Хотелось у него спросить, каково оно – быть под пятой у кого-то и даже не иметь возможности повлиять на ситуацию. Но я не стал унижать Зарипова при Картамонове. Да, он мудак. Но… не так он прост. Я чувствую порой людей. И Зарипов определённо тяготится своим положением. А мне очень не помешало бы иметь рядом с Жебокрицким своего человека.
Если Лавр умен, то всё услышал и всё понял. Его нынешний хозяин рискует вовсе стать неадекватным человеком. А еще и бедным. Зерно сгорело, деньги… Допустим, что сгорели также. Они просто воскресли у меня в вещмешке, а до этого сгорели. Такие потери в одночасье сложно восполнить, если только нет крупной суммы денег на банковском счету, так что теперь он Лавру вряд ли сможет пообещать награду за пресмыкание. А я могу дать достойные условия для жизни всей семье Зариповых. Амбициозно? Да, сейчас может показаться, что я у разбитого корыта, но вижу намного лучшее будущее своего поместья.
– Все, хватит! – чуть ли не выкрикнул я, когда разговор уже опустился до уровня, когда одна сторона говорит «да», а другая, не приводя новых аргументов, только и талдычит, что «нет».
– И то правда, – поддержал меня крестный. – Ступайте, господин Зарипов, с Богом. А встретиться нужно с господином Жебокрицким.
– Господин Зарипов, я лишь прошу вас, если есть какие сведения, проясните: ведь нужно найти и покарать тех, кто это устроил. Вероятно, нас ссорят намерено, – сказал я уже почти вслед Лавру Петровичу.
Стройно, будто по-армейски, два десятка мужиков, прибывших с Лавром, развернули коней и спокойно, будто и не отступают с поля боя, отправились к себе.
Нахрапом меня взять не вышло, более того, получилась демонстрация моего стратегического союза с Картамоновым. Я и сам ранее не предполагал, что казаки крестного – такие вот бравые на вид. Есть предположение, что не только на вид они лихие, но и с боевым опытом. Говорили мне, что Картамонов будто ест ассигнации или, может, сжигает их – так как его поместье приносит прибыль, но ничего дорогого крестный не покупает, и дом не перестраивает, хотя у него жилище и поменьше моего сгоревшего, можно было бы и расширить. Все дело, видимо, в том, что Матвей Иванович вкладывает деньги в содержание, как он говорит «полушкадрона». И еще поправляет меня, когда я говорю «полуэскадрон».
– Так это не ты, дядька Матвей? – спросил я, когда наши бойцы ушли чуть вперед.
– Нет. Но я ждал этого вопроса. Успел подумать трезвым умом… Ты, что ли, сильно перешел дорожку начальству в губернском городе? – спросил крестный.
– Они подпалили? Я думал об этом. Но дотянуться до нас из Екатеринослава сложно. Я вон больше недели добирался, правда, кружным путем. Да и кто будет это делать? А еще есть у меня лента, ну, я показывал тебе, – сказал я.
Ну не укладывается в голове, что здесь может орудовать команда Кулагина. Сложно появиться какому-нибудь человеку, которого никто не знает, из ниоткуда и подготовить такие акции. Пусть и мой дом, и амбар с зерном Жебокрицкого не охранялись, но все равно… Время на подготовку нужно.
– Проезжало, как мне сообщили, нынче через Луганск ворье, может, из тех, с кем ты связался. Может, они? – спросил Матвей Иванович.
– Меня жечь – ладно, поверю, но Жебокрицкого… Вот если бы они работали на… – я не стал договаривать.
Такие догадки нужно держать при себе, даже и в разговоре с близкими. А у Матвея Ивановича, вроде бы, и по лицу прочесть можно, прямой он человек, но мало ли… Или все же – мало? Пусть знает.
Между тем, я не стал говорить вслух о том, что Кулагин мог связаться хоть бы и с ворами, чтобы сделать заказ. Это бесчестно? Даже казнокрад посчитает ниже своего достоинства связываться с ворами? Ой ли! Тарас и компания, может, и не воры, но те ещё головорезы – и сильно ли далеко ушли они от того же Понтера и Ростовского Ивана?
