– Не боюсь. Я с ними дружу. Иногда разговариваю, – ответил я.
– Хорошая весть! – объявила бабуля по-французски, тыча в моего паука. – Всегда приносит хорошую весть!
– Я все детство жила с пауками на потолке. Но боюсь их до сих пор. Когда бабуля – фанатка пауков, а сестра обожает ящериц, любой свихнется, – заметила Лея, поежившись.
– В детстве я подкармливала ящерок, которые сбегались к нам в дом на террасу, – улыбнулась Элена. – А Лея всегда их боялась. Она вообще всех боится. Кстати, тут живут попугаи. Они милые, но иногда очень громко кричат. И не кормите горлиц, даже если они будут делать вид, что не ели сто лет и умирают от истощения. Иначе они станут хозяевами этого места.
– Хорошо, не буду. Попугаев я тоже не боюсь, – кивнул я. К горлицам уже привык. Рядом с хостелом, где я жил, росло дерево. Горлица туда врывалась, как многодетная мать к детям и непутевому мужу. Она так кричала, что не только птенцы, даже мой сосед переставал храпеть.
Следующие несколько дней прошли в обустройстве – то появлялась измученная Лея с очередными пакетами, в которых обнаруживались кастрюли, сковородки, еще полотенца, занавески в спальню. То приезжал Жан, выгружая новые стулья на кухню. То приходила Элена с готовыми блюдами от бабули. Иногда забегала соседка с очередным тазиком еды. Надо признать, так сытно я никогда не ел. Даже в детстве. И никогда так сладко не спал благодаря новым подушкам, которые привез Жан. А историк, как и художник, чтобы работать, должен испытывать нужду и голод. О работе я вообще забыл. И не вспомнил бы, если бы не Лея, появившаяся рано утром и трезвонившая в дверь.
– Сегодня надо прислать первый отчет хозяину! – закричала она. – Я ночью получила от него письмо. Учитывая разницу во времени… в общем, у тебя есть пара часов, чтобы сделать вид, что ты начал работу! Господи, ну почему я всегда все должна держать под контролем? Теперь еще ты на мою голову свалился! Садись работать немедленно!
– Вы не спали сегодня? – уточнил я.
– Поспишь с ним, – Лея выглянула в окно и закатила глаза. – Что ты хочешь?
– Передай Саулу мясо! – крикнул с улицы Жан.
– Вы помирились? Снова сошлись? – уточнил я, изображая радость на лице.
– Ты так же умеешь делать счастливое лицо, как бабуля. Даже не пытайся, – отмахнулась Лея. – Мы не сошлись! Слышишь? – крикнула она на улицу. – Прошлая ночь ничего не значила! Я тебя не простила! Если хочешь передать мясо Саулу, сам поднимайся. Я тебе не пицца – бегать туда-сюда!
Через пять минут на пороге появился сын соседки, который недовольно протягивал мне сверток.
– Это надо есть, – сказал по-английски он и показал, как я должен брать рукой еду и класть в рот. Парень точно думал, что имеет дело с полным идиотом.
– Упертый. Ни за что не уступит. Поэтому я с ним развелась, – объявила грозно Лея и опять подошла к окну. – Я сейчас спущусь и все тебе скажу! Не смей уезжать! Мне на работу надо! И ты будешь терпеть всю дорогу, что я тебе скажу! Молча! Даже слова поперек не скажешь!
– О, эта женщина! – закричал с улицы Жан. – А позапрошлая ночь что-то значила?
– Нет! – закричала Лея. – И прекрати всем рассказывать про мою личную жизнь! Я свободная женщина!
– Саул, ты там? Отодвинь эту женщину и подойди к окну! – крикнул Жан.
– У тебя ноги отвалятся подняться? Или ты всему району хочешь рассказать, как переспал с бывшей женой? – закричала Лея. – Отстань от человека! Саул должен работать! Ему через два часа отчет сдавать, или я должна буду его выселить!
