Катя Качур "Желчный Ангел"

Наркотический сон прервал хирург. Он открыл дверь одиночной палаты и нарочито весело спросил:

– Ну, как самочувствие, Сергей Петрович?

– Как будто меня прооперировали, – вяло ответил пациент.

– Хо-ро-шо! Очень хорошо! Как болевой синдром?

– После чудо-укольчика значительно лучше.

– Понятно-понятно, тримеперидин – хорошая штука.

Хирург был странно взволнован. Синяя шапочка сбилась на левую сторону головы, из-под нее вихром торчали вспотевшие волосы. Даже сквозь пресловутый тримеперидин Сергей Петрович заметил, что врач держался иначе, чем ДО операции. Тогда он был вальяжным, богемным, чуть отстраненным. Сейчас – прибитым и заискивающим, как нерадивый школьник у доски.

– Скажите… – замялся медик, – вы, случайно, ничего не потеряли?

– Кроме желчного пузыря, который вы, Вадим Семеныч, сами же и вырезали, ничего, – попытался улыбнуться Сергей Петрович.

– Ну да, ну да… – отозвался хирург. – А в ближайшие дни никакой пропажи в вашем доме не было?

– Да нет… – От странных вопросов пациент стал стремительно трезветь. – А что случилось?

– Ничего, ничего, – продолжал блеять Вадим Семенович. – А как именно вы себя чувствовали ДО того, как попали к нам в хирургию?

– Странный вопрос. Мою историю болезни вы вроде бы изучили. Я с детства мучаюсь болями в животе. У меня хронический панкреатит, гастрит, синдром воспаленного кишечника… – Сергей Петрович долго и нудно перечислял все поставленные диагнозы, – ну а к вам я поступил с камнем в желчном пузыре. Мне давно пытались его удалить, но каждый раз операция по разным причинам срывалась. А теперь, после очередного приступа, я попал к вам. Что чувствовал? Было невыносимо больно.

– Так-так, прекрасно, – эхом отозвался хирург.

– Ничего прекрасного в этом не вижу, – обиженно пробурчал Сергей Петрович. – Кстати, не подарите мне на память камень?

– Какой камень? Откуда вы знаете о камне? Вы его видели раньше? – Вадим Семенович занервничал еще больше.

– Не пугайте меня! Камень, который вы извлекли из моего желчного пузыря. Я читал в интернете, что их возвращают пациентам. А какой он из себя – это вам лучше знать. Холестериновый, пигментный… Какие у вас там еще бывают?

– Ах да, – выдохнул врач. – Камень не верну. Я раздробил его еще в процессе операции. Чтобы легче было вытянуть пузырь наружу, не расширяя разреза.

– Жаль. Хотел бы на него взглянуть, – отозвался Сергей Петрович. – Можно я еще посплю? Совсем нет сил на разговоры…

– Да-да, поспите. Только через пару-тройку часов поднимайтесь с постели и идите гулять в коридор. Ходить нужно обязательно. Чтобы не было спаек.

Хирург вышел, но Сергей Петрович больше не смог заснуть.

«Мутный какой-то этот врач, – подумал он, – а говорили: не волнуйся, золотые руки! Небось накосячил в моем животе…»

От этой мысли стало совсем тоскливо. Измученный бесконечной болью, Сережа, Серега, Сергуня, Серый надеялся, что хотя бы после операции станет легче.

Через два часа пришла сестра, помогла ему подняться и вывела в коридор. Там, как тени на кладбище, медленно переставляя ноги, ходили прооперированные.

Сергей Петрович, держась на расстоянии двух метров, пристроился за сухонькой старушкой. Она двигалась пошустрее остальных, видимо, лежала здесь давно. И, похоже, жаждала общения. Потому как в один момент притормозила и дождалась, пока белобрысый симпатичный мужчина в синем спортивном костюме не поравняется с ней.

– Новенький? – оценила она наметанным взглядом.

– Новенький, – кивнул Сергей Петрович.

– Кто оперировал? – поинтересовалась старушка.

– Вадим Казаченко.

