заметил. Только волки что-то почувствовали. Они нервно прижимали уши к голове и прятали хвосты между ног. Наконец, первый волк, видимо – вожак, заскулил и скрылся обратно в туман. За ним последовали три его собрата.

Теплов проводил их взглядом и впервые за все время успокоенно выдохнул. Он обернулся – и встал как вкопанный. На границе тумана за распятием застыла человеческая фигура.

– Сергей Александрович? – неуверенно спросил Теплов. Фигура покачала головой и сделала шаг вперед.

– Как вы здесь очутились? – раздался мелодичный женский голос.

III

4 мая 1881 года,

улица Пречистенка, Москва

В гостиной небольшого особняка на Пречистенке сидели двое: миниатюрная пожилая дама и молодой человек. Их разделял небольшой столик, на котором сейчас стояли две чайных пары. Молодой человек – темноволосый, с голубыми глазами, что меняли цвет в зависимости от освещения – как раз заканчивал свой рассказ, задумчиво перекатывая меж костяшек пальцев крупную монету.

– …А посему, осмотрев весь ваш дом и тщательно изучив его историю, я готов с уверенностью утверждать, что никакие призраки вас беспокоить не должны.

– Но как же… – удивленно воскликнула дама. – Я же видела ее своими глазами. Невеста в белом подвенечном платье стояла в конце коридора. Я чуть было не умерла от ужаса!

– Да, кстати, о девице в белом платье, – пробормотал молодой человек, сверяясь с карманными часами. На их крышке был выгравирован диковинный герб – ключ сложной и изящной формы, который обвила зеленая змея.

За дверями гостиной меж тем послышались торопливые шаги.

– Вот сейчас и выясним, – сказал молодой человек, азартно потирая руки.

В комнату влетел лысеющий господин лет сорока. Он остановился, удивленно разглядывая даму и ее собеседника. Неуверенное выражение лица быстро сменила маска волнения и заботы.

– Тетушка, слава богу, вы живы-здоровы! – воскликнул он.

– А почему бы мне не быть таковой? – иронично вскинула брови дама.

– Как же! Мне только что пришла записка, в которой утверждалось, что ночью вас хватил удар и вы сейчас при смерти!

– Глупость какая! – возмутилась старушка.

– Совсем не глупость, – вступил в разговор молодой человек. – Наоборот, это напрямую связано с вашими видениями.

– Простите, но с кем имею честь? – раздраженно поинтересовался лысоватый господин.

– Ах да, я совсем забыл представиться, – чуть улыбнулся молодой человек. – Граф Корсаков, Владимир Николаевич. В некотором роде консультант по вопросам всего пугающего и необъяснимого.

– И что же привело вас к моей тетушке? – осведомился мужчина.

– Ее приглашение. Видите ли, с недавнего времени вашу единственную родственницу (это важно, давайте запомним) начали посещать странные видения. Шаги в пустых коридорах. Двери и окна, что поутру оказывались открытыми, хотя она самолично следила, чтобы прислуга их запирала. А с недавних пор еще и явления некой бледной девицы в подвенечном платье.

– И что же, вы хотите ее убедить, что в доме поселился призрак? – усмехнулся племянник.

– Наоборот! – радостно воскликнул Корсаков. – Я убедился, что никаких призраков здесь нет. Правда… – Он замялся в притворном сомнении. – Что ж, пожалуй, скажу! Также я выяснил, что – мадам, прошу меня простить – у вашей тетушки репутация крайне скаредной особы!

– Быть такого не может! – возмутилась дама.

– Неслыханно! – поддержал ее племянник.

– Может! – все так же жизнерадостно продолжил Корсаков. – Причем, как выяснилось, это мнение разделяют не только слуги, но и вы сами. Возможно, поэтому вам удалось так быстро договориться с ними о том, чтобы они позволяли себе небольшие невинные шалости. Поначалу, по крайней мере. А потом нашли известную в определенных кругах мадемуазель Шарлотту, славную своей готовностью исполнить любой каприз, если он будет щедро оплачен. Сию особу в белом платье слуги впускали через черный ход, а она, в свою очередь, разыгрывала спектакль для вашей тетушки. Вы же терпеливо ждали, пока ваша благодетельница скоропостижно скончается от испуга, оставив вам дом и немаленькое наследство. По крайней мере, этими богатствами вы планировали поделиться со слугами и мадемуазель Шарлоттой. Вернее, они клянутся и божатся, что именно так все и было.