Женская шелковая лента… А что если это намек на некую Анфису? Ну, ту дамочку, в которую был без ума влюблен реципиент, если верить слухам. Может, он-то сразу бы понял, к чему лента… Ну а Жебокрицкий тогда при чем? Может, потому что и на его земле уголь чуть ли не выходит сам из земли и просится в телегу?
Заказчик, допустим, есть. Получается, и мотив преступления имеется, вероятные исполнители – в наличии. Пока всё сходится. Что же тогда говорит против моей версии? Только лишь понятие дворянской чести и достоинства, коими должен обладать господин вице-губернатор Кулагин. Так что, именно Кулагин становится моим подозреваемым.
– Дядька Матвей, я похоже, что и догадываюсь, кто может быть поджигателем, – сказал я, и крестный даже остановился, приготовившись внимательно меня слушать.
Обернувшись, чтобы точно более никто не слышал, я пересказал свои умозаключения. Когда я это сделал, Картамонов, вопреки моим ожиданиям, недолго сомневался. Вероятно, потому что он еще не столько помещик и дворянин, сколько казак со своим, не обделенным логикой мышлением.
– Коли так, то нужно говорить с Андреем Макаровичем. Он сволота, конечно, еще та… Но я помню, как даже с душегубцами-персами приходилось договариваться во время войны. Если уговор приведет к делу, то пусть так, – проявил мудрость Матвей Иванович.
– А я думал, что ты, дядька Матвей, расположен стрелять да саблей махать, а уже потом, коли будет с кем, разговоры вести, – удивился я.
– Война научит и стрелять, и договариваться, иначе никак, – заметил Картамонов без всяких усмешек и присказок.
– Это да, – поддержал я крестного.
– Что – да? Сказал, будто бы на войне был. Эх, Алексей. А я так и не понял, чему ты можешь научить моих казаков, – сказал Матвей, когда мы прибыли уже ко мне на спортивную площадку.
Я отправил своих людей патрулировать периметр поместья, ну а Картамонов все никак не хотел уходить. Я же не хотел его в очередной раз угощать, ведь без штофа не обойдётся. Нет, мне не жалко. Вопрос в другом, что уже присылала письмо Настасья Матвеевна, обвиняя меня, что ее папку спаиваю. К просьбам такой девицы нужно прислушиваться, а то, не ровен час, сама приедет.
– Батюшка, как прошло-то? Я распереживалась вся! – нам навстречу бежала та самая русская баба, что, если надо, так коня на себе в горящую избу втащит.
– Дочка, ты какого рожна тут? Я же велел тебе оставаться дома! – вот вроде бы и отчитывал дочь Матвей Иванович, но его тон был буквально наполнен любовью и лаской, что иных таким голосом хвалят.
– Ты до того, что я будто к Алексею пришла? – подбежав к нам, девушка зарделась, но одернула себя и решительно продолжила: – Коли сговорена с Николаем Сергеевичем, так тому и быть.
– Ты же моя курочка! – прослезился Картамонов и полез обниматься с дочерью.
Она же выше его. Ну, да счастья Настасье!
– Ну? А нынче же покажи, чему учить вздумал ученых! – сказал Матвей Иванович, будто вызов бросил мне.
И что такого-эдакого показать? Причем из того, что удивит казака?
– Ну, на ком показать? – спросил я.
Вышел вперед самый рослый из всех бойцов Картамонова. Я усмехнулся, но не посчитал уроном чести взять себе в качестве манекена, может, и соперника, казака чуть помельче статями, вровень себе. Это при полном восстановлении моей физической формы можно тягаться и с бойцами в более тяжелой весовой категории, а пока что – не стоит.
– Что ты, казак, сделаешь, чтобы выбить меня? Вот бой, нет ножей, сабель, а нужно выжить, – сформулировал я ситуацию.
– Ну так в глаз дам али в зубы, можно вот сюда вбить, – казак показал на солнечное сплетение.
– А вот так… – после того, как боец перечислил, к слову, немало точек, удары в которые могут выбить противника, начал и я свою науку.