– Повезло! – причмокнула бабуля. – Крутой чувак. Руки – золото. Говорят, после него заживает все как на собаке. И денег не просит. А меня – Воронков. Я вот уже неделю лежу, сепсис был.

– Выздоравливайте!

– И ты, милок, не болей! Лицо твое мне знакомо. По телику не выступал?

– Выступал.

– Актер какой?

– Нет, писатель.

Навстречу пациентам плыла медсестра с электронным градусником в руках. Он был похож на пистолет, и дуло его медичка направляла на всякого проходящего, целясь в лоб. Причем заме?р она производила в полуметре от больного, поэтому, если кто-то проходил рядом, термометр высвечивал нечто среднее арифметическое.

– Тридцать семь и два! – озвучила она бабке. – Как фамилия?

– Травинкина, – отрапортовала та.

– Тридцать семь и два! – заявила она бабусиному собеседнику. – Как фамилия?

– Похоже, ваш градусник не слишком разнообразен в показаниях. Прямо скажем, не парится, – усмехнулся Сергей Петрович.

– Какие выдали, такими и меряем, – ответила сестра. – Фамилия?

– Греков, – повиновался он.

– Греков? – Старушка просияла. – Сергей Греков? «Отрезать тень»? – Она назвала последний нашумевший его роман.

– Так точно.

– Я читала, – гордо произнесла она. – Плакала. Клево написал. Прямо про меня. Теперь понятно, почему в одноместной палате лежишь.

– Ды… просто заплатил за нее, – растерялся Сергей Петрович.

– А зря. Надо быть ближе к народу. Я вот тут с четырьмя тетками лежу, так они столько понарассказывали! Волосы дыбом! Тебе бы пригодилось. Только в туалет не пробьешься и пукают по ночам.

Писатель, обычно охочий до чужих историй, сейчас желал только одного – тишины. И – свободного туалета без постороннего пукания.

Он раскланялся с бабулей и поковылял в свою палату. Странное поведение врача не шло у него из головы.

Глава 2

Кристалл

Вадим Казаченко, молодой хирург городской больницы, сидел за столом в ординаторской и тер ладонями взмокшую голову. Коллега Воронков, спеша на очередную операцию, остановился возле него и взял за подбородок.

– На тебе лица нет! Салфетку в животе забыл?

Вадик покачал головой.

– Все нормально. Просто бессонная ночь.

На самом деле к произошедшему с ним утром можно было применить любой эпитет, только не слово «нормально». Случившееся было аномальным, экстраординарным, сверхъестественным.

Начиналось все вполне обычно. В семь ноль-ноль, когда он выезжал на работу, в лифте ему попался соседский фрик Тимоша. Это означало, что день будет так себе. Вот если б он столкнулся с Маргаритой, которую тайно обожал, это было бы хорошим знаком. Но Марго попадалась редко, ее рабочий день обычно начинался позже. Тимоша же учился в кулинарном колледже (как сказали бы в детстве Вадима – «пищевая каблуха») и исправно ездил к первой лекции. Фрик был цветастым, как петух, с многочисленным пирсингом на губах, бровях и языке, тоннелями в ушах и вживленными рожками на лбу.

– Здрасте, – буркнул он. Из-за металлических колец во рту речь его была невнятной.

– Привет, Тим.

С семнадцатого этажа лифт спускался две минуты. За это время можно было обменяться новостями.

– Как башка? Зажила? – спросил хирург, поднимая со лба фрика зеленую шапку-пидорку. Вокруг металлического рога кожа была еще фиолетово-красной.

– Почти, – промямлил Тимоша, – шов чешется.

– Это нормально, – успокоил Вадим, – мажь левомеколем.

– Мажу, спасибо, – закивал фрик.

Он был благодарен Вадиму за недавнее спасение. После очередного надругательства над собственным черепом, когда Тимоша вживил титановые болты под кожу, хирург с верхнего этажа заметил – опять же в лифте, – что у парня пошло нагноение. Вечером он пригласил фрика домой, вскрыл абсцесс и почистил рану. Температура и отек над глазом спали, Тимоша ожил и, как начинающий кулинар, испек спасителю торт.