– Я два раза переспал с бывшей женой и собираюсь в третий! – закричал Жан. – Вот почему мне досталась такая резкая женщина, а? Чуть что не так – сразу развод, теперь вот над ребенком издевается – только поселила, сразу грозится выселить. А если ребенок еще не может работать? Он еще даже не завтракал! Саул, я сделал тебе бутерброд с ростбифом!
– Спасибо! – выкрикнул я в окно.
– Так, потом съешь его бутерброд. Садись работать. Хозяин квартиры действительно ждет от тебя отчет, два письма ночью прислал, – велела Лея, забрала бутерброд и начала жевать сама. Пошла на кухню и быстро сварила кофе.
– Лея, ты почему затихла? Саул! Она забрала у тебя бутерброд? – крикнул Жан.
– Если честно, да, – крикнул я в ответ.
– О, она всегда любила мой бутерброд с ростбифом! – радостно воскликнул Жан. – Хорошо, что я несколько приготовил. Эй, мальчик, отнеси в ту квартиру, только не отдавай пакет женщине!
Сын соседки не двинулся с места.
– Ты уже получил деньги, еще хочешь? – удивился Жан. Парень кивнул.
– На вот тебе пять евро и скажи женщине, чтобы сварила мне кофе. Когда она сварит, принесешь мне. Понял? – велел Жан.
Подросток обреченно закатил глаза. Ему приходилось иметь дело с туповатыми взрослыми.
Он выдал мне сверток и передал по-французски пожелание кофе.
– Он еще наглость имеет! – воскликнула по-итальянски Лея. – Он хочет кофе! А Саул не хочет кофе? Ему надо работать! Вот, садись, быстро завтракай, пей кофе и за работу, – велела она мне.
Парень кивнул, спустился вниз и передал, что кофе не будет.
– Хорошо! Не нужен мне твой кофе, просто признай, что наш развод был твоей ошибкой! Самой большой ошибкой в жизни! – закричал Жан.
– Нет! Я была права! – воскликнула, дожевывая бутерброд, Лея.
– Или ты сейчас не ешь мой ростбиф? Или тебе не вкусно? – крикнул Жан. – Саул, ты знаешь, почему Лея подала на развод? Я тебе скажу, чтобы ты был осторожнее с женщинами! Никогда не знаешь, что творится у них в голове. Она может провести с тобой ночь, есть твой ростбиф, но так и не простит! Так ты спросишь, почему она со мной развелась?
Лея закатила глаза и сделала знак, мол, спроси, иначе он не отстанет.
– Почему? – выкрикнул я.
– Она хотела поехать на море! На курорт – здешнее море ее не устраивало! Я ей говорил, что будет дождь! Специально смотрел погоду – всю неделю обещали ливни! У меня торговля, а она уперлась – на море, и все. И что случилось?
Жан замолчал, ожидая вопроса.
– Конечно! Зачем, спрашивать, что случилось? И так понятно! – закричал он, пока я молчал под взглядом Леи. – Всю неделю был ливень! Не какой-то там дождик, кап-кап и все, – стеной лил. Я потащил Лею на пляж и сказал – вот, ты хотела море, купайся! Потому что, пока мы здесь, все мои клиенты там. И моя торговля тоже там. Она так обиделась! Собрала чемодан и уехала. Бросила меня! И я вообще ничего не понял, когда получил документы на развод. Думал, почта ошиблась. Я их выбросил. Два раза выбросил. Так еще и виноватым остался! Эта женщина – она очень странная! Кто разводится из-за погоды, скажи! Только моя бывшая жена, которая мне страшный позор устроила своим разводом. Уже год прошел, а все клиенты спрашивают, как поживает моя Лея, и приветы ей передают.