То, что я показывал, называлось, ну или будет называться военно-прикладными ударными техниками. Суть всей системы заключалась в том, чтобы добиться максимальной эффективности в короткий промежуток времени при минимальном вложении сил. Начал я с того, что ударил казака в солнечное сплетение. Так, не удар, а хлопок. Но и этого оказалось достаточно, чтобы у соперника закружилась голова.
– Если ударить чуть сильнее, он свалится. Но и так этот враг уже некоторое время будет неспособен драться. У вас будет десять или более секунд, чтобы с иными расправиться, – поучал я.
Если сперва все присутствующие, даже Настасья, чуть сдерживали смех, мол, что может оболтус, воинскую науку не учивший, показать воинам – то, когда я дважды повалил казака лишь через захват кисти, стали живо интересоваться. Вот вызвался другой казак, когда первого соперника осмеяли. Он взял меня в захват сзади – и получил головой в нос, а после еще пяткой по голени.
Я перехватываю руку казака и завожу на болевой.
– Эко лихо-то как. Батькины ухватки? Петр Никифорович такого не показывал даже мне. Вот же… еще братом названным был, Царствия ему Небесного, – сетовал Матвей Иванович.
– Так что, есть чему мне учить казаков? – спросил я, а бойцы пока что молчали.
Трудно признавать опытным бойцам, что и им есть чему поучиться.
– Батька, дозволь походить да науку принять, коли все же господин Шабарин всё это дать сможет, – попросил, как я понял, старший над «полушкадроном» Картамонова.
– Э… – усмехнулся я. – Это после того, как мы с тобой, дядька Матвей, подпишем бумагу, что вступаем в союз, и твои враги – мои враги.
– Это ты, крестник, лишку хватил. Мои враги – твои враги? Покамест, как я вижу, всё наоборот, – покачал головой Матвей Иванович. – И что это за бумаги такие? Мы что? Цари с королями, что пишем договоры о союзах?
Кажется, Картамонов обиделся.
– Не нужно договора. Я шучу. Ты уже пришел ко мне на помощь, отплачу и я. Так что давай своих бойцов, учиться вместе будем, – я посмотрел на казаков. – А что, станичники, научите и меня своим премудростям?
– Коли, барин, вы не строптивы да работать будете, так и научим, – разгладив бороду, сказал старший казак.
Было чему еще и мне поучиться у казаков. Это, кстати, еще одна из причин, которая сподвигла меня использовать моих дружинников при обучении военному делу.
– В учении строптивость – помеха. За то не беспокойтесь, – сказал я и позвал еще одного бойца, но уже из своих. – Держи, Петро, нож, направляй на меня!
Немного посомневавшись, десятник, а еще и кузнец Петро так и сделал.
– Вот, – быстро забрав нож у Петро, сказал я.
Все достаточно просто, если только противник не ожидает таких действий. Я отвлек Петро толчком в плечо, а после забрал, схватив за лезвие, нож.
– А ну-ка! – все тот же старший над казаками решил так же поиграться ножиком.
Хлопок в бок, и правой рукой я выдергиваю нож из рук казака. В этот раз пришлось чуть сильнее схватиться за лезвие, благо, что до того я надел перчатки, а то здорово рассёк бы пальцы.
– Не… А еще? – недоуменно посмотрев на свою руку, в которой только что держал нож, сказал казак.
Второй раз уже не получилось, только перчатку порезал.
– Вот! – победно воскликнул казак.
– Так-то оно и есть, что «вот». Но ты же во второй раз знал, что я буду делать, вот только и думал о том, сжал нож сильнее. А коли не знаешь? То-то, – я наставительно поднял указательный палец кверху.
Ко мне уже подошел сам Матвей Иванович, видимо, также пожелавший проверить свою, а прежде всего, мою реакцию, но…
– Барин! Вакула с хлопцами скачут, а с ними карета, – прокричал один из мужиков.
Я посмотрел на дорогу, ведущую через парк, где уже были заложены сразу четыре домика. Да, ехала карета, а сопровождали ее пятеро моих дружинников. Но я же сказал, чтобы никого не пропускали? Что за новости! Нопороть горячку я не стал, а решил дождаться, когда подъедут.