Тетушка и племянник уставились на Корсакова с одинаково пораженными лицами, а затем медленно перевели взгляды друг на друга. За дверью раздался гулкий топот форменных сапог. Владимир извлек из кармана часы и довольно щелкнул языком:

– А вот и полиция, как раз вовремя!

Корсаков вежливо допил чай, вернул чашечку на блюдце и поднялся из кресла.

– Дальше, думаю, вы найдете, что с ними обсудить. Мне же позвольте вас покинуть, ибо сей презабавнейший случай все же не относится к сфере моих интересов.

Он направился к двери, но на полпути остановился, хлопнул себя по лбу и сказал:

– Ах да, чуть не забыл! Мой гонорар попрошу отправить по адресу, указанному на визитке. Честь имею!

Домой Владимир возвращался, невольно посмеиваясь, с твердым намерением уделить остаток дня отдыху. Однако в прихожей его встретил недавно нанятый слуга, который, принимая плащ, вежливо сообщил:

– Владимир Николаевич, вам письмо.

* * *

Братья Корсаковы, Владимир и Петр, молча сверлили глазами лежащий между ними на столе конверт. Письмо нашло адресата в старенькой, еще допожарной, усадьбе на Пречистенке. Владимиру пришлось задержаться в Первопрестольной. Минувший, 1880 год, он закончил, расследуя убийства в Дмитриевском юнкерском училище. Преступника, насылавшего на своих жертв мстительных призраков, удалось остановить, но цену пришлось заплатить немалую. В схватке с убийцей Корсаков потерял сознание, а очнулся спустя почти два дня в больнице, обездвиженный и обессиленный.

Одним из первых посетителей Владимира стал безымянный жандармский полковник, втравивший его в расследование. Он обещал заплатить Корсакову единственной валютой, которую тот был готов принять: правдой. Правдой о том, что произошло с Владимиром и его близкими три года назад, во время Русско-турецкой войны. Трагические события даровали Корсакову необычайный дар, но забрали его память.

Полковник, который всегда знал куда больше, чем говорил, сдержал обещание и дал ему совет: «На вашем месте я бы отправился в отчий дом и поискал там бумаги, которые отец не рискнул бы оставить на виду». Но вместе с советом Корсаков получил и кошмарные сны, повторявшиеся если не каждую ночь, то как минимум каждую неделю. В них Владимир возвращался домой – и находил усадьбу разоренной. Кошмары не даровали ответов. Как искать бумаги, если проклятое злобное нечто опередило его, явившись в усадьбу и разорив все самое дорогое, что оставалось в жизни Владимира?

Поэтому Корсаков медлил. Он перебрался в особняк на Пречистенке в начале марта, устав находиться в больнице. Восстановление проходило медленно, но верно. В начале февраля он уже гонял сиделок в лавки колониальных товаров и учил их варить кофе. К концу зимы начал вставать с постели, пусть и с помощью специально нанятого слуги и щегольской трости (сейчас Корсаков по большому счету обходился и без нее, но держал на случай внезапного приступа слабости). С тростью вообще вышла история: Владимир проявил упорное нежелание идти на компромисс с прежним образом жизни, так что выбирал аксессуар тщательно. У дверей его палаты выстроилась целая очередь мастеров, жаждущих продемонстрировать собственный товар. Рассерженные врачи вынуждены были их выгонять, что и повлияло на решение Корсакова перебраться в более приличествующие ему апартаменты. Тем более что доктора к его выздоровлению никакого отношения не имели и их надзор более напоминал попытки разгадать природу его недуга, а не заботу о больном.

Поначалу Корсаков хотел вернуться в Петербург, в огромную съемную квартиру у Спасо-Преображенского собора. Конец этим планам положила трагедия, потрясшая всю Россию. 1 марта 1881 года от рук бомбистов-народовольцев погиб император Александр Николаевич. Адская машина, брошенная террористом, оторвала ему обе ноги. На смертном одре государь приказал отнести себя в Зимний дворец, где и скончался, передав власть сыну. Столица погрузилась в хаос – ловили народовольцев. На покой в таких обстоятельствах рассчитывать не приходилось.