– О, когда мужчина разводится, это, конечно, гордость, а когда женщина хочет стать независимой, так у вас будто яйца отрезают, да? И сразу женщина считается странной! – Лея пошире открыла окно, видимо, чтобы Жан ее лучше слышал.
– Дорогая, здесь дети, ты продолжай, но не про яйца, – из соседнего окна выглянула моя соседка, она четко произнесла эти слова по-фран-цузски.
– Простите, я не хотела кричать, – ответила ей Лея, – но вы же слышите, что он мне говорит! Как я могла его терпеть?
– Да, никак не могла, – согласилась соседка. – Только ты иди к нему сейчас, вы немного отъедете и все выясните.
Соседка показала на собравшихся внизу детей, которые, кажется, ждали продолжения истории про яйца.
– Жан, я сейчас спущусь! Мне надо на работу! Отвезешь меня! – закричала Лея.
– Мне тоже надо на работу! Я не нанимался работать водителем для твоей семьи! – воскликнул Жан.
– О, ты это моей бабуле в следующий раз скажи! Но очень не советую! – крикнула в ответ Лея. – Так, а ты садись работать. Через два часа жду от тебя отчет! Ты же писатель, да? Напиши что-нибудь, чтобы хозяин не потребовал тебя выселить! – заявила уже мне Лея.
– Я не писатель вообще-то, – заметил я, когда Лея уже захлопнула дверь.
Она спустилась во двор и села на мотоцикл к Жану.
– Держись крепче, женщина, – он выдал ей шлем.
– Постарайся ехать быстрее, чем моя бабуля, – не задержалась с ответом Лея.
Я допил кофе и посмотрел на балконную дверь. Наконец собрался с духом и открыл. Балкон был огромный, я даже не представлял, какого он размера. Скорее терраса. В углу стояло кресло-качалка. Плетеное, явно старое, но в очень хорошем состоянии. Такому место в антикварном магазине, а не на балконе обычного дома в спальном районе. Я сел и немного покачался. Никак не мог заставить себя приняться за работу. Да и как работать в таких условиях? С балкона открывался потрясающий вид на небольшой парк и сад, не видимые из других окон. Я и не подозревал о его существовании. Лимоны уже начинали желтеть, дерево граната пока не могло похвастаться плодами. Тут же росло дерево авокадо. Я невольно улыбнулся. По одной из версий, плоды, свисающие с ветки, имели такое же название, как тестикулы. Интересно, кто-нибудь знает об этом факте, кроме меня? Еще один куст с невероятно красивыми цветами завораживал. А посредине сада очень смешно торчала пальма. Высоченная, с длинным тонким стволом и жалким хвостиком сверху. Будто пальма-подросток, которая вымахала в стволе, а в листьях еще не развилась. Она немного сутулилась вбок, будто стесняясь своего роста и того факта, что вынуждена стоять вот так, посреди сада, и смотреть сверху вниз на соседок. Я и представить себе не мог, что когда-нибудь буду жить в таком доме. Мне нравилось слушать детские и птичьи крики, доносившиеся со двора. Горлица, кажется, ругалась на всех и сразу по любому поводу. Попугаи вопили, будто у них пальму отбирали. Я сидел в кресле-качалке и наслаждался птичьим базаром.
О большем не только я, никто бы не смел мечтать. Правда, для работы – невыносимые условия труда. Слишком красиво, слишком хорошо. Я мог бы часами сидеть на балконе и любоваться видом сада и парка. И мне бы точно не надоело. Но Лею, поручившуюся за меня, и ее семейство я подвести не мог. Поэтому открыл первый ящик. Детские игрушки – машинки, конструкторы, пазлы. Дерево хорошего качества, ничего не отсырело. Я не удержался и повозил машинками по полу, убеждая себя в том, что проверяю, в каком они состоянии. Машинки были мечтой коллекционера – настоящие, сделанные из металла, а не пластмассовые. У каждой открывались дверцы, капот и багажник. Из машинок можно было составить автопарк, что я и сделал. Пересчитал – двадцать восемь. Все разные, и все, так сказать, «на ходу». О них явно заботились и берегли. Потом я час собирал детский пазл – вырезанные деревянные фигурки требовалось вставить в нужное углубление на доске. Но один фрагмент никак не совпадал с углублением. Пришлось его просто запихнуть. Впрочем, дети так часто делают, когда не получается – запихивают абы как.