Сам подошел к карете, показавшейся мне знакомой. Дверцы отворил мужик-кучер, и оттуда…
– Вы? Тты?.. Что ты тут делаешь? Зачем приехала? – спросил я.
Глава 4
– Вы что, совсем не рады меня видеть? – спросила Эльза.
Я не сразу ответил, а продолжал стоять в некотором недоумении. Первое, что в голову пришло, так это послать чертовку к её братьям-чертям. И несмотря на то, что в голове всплыли подробности нашего времяпровождения с этой привлекательной особой, оказавшейся столь навязчивой, я не не готов был теперь заключить Эльзу Шварцберг в объятия.
– Отойдём немного в сторону, – сказал я, взяв Эльзу за руку, которую перед тем все же удосужился поцеловать, и отведя подальше от любопытствующего народа.
Краем зрения я заметил возмущённое личико Марии, но мне было наплевать в данный момент на чувства и эмоции Марии Александровны. Мы с ней объяснились. Более чем конкретно, я определил свойства наших взаимоотношений и возвращаться к теме более не намерен. Может, такое мое грубое отношение с Машей компенсирует то, что я готов ей предложить работу не на голом энтузиазме, как бы эти слова ни звучали двусмысленно в отношении бывшей проститутки, а на окладе, как архитектору. Надеюсь, что денег у Жебокрицкого я экспроприировал достаточно и для этого тоже.
– Я покажусь вам грубым, но и вы, Эльза, не можете не понимать, что свалиться вот так, как снег на голову, – это нарушить любые рамки приличия. Объяснитесь! – решительно сказал я
Женщина потупила глазки, профессионально играя своей мимикой, демонстрируя мне извечные женские приёмы. Сейчас, по идее, я должен был в полной мере ощутить свою неправоту, вероятно, извиниться за резкость, а после она бы начала вить из меня верёвки.
– Ну вот, ты уже начал называть меня на «вы», – на томном вздохе, с театрально сыгранным разочарованием, сказала Эльза.
– Я не обещал на вас жениться, фрау Шварцберг, вы сами пришли ко мне ночью. Я не вижу ничего, чем мог бы вас обидеть. Более того, мне даже показалось, что это не я воспользовался доверчивостью женщины, а вы сделали то, чего хотели. В тот момент и я этого хотел, ни о чём не жалею, более того, вспоминаю о нашей встрече с теплотой. Но это ничего не меняет. Зачем Вы здесь? – всё с той же настойчивостью говорил я.
– Не извольте беспокоиться, сударь, я к тебе, Алёша, прибыла проездом. Решила уехать во Францию, – сообщила мне бывшая хозяйка доходного дома в Екатеринославе.
– Разве вам не известно, что происходит во Франции? Там же нынче революция. Или же вы столь воспылали стремлением к свободе, равенству и братству? – спрашивал я.
Действительно, начало 1848 года для Франции оказалось бурным временем. Из газет пока только известно, что французы лишь негодуют из-за политики своего короля, прозванным «король-буржуа». Вероятно, здесь я несколько проговорился, зная, чем должно всё дело закончиться. Пока ещё непонятно, какими эти события станут судьбоносными не только для Франции, но и для всей Европы.
Но Эльзу мои знания из будущего не смутили.
– Я к вам с деловым предложением приехала, в том числе. У меня есть свободные средства, а я кое-что помню из того, что вы говорили, как именно собираетесь устраивать своё поместье. Мой отец и мой дед были предприимчивыми немцами, и я тоже чувствую, где может быть выгода. Не согласитесь ли вы принять меня в долю в каком-нибудь из своих прожектов? – сказала Эльза, заставляя меня больше удивиться предложению, нежели даже самому факту её приезда.
Почему-то никак не укладывалось в голове то, что мое поместье, как и я сам, на данный момент кому-то видится перспективным. Нет, я-то уверен в том, что так оно и есть. Вместе с тем, все факты должны указывать иным людям об обратном. По крайней мере, я ещё не расплатился со всеми своими долгами, мой дом сожжён… А тут – прожекты, инвестиции.