Матушка предлагала перевезти его домой, под Смоленск, но Корсаков упорно отказывался от приглашений, утверждая, что не хочет обременять ее. В результате со штатом из слуг (которых он нанял на постоянной основе, впервые за всю свою взрослую жизнь), Владимир въехал в усадьбу одного промотавшегося дворянина, который был более чем счастлив получить в лице жильца источник постоянного дохода на пару месяцев. Дом был старый, но комфортный, с обязательной колоннадой и маленьким садиком, куда на первых порах завернутого в пледы Владимира (словно героя известного романа господина Гончарова) выносили в кресле. Вскоре он начал выходить самостоятельно.

К маю он уже самостоятельно прогуливался до кофеен Кузнецкого Моста, навестил пару знакомых и посетил несколько званых вечеров, чтобы подтвердить тщательно культивируемую репутацию ленивого бонвивана. Еще позволил себе отвлечься на пару пустяковых дел, ни одно из которых, как выяснилось, не стоило его внимания, вроде того, что ему довелось распутать сегодня. Впрочем, на людях он все же старался появляться поменьше. Вернувшийся одновременно с возможностью двигаться дар вновь принялся бомбардировать его видениями из жизни случайных встречных, с которыми он сталкивался на улицах, или пивших до него из крохотных фарфоровых чашек в кофейне. Хотя после обморока Владимир понял, что способен контролировать его в большей степени, чем раньше: если до этого видения накатывали, стоило ему лишь коснуться человека или предмета (а это доставляло вполне объяснимые неудобства), то теперь он сам вызывал образ. Достаточно было лишь немного сосредоточиться.

Корсаков отвлекся от воспоминаний и вернулся мыслями к письму. Его доставили на Пречистенку из больницы, куда оно пришло изначально. На листе бумаги изящным почерком было выведено:

«Любезный друг Владимир Николаевич! (зачеркнуто)

А, чего уж там, Володя! Слыхал, ты оказался в больнице, поставив на уши господ докторов? Надеюсь, мое письмо найдет тебя в добром здравии. Ну, или хотя бы просто найдет.

Твой покорный слуга служит нынче чиновником особых поручений при особе владимирского губернатора. Я тебе еще расскажу, как мне посчастливилось оказаться на эдакой должности, история презабавнейшая. Но пишу я тебе сейчас не за этим. Уж прости, вынужден просить твоей помощи.

Помнится, еще в университете ты увлекался всяческими курьезными диковинами и чертовщиной. Я тогда еще смеялся над тобой. Сейчас не смеюсь, ибо оказался я персонажем истории, которая смахивает на произведения незабвенного Алексея Константиновича Толстого. И сердце мое сейчас разрывается между счастьем и страхом.

Володя, я счастлив! Я влюблен! Притом – влюблен взаимно. Избранница моя до того прекрасна, что даже у такого ворчуна, как ты, не найдется язвительных словечек в ее адрес. И это как раз причина, по которой я обращаюсь за твоей помощью.

Живет она с родней в усадьбе. И, доложу я тебе, более жуткого семейства видеть мне не доводилось. «Жуткого» – не в смысле отца-скряги и матери-грымзы. Нет, творятся там дела страшные и необъяснимые. За неделю у них в гостях я чуть не поседел и сбежал только чудом, с помощью ненаглядной моей Танечки. Теперь мне нужно вернуться за ней, чтобы увезти подальше, но… Боюсь! Веришь, пишу эти строки – и волосы шевелятся на затылке! Подробности не могу доверить бумаге по причине, которая станет ясной, когда приедешь. Умоляю! Как только получишь мое письмо – сразу же ответь телеграммой и сколь возможно скоро приезжай во Владимир. Без тебя я с ними пропаду.

Всегда твой покорный слуга, Дмитрий Теплов».

– И ты намерен ему помочь? – наконец нарушил молчание Петр.

– Да. Более того, я уже отбил ответную телеграмму и послал слугу на вокзал за билетом.

– Прости, но мне казалось, что тебе нужно несколько в другую сторону. – По тону брата Владимир понял, что Петр по-настоящему зол.