А потом я собирал мобиль для детской кроватки. Конструкция была не современная, а явно самодельная, сделанная из хорошего дерева. Я, пока ее собирал, зарекся от раннего брака. Но когда наконец справился с хитроумным устройством, которое не вставлялось, а защелкивалось, о чем я сразу не догадался, оно оказалось настоящим чудом. Этот мобиль для кроватки явно делали на заказ, и над ним колдовал умелец. Я достал из пакета игрушки и подвесил к мобилю. Покрутил. Игрушки начали кружиться. Лошадка, овечка, щенок и котенок. Каждая игрушка была сшита вручную. Я невольно засмотрелся – у лошадки были настоящие сбруя, седло. И грива казалась настоящей. У щенка имелся ошейник, украшенный крошечной косточкой, а у котенка почти такой же, только с рыбкой. Только у овечки ничего не было, кроме шерсти. Я готов был поклясться, что это настоящая овечья шерсть, удивительным образом сохранившаяся.
Никакого встроенного музыкального механизма мобиль не предполагал. Видимо, в те годы дети засыпали под колыбельные, которые пели матери, а не под известные музыкальные классические мелодии, обработанные для младенцев. Как-то я слышал подобное – когда, поступив в институт, приезжал повидаться с отцом. В новом браке у него родился уже второй ребенок. Над кроваткой висел мобиль, издававший странные звуки. Я не сразу узнал Чайковского. Меня аж передернуло. Папа думал, что мне неприятно смотреть на ребенка, еще одного единокровного брата, который никогда не станет мне близок, учитывая разницу в возрасте, да и все остальные обстоятельства. А я не сказал, что меня покоробило такое исполнение Чайковского. Будто его засунули в музыкальную шкатулку и пустили в замедленном темпе. Сильно замедленном. Я еще подумал, что вот вырастет ребенок и будет думать, что Чайковский – это то, что в мобиле играет. А потом взрослые удивляются, почему дети такие странные. Может, не нужно приучать их к классике в исполнении коробочки на батарейках?
Этот же мобиль был совсем другим. Теплым и настоящим. И игрушки сшиты с любовью. Для ребенка, которого очень ждали и к рождению которого готовились. Счастье – родиться в такой семье.
Когда я отлепился от машинок и игрушек, если честно, силы мои иссякли. То ли от подступающей жары, то ли от эмоционального состояния. Почему-то вспомнился отец, его взгляд на новорожденного сына и взгляд на меня, уже вроде как взрослого. Нет, я не ревновал отца. Иногда даже его понимал, точнее, мне удавалось себя убедить, что я его понимаю. Да и к маме у меня не было претензий. Я надеялся, что она наконец найдет мне замену в виде более подходящего по возрасту мужчины, которому сможет предъявлять претензии. Я желал ей только счастья. Но мне вдруг стало обидно и даже больно. Ни отец, ни мама не хранили ничего из того, что напоминало бы о моем детстве. Под диваном или на антресолях в коробке не лежали мои первые пинетки или ботиночки, а в дальнем ящике стола не хранилась папка с моими первыми каракулями или открытка «Любимой маме». Здесь же, на балконе, лежали детские игрушки, а на самом дне, заботливо упакованные – те самые первые пинетки и первая подушка. На ней была наволочка, тоже сшитая специально, с вышитыми жирафом и зеброй. Пеленка, украшенная кружевами. Она была самой обычной, а вот кружева, пристроченные специально, явно дорогие. Возможно, они были спороты с подвенечного платья, чтобы украсить пеленку долгожданного первенца. Там же, в коробке, завернутая в белую льняную ткань, лежала крестильная рубашка – длинная, как платье. Рубашку украшало то же кружево, что и пеленку. Возможно, это был один комплект, сшитый на крестины.