– Неожиданно, – выдавил я из себя.
– Когда-то мой покойный муж произнес мудрые слова: нельзя складывать все деньги в один мешок. Есть большая вероятность того, что, отправившись во Францию, я потеряю всё своё не столь и большое состояние. Мне нужно будет куда-то возвращаться, и я хочу быть уверена, что какие-то деньги, мои деньги, находятся в надёжных руках, – будто читала текст или декламировала заученные слова, говорила Эльза.
– О какой сумме может идти речь? – спросил я.
Эльза закусила губу, будто прямо сейчас в уме считала. Вот только у меня складывалось убеждение, что всё уже давно рассчитано, подсчитано, и мне выдаётся лишь ранее выверенная информация.
– Думаю, что двумя тысячами я смогу вложиться. Вы обмолвились мне про то, что хотели бы прикупить у графа Бобринского уже готовый сахарный заводик? Так вот, я узнавала, что это можно сделать за тысячу семьсот рублей серебром, – продолжала удивлять меня своими познаниями Эльза.
Хотя чего ещё ждать от этих православных с протестантской душонкой русских немцев?
Российской империи несказанно повезло, что у неё есть такой внук Екатерины Великой и Григория Орлова, как граф Бобринский. Этот потомок царственного адюльтера – очень грамотный предприниматель и даже, наверное, изобретатель. Именно с его плугами моя мастерская конкурирует в Екатеринославе. Вернее, не совсем так. Пока до того, чтобы стать полноценным конкурентом Бобринскому, мне далеко. Пока…
Между тем, не только изготовлением металлических орудий труда промышляет Бобринский. В своих огромных поместьях, в основном, сконцентрированных в Малороссии, Алексей Алексеевич Бобринский производит невероятное количество сахара, уже выбивая отечественной оглоблей из этого бизнеса и англичан, и французов.
А ещё в чём повезло России, и что далеко не все осознают, – Бобринский готов продавать не только свои изделия, тот же сахар и подсолнечное масло, он предлагает помещикам покупать готовые заводы. То есть не сами здания и сооружения, конечно, а все те механизмы и алгоритмы, которые используются при усовершенствованной Алексеем Алексеевичем технологии изготовления сахара из свёклы.
– Если вы займётесь этим сами, то… – я хотел сказать, что, мол, оставайтесь столько, сколько захотите.
Вот только всё равно что-то не вязалось в словах Эльзы. С чего ей так мне помогать? Или это я просто недооцениваю женские чувства? Ну, так в этом я не специалист. Могу вот только так: рубить правду-матку, отшивая любых, даже весьма миловидных лиц женского пола.
– Я прибыла со своим помощником и помощницей-служанкой. Если вы приютите нас, буквально до того времени, пока не заработает сахарный заводик, я всё сделаю по устройству на ваших землях завода на паях. Мои шестьдесят долей, это в счёт будущей покупки вами сахарной свеклы – такая вот вам щедрость от меня в знак нашей… дружбы. Я имею выходы на графа Бобринского. Его управляющие неоднократно останавливались именно в моём доходном доме.
«И я даже не хочу думать о том, как ты налаживала с ним контакт, используя „выходы“ – волей- неволей пронеслось у меня в голове.
Впрочем, на Эльзу я, может, зря надумывал. Если с Машей было всё понятно – она элитная эскортница Екатеринославской губернии, то об Эльзе Шварцберг лишь ходили слухи, не подкреплённые никаким фактами. Или же эти факты были мне незнакомы.
– А вы занимались когда-нибудь… организацией балов или великосветских, пусть губернских, приемов? – спросил я, задумываясь, как ещё использовать эту неожиданно появившуюся женщину.
– Пожалуй, что и да. Когда устраивал балы вице-губернатор, господин Кулагин, я помогала ресторации Морица с организацией приёма.
– Что ж, отвечу так – не в правилах честного дворянина оставлять людей без крова. Так что милости прошу, живите у меня, мой скромный дом хлебосолен для мимо проезжающих гостей, – я соглашался, но внимательно, старательно расставлял акценты.