«При чем здесь фрик? Зачем я его вспомнил?»

Вадим продолжал массировать пальцами вспотевшие виски. Главное – операция. Плевая лапароскопическая операция, какие он делал по три-четыре в день. Холецистэктомия, по-простому – удаление желчного пузыря. Пациент спортивного телосложения, с хорошо выраженным мышечным корсетом. В анамнезе – до фига всего плюс калькулезный холецистит. Камень в желчном определялся на УЗИ как образование средних размеров, округлой формы, ничем не примечательное, не застревающее в протоках. Вряд ли мужику станет легче после удаления. Видимо, причина его болей в чем-то другом. Но об этом подумают гастроэнтерологи. Его же, Вадимина, задача – сделать все ювелирно четко. Больного уже подготовили. После манипуляций анестезиологов он лежал без сознания, смирный, обездвиженный, с трубкой ИВЛ во рту. В ногах его сестра Марьиванна разложила провода видеокамеры, лапароскопа, разноцветные и разномастные шланги и шнуры. Ассистент Володька разминался справа от операционного стола.

– Скальпель, салфетку! – скомандовал Вадим сестре и сделал небольшой разрез чуть выше пупка. – Цапку![2 - Цапка – зажим.]

Далее все по плану. Четыре маленьких «отверстия» в брюшной полости, четыре троакара[3 - Троакар – медицинское устройство, используемое в минимально инвазивной хирургии.], сквозь которые ввел камеру и инструменты. Пузырь оказался не простым, но и не очень сложным – со спайками между брюшиной и печенью. Явно не раз провоцировал острые приступы. На экране монитора идеально просматривались нюансы. Тремя танталовыми клипсами Вадик зажал печеночную артерию, отсек ее и то же самое сделал с пузырным протоком. Крючком-коагулятором аккуратно «отжег» брюшину. Небольшое капиллярное кровотечение промокнул салфеткой. Марьиванна бдила, чтобы количество погруженных внутрь пациента инструментов и «тряпок» равнялось количеству извлеченных. Пока Вадим возился в недрах живота, она приготовила «контейнер-приемник» – отрезала от хирургической перчатки «пальцы» и затянула оставшуюся «ладонь» ниткой. Самопальный мешок через троакар погрузили внутрь. Вадим отделил пузырь, запихнул его в приемник и через разрез под грудиной вытянул наружу.

– Ушиваем отверстия!

Марьиванна подала иглу с викриловой нитью, и он аккуратно наложил внутрикожные швы. Володька завязал узлы и обрезал концы.

– Операция завершена, – сообщил хирург и посмотрел на часы.

Тридцать две минуты. Пациента вывели из наркоза, переложили на каталку и вывезли прочь.

В операционной наступила тишина. Вадим извлек из пакета пузырь и сделал в нем надрез. Обычно это делал ассистент Володька, но непонятно по чьему велению сегодня процедуру провел сам хирург. Он любил отдавать больным их камни. Сей жест обладал глубоким терапевтическим эффектом. Увидев и осязав причину своей болезни, они, как правило, тут же успокаивались и шли на поправку.

Итак, надрез. Отсюда поподробнее. Вадим все еще сидел в ординаторской и поэтапно вспоминал операцию. Желто-зеленая жидкость сквозь отверстие вылилась на хирургическую салфетку. В недрах пузыря лежал конкремент величиной с горошину. Он подцепил камень щипцами и положил рядом. Потер о тканевую поверхность, оставив на ней мутные разводы. От камня легко отделилась желчная «шуба», и под мощной лампой что-то блеснуло.

Вадим отскочил от неожиданности. Он снова обтер объект со всех сторон об салфетку, и по мере очищения от желчи камень становился все более прозрачным, пока на нем не начали проявляться грани. Хирург промыл его водой и отпрянул, окончательно поверженный увиденным. На испачканной салфетке во всей красе лежал крупный кристалл, в гранях которого игриво преломлялись лучи операционной лампы.