Я посмотрел на часы и понял, что из отведенных на работу двух часов полтора уже прошли, а я даже не добрался до писем и книг, которые были интересны хозяину. И, главное, не понимал, как писать отчет. Коробка номер один. Найдены машинки в количестве 28 штук. Все в идеальном состоянии. Детский мобиль – одна штука. Работает. Рубашка, по виду крестильная – одна штука.
Собственно, именно так я и написал, и отправил на почту Леи. Она тут же перезвонила.
– Что ты мне прислал? – возмущенно закричала она.
– Опись. Не знаю, как это правильно называется по-французски или по-итальянски. По-русски звучит «опись», перечисление найденного.
– Ты хочешь, чтобы я это отправила хозяину? – продолжала кричать Лея.
– Я не знаю, чего он ждет. Это было в коробке. Или спросите у него, в какой форме он хочет получать отчеты.
– Я не могу спросить!
– Почему? Я ведь только начал. Дальнейшие отчеты буду присылать такие, какие он пожелает.
Откровенно говоря, я понимал, почему Лея кричит. Я бы тоже кричал, если бы получил четыре строчки.
– Я не могу спросить! Потому что сначала он уволит меня, а потом я выгоню тебя. То есть наоборот – мне придется выгнать тебя из квартиры, а потом хозяин уволит меня, потому что я не смогу найти тебе замену! И потеряю постоянного многолетнего клиента!
– Возможно, хозяин просто придумал себе сокровища, которых в этих коробках и нет? Так часто бывает… в российской истории случалось сплошь и рядом. Мифические князья, лжеправители, княжны, которые вовсе не княжны… – начал объяснять я.
– Только не надо мне сейчас урок истории проводить! Дай мне еще хоть какую-то информацию! – взмолилась Лея.
– Ну, можете ему написать, что я проверил каждую из двадцати восьми машинок. Все ездят, у всех открываются багажники и дверцы, – я снова попытался пошутить.
– Ты издеваешься? – воскликнула Лея.
– Нет, шучу, – ответил я.
– Мне написать, что ты полтора часа возил машинки по полу? Автопарк из них не составил? – язвительно спросила Лея.
– Если честно, составил, – признался я.
– Господи, мужчины… вы хуже детей, – заявила Лея. – Хорошо, я что-нибудь попытаюсь придумать.
Полчаса я провел в ожидании. Потом начал нервничать и сам перезвонил Лее.
– Ничего? Не отвечает? – спросил я.
– Нет. Наверное, думает, сейчас тебя выселить или завтра, – буркнула Лея. – Я ему написала, что ты обживался, привыкал к новому месту, был измотан жизнью в хостеле, поэтому отсыпался. Попросила дать тебе еще немного времени. Но вряд ли его это разжалобит. Он же не моя бабуля. Саул, я не знаю, что делать.
– Дайте мне адрес его электронной почты. Я сам ему напишу, – предложил я. – Так будет лучше. Возьму ответственность на себя, и он вас не уволит. Да и вам не придется быть пиццей. То есть доставкой, то есть почтальоном.
– Хорошо, адрес пришлю. Только, когда будешь ему писать, поставь меня в копию, пожалуйста. Я все-таки за тебя отвечаю, – согласилась Лея.
Я не знал, что писать хозяину. Терять мне было нечего. К хорошему, в смысле квартиры, я еще не успел привыкнуть, а возвращение в хостел хоть и не радовало, но и не пугало. К тому же я еще не успел обрадовать учеников сообщением, что наши с ними занятия прекращаются. Как раз сегодня собирался это сделать. Так что я сел и написал правду, опять же следуя заветам Эммы Альбертовны. «Савелий, если не знаете, что сказать, говорите всегда правду!» – твердила она, когда я не мог пересказать текст по домашнему чтению, потому что не успел его прочесть.