– Я… – Он замялся. – Я не могу…

– Черт возьми, Володя! – взорвался Петр. – Ты же слышал, что сказал тебе полковник! Ты знаешь, что тебе нужно сделать! Что нужно найти! И ты раз за разом находишь причины не ехать домой! Сначала здоровье! Потом «не хочешь обременять матушку своим присутствием». – Он издевательски передразнил голос брата. – Что-то твое здоровье не мешает тебе отправиться во Владимир по зову университетского дружка! Так в чем же дело?

– Ты сам знаешь в чем! – повысил голос в ответ Владимир.

– Твои кошмары?

– Они самые.

– Знаешь, кого ты мне сейчас напоминаешь? – спросил Петр, недобро прищурившись. – Дядю Михаила. Он тоже у нас большой любитель прикрывать свою трусость напускным здравомыслием.

– Ты не прав! – гневно ответил Владимир. – И несправедлив к дяде.

– До Болгарии? Может быть, и так, – признал брат. – Но после того, как мы вернулись? После того, что случилось с отцом и нами? Ты не находишь странным, что он сидит в Смоленске и носа оттуда не кажет? Даже ты хотя бы пытаешься продолжить дело отца. Но сейчас он старший в нашей семье. И вместо того чтобы взять на себя хотя бы часть свалившейся на тебя ответственности, что он делает? Ничего! Прячется. Поэтому… Давай ты не будешь врать себе и признаешь, что думаешь точно так же.

Владимир молчал. Ему нечего было возразить брату. Его разрывали два противоположных желания. С одной стороны – вернуться домой, в знакомые и безопасные стены родительского особняка. Сбросить с плеч тяжкий груз. Рассказать старшим обо всем, что его так гнетет и пугает. Но он не мог этого сделать. Во-первых, потому что тем самым предал бы и себя, и все ценности, что вложили в него родители с самого детства. Во-вторых, потому, что панически боялся. Боялся вернуться – и обнаружить, что кошмары оказались пророческими.

– И кстати, ты не думал, что твои сны показывают картину, которая ждет тебя, если ты не вернешься домой? – уже спокойнее спросил Петр, будто понимая, что слишком сильно надавил на брата.

– Во-первых, нет, не думал! В своих снах я приезжаю домой именно для того, чтобы найти ответы в отцовских документах! И ждут меня там лишь смерть и запустение! А во-вторых, кошмары – это полбеды. Раз уж ты апеллируешь к полковнику, не к ночи будь он помянут, то скажи-ка, что еще он мне тогда сказал? Или что мне сказал Павел?

Павел Постольский служил в жандармском и подчинялся все тому же безымянному полковнику. Вместе с Корсаковым он расследовал дела об исчезновении спиритов из особняка Ридигеров в Петербурге и убийстве в юнкерском училище. За несколько дней молодые люди успели не то чтобы подружиться, но как минимум стать хорошими приятелями.

Постольский навестил Владимира лишь один раз, перед возвращением в Петербург. Вид у молодого поручика был отстраненный, если не сказать больше. Когда Корсаков начал допытываться, в чем причина перемены, Павел первое время лишь отнекивался, но в конце все же уступил. Он рассказал все, что видел, пока сам Владимир лежал без сознания.

Когда убийца из Дмитриевского училища уже готов был прикончить лишившегося чувств Корсакова, на помощь тому пришел таинственный дух из Зазеркалья. Хотя… Можно ли назвать помощью жестокую казнь преступника, от которой кровь застыла в жилах Постольского? Сам Корсаков ничего из этого не помнил. Но больше его беспокоила подробность, которую Павел оставил напоследок. Дух из зеркала был точным двойником Владимира. Таким же, как тот, что приходил к нему в ночных кошмарах.

– Оно сидит где-то во мне! – Владимир стукнул кулаком в грудь. – Полковник прав! То существо, что я видел в доме Ридигеров, выделило меня не случайно. Его привлек мой дар. Что-то, что осталось у меня внутри после схватки в болгарской пещере. И ты хочешь, чтобы я притащил это домой?!

– Ну, броситься на выручку приятелю тебе это не мешает?

– Дмитрий мой друг, но с нашими тайнами он не связан. Мне нужно… Я даже не знаю, что сказать! Мне нужно понять, что я – это все еще я. Что из зеркала на меня не смотрит кто-то другой. Убедиться, что я не стал невольной дверью в наш мир для чего-то, чему здесь не место. Вот почему я еду во Владимир, а не домой. Доволен?!