В чем подвох? Где могла быть ошибка? Пока никого не было в ординаторской, Вадим достал из кармана кристалл и внимательно его рассмотрел. Абсолютно точно, камень не мог быть подброшен извне. Он сам расстилал на столе новую салфетку и сам вскрывал пузырь. Сам извлекал и отмывал конкремент.

Как мог инородный предмет попасть в желчный мешок? Если пациент его проглотил, камень прошел бы через желудок и кишечник. Если вдохнул – застрял бы в дыхательных путях.

Вадим вспомнил деда, который после Второй мировой всю жизнь носил в легких пулю. Его ранило, а кусок металла так и остался в альвеолах. В госпитале оперировать не стали, по врачам дед не ходил. Так, кашлял всю жизнь, раскатисто громыхал, пугая окружающих. Пока в девяносто шесть лет случайно не выплюнул пулю в тазик. Она со звоном ударилась о край эмалированной посудины, отскочила от другой стенки и пару раз прыгнула по дну. Словно эхо исторической трагедии. Но это было научно объяснимо. А здесь…

Можно еще допустить попадание в пузырь какого-нибудь стента[4 - Стент – металлическая или пластиковая трубка, вставленная в просвет сосуда или протока, чтобы держать проход открытым.] при хирургии желчных протоков. Но – Вадим судорожно листал на мониторе историю болезни Грекова – его никогда ранее не оперировали. Да и кристалл! Что угодно, но явно не крупный кристалл!

Он снова впился глазами в отсканированные листы медицинских заключений. Камень находили у Грекова с ранних лет, как только появились первые сведения УЗИ. Конкремент не менялся в размерах и соответствовал величине кристалла, который лежал в данный момент у хирурга на ладони.

Вадим вытер пот со лба уже промокшей шапочкой. Если он расскажет об этом коллегам, его сочтут сумасшедшим, пранкером, чудаком. Слухи и сплетни дойдут до руководства больницы. Он потеряет должность и хоть небольшой, но оклад. Его не возьмут ни в какие частные медицинские учреждения. Ведь чудачества можно простить кому угодно, только не практикующему хирургу.

Всю ночь дома Вадим штудировал интернет, пытаясь понять, какие инородные тела встречались у людей в желчном пузыре. Кроме фрагментов хирургических стентов и катетеров – никаких.

Казаченко понял, что если он не скажет себе «стоп», то просто сойдет с ума. В четыре часа утра врач погасил ночник, выключил компьютер и лег в постель. До сигнала будильника оставалось полтора часа.

Глава 3

Мира

Сергея Петровича выписали на второй день. Он сопротивлялся, хотел еще полежать в палате под присмотром врачей. Но дежурный доктор объяснил: операция наилегчайшая, осложнений нет, по нормативам – встал, оделся и мотай домой заживать и поправляться.

Ему уже несколько раз звонила Мира и справлялась о самочувствии. Говорила, что Жюли ведет себя прекрасно, ест с аппетитом, хотя и не слезает с его, Серого, пижамы, брошенной на диване. Жюли – это кошка. Мира – подруга. Пока он лежал в больнице, Мира приходила в квартиру и кормила кошку.

Выписной эпикриз ему принес лично Вадим Казаченко. Прощупал на прощанье живот, заглянул в глаза, оттянув веко.

– Вы в хорошей форме, молодец! – сказал хирург. – В ваши годы редко кто из мужчин сохраняет такой пресс. Поздравляю.

– А вы как-то на себя не похожи, – ответил писатель. – Проблемы на личном фронте?

– Все в порядке. Просто бессонница. Много работы, – грустно произнес Вадим. – Так, говорите, это ваша первая операция в жизни? Никто больше в ваш организм ранее не вторгался?

– Бог миловал…

– Думаю, вам станет значительно легче. Если вдруг какие-то вопросы – пишите, звоните, не стесняйтесь. – Врач протянул визитку.

– Большое спасибо. – Сергей Петрович помедлил. – Скажите, мог я вас видеть в своем дворе? На Новомосковской, двенадцать?

– Да. Я живу в соседнем доме. Новомосковская, четырнадцать.