Так что я решил написать правду. Начал с кресла-качалки и вида с балкона. Написал про попугаев и горлицу-скандалистку. Про то, что хозяин создал невыносимые условия для работы и такой вид из окна мне даже во сне не снился. Я написал про все двадцать восемь машинок и собранный мобиль. Написал про мои попытки собрать детский пазл – петух так и не влез в нужную прорезь. И про крестильную рубашку и пеленку тоже написал, допустив предположение, что кружева были спороты с подвенечного платья. Я подробно описал игрушки на мобиле и что у собачки даже ошейник на месте, а у овечки шерсть хоть и примялась, но хоть завтра из нее можно носки связать. Это я опять пытался пошутить, забыв про предупреждение Леи. А еще написал, что, если хозяин велит избавиться от коробки с игрушками, я ни за что этого не сделаю. Не выброшу! Перетащу в хостел или еще куда-нибудь. А машинки сам готов выкупить, только не сейчас, а когда немного подкоплю денег. Поддавшись порыву, добавил, что мои родители, пусть и разведенные, не хранят мои детские вещи, чего бы мне очень хотелось. И заметил, что ребенок, которого так любили еще до его рождения, должен был вырасти сильным и успешным человеком. Во всяком случае, если верить самурайской поговорке: «Рожденный в любви слабым быть не может».
Откуда в голове всплыла эта поговорка, сам не знал. Эмма Альбертовна тут точно была ни при чем. В конце письма честно признался, что разобрал лишь одну коробку и больше не смог. Мне хотелось плакать, думать о родителях и о том, какое это счастье, когда о тебе заботятся. Отметил, что очень благодарен Лее и ее родным за заботу. Подписался «Савелий». Перечитывать написанное не стал. Сразу отправил.
Через пять минут зазвонил телефон. Лея.
– Саул, это невозможно, – хлюпала она в трубку, – ты так написал! Это так… я сижу и плачу. И Жан тоже плачет.
– Лея, зачем вы разрешили Жану читать мое письмо? – возмутился я. – Это же личная переписка!
– О, а что я могу сделать, если он стоит за моей спиной и нависает! – воскликнула Лея. – Дорогой, ты такой талантливый мальчик! Тебе надо писать! Мне так жаль, что твои родители развелись! Бедный ребенок, что ты пережил!
– Лея, вы сейчас говорите, как ваша бабуля, – рассмеялся я. – Давайте дождемся ответа хозяина. Может, он совсем не сентиментальный человек и ему не понравилось мое письмо.
– Да, дорогой, конечно. Но если он тебя выселит, я тебя поселю у себя в офисе. У меня есть раскладушка. А потом подберем другое жилье, – горячо заверила меня Лея.
Мы еще разговаривали, когда на почту пришел ответ. Кажется, мы с Леей вздрогнули одновременно. Письмо хозяина оказалось предельно коротким и далеким от сантиментов. Он написал по-английски: «Пусть продолжает работать».
– И что это значит? – ахнула Лея.
– Это значит, что я пока не бездомный, чего мы и добивались, – ответил я. – Хорошая новость, не правда ли?
– И это все? Больше ничего? – все еще не понимала Лея.
– Значит, все. Но у меня есть еще две недели до следующего отчета! – Я пытался приободрить расстроенную Лею, которая, видимо, ожидала от хозяина более яркой или эмоциональной реакции.
– Да, конечно, это хорошо, – согласилась она.
– Я постараюсь побыстрее разобрать еще несколько коробок и отправить отчет пораньше, – пообещал я.
– Саул! Не обращай внимания! У этого человека просто нет сердца! Я до сих пор плачу от твоего письма! – вырвал трубку у Леи Жан.