– Буду доволен, когда ты вернешься в Корсакове и выяснишь, кто же пытался убить отца и нас, – отрезал Петр. – А до тех пор… Черт с тобой, поступай как знаешь!

IV

5 мая 1881 года,

Нижегородская железная дорога

Путешествие поездом из Москвы в нижегородском направлении разительно отличалось от аналогичной поездки из Первопрестольной в Петербург, и Корсаков в полной мере прочувствовал это на себе. Взять, к примеру, вокзал! В столицах стоят красивейшие братья-близнецы работы Константина Тона, изящные дворцы с часовыми башенками. Внутри – паркет, зеркала и мрамор. Даже окрестности кое-как привели в порядок, не говоря уже о том, что вокзалы хотя бы находились в черте города. Нижегородское же направление мало того, что брало свое начало за Камер-Коллежским валом, так еще встречало незадачливых путников мрачной разрухой Рогожского предместья – но это была просто затравочка для начала.

И без того погруженный в прескверное расположение духа, Владимир мрачно взирал на убогонькое одноэтажное деревянное здание. По какому-то недоразумению этот сарай принадлежал одной из богатейших железных дорог, связывающей Москву с главной российской ярмаркой. Внутри царила невообразимая давка, пассажиры жались к дверям, ведущим на платформы, в ожидании разрешения садиться в вагоны. Корсаков, мрачно прищурившись, стоял посреди своих многочисленных баулов (хотя следует отдать должное – и в половину не столь объемных по сравнению с тем набором, что он привез в Москву) и пытался найти альтернативные проходы на перрон в обход шумной ароматной толпы, пока не увидел слегка облезлую табличку «Зала I класса». В этот момент часы, каким-то чудом встроенные в деревянное здание, пробили половину четвертого. Двери распахнулись, и пассажиры, словно прорвавшая дамбу бурная река, бросились на перрон, занимать места.

– И куда меня понесло? – задумчиво пробормотал себе под нос Корсаков, но все же сунул трешку попавшемуся под руку носильщику и проследовал за толпой.

Единственное свободное место в вагоне первого класса оказалось напротив огромного краснолицего купца, которому и одному-то было тесно в старом купе с низким потолком и узкими короткими диванчиками. Корсаков кое-как протиснулся к окошку, вежливо улыбнулся попутчику и закрылся свежим номером «Нового времени» прежде, чем тот успел открыть рот, чтобы завязать разговор. Публика за окном продолжала брать штурмом вагоны ниже классом, и Владимир даже боялся представить, что творится там. В четыре часа пополудни раздался третий звонок, обер-кондуктор торопливо пробежал вдоль вагонов, давая на ходу свисток. Локомотив ответил ему своим протяжным гудком, и поезд натужно отполз от перрона. Купец, тяжко дыша, перекрестился. Корсаков был близок к тому, чтобы сделать то же самое.

Дорога до Владимира не отличалась живописностью. Особенно глаз Корсакова оскорбило Орехово-Зуево[2 - Хотя городом Орехово-Зуево стало только в 1917 году, село Орехово, село Зуево и фабричный поселок Никольское в конце XIX века часто объединялись до такого топонима.] с огромными фабричными бараками и жуткими высокими трубами, которые выплевывали в небо черные клубы дыма. Счастье только, что поезд пробегал расстояние от Москвы до древнего княжеского города за каких-то 4 часа, так что пытка немилосердно раскачивающимся вагоном обещала быть короткой.

Корсаков прилежно старался изучить каждую статью в газете (в основном – чтобы не пришлось общаться с соседом по купе), хотя, к примеру, наглый захват французами османского Туниса, которому были уделены вся первая полоса свежего номера и множество заметок в международном разделе, его мало интересовал. Пространное размышление об истинном значении слова «интеллигенция» и вовсе Корсакова чуть было не усыпило. Пришлось переключиться на критический отзыв о недавно окончившейся публикации «Братьев Карамазовых» (досточтимый автор скончался, пока Владимир лежал в больнице). Большую часть раздела объявлений так вообще занимали предложения снять дачу внаем на лето (май все-таки наступил). В общем, спустя полчаса Корсаков понял, что буквы плывут перед глазами, настырно отказываясь складываться в слова. Глаза неодолимо слипались. Незаметно для себя самого Владимир привалился головой к стенке купе у окна и задремал.