Доктор лишь разводит руками равнодушно. Его лицо сейчас такое бесстрастное, что аж тошно становится. Он что, не был студентом? Студентом был, а вот со второго этажа не сигал – это уж точно…
– Придется хорошенько подготовиться к зачету, Радмила, раз не будет автомата. Вы не о том сейчас думаете. Радуйтесь, что отделались только вывихом… После такого падения…
Снова начинаю плакать, теряя концентрацию на словах мужчины. Бешусь на себя за эти слезы слабачки. Обидно. Как же обидно… Из-за какого-то гада сразу столько проблем. И действительно, зачем только я нарывалась, а? Баграмян – лютый зверь и славится тем, что ставит зачет только тем, кто исправно и усердно ходил на его семинары. Половина отчисленных в первый год учебы пострадали именно от его лютости… Если я пропущу эту неделю, когда мы должны выступать с докладами, мне явно не светит сдать малопонятную экономтеорию без пересдач, а это значит – прощай, стипендия. А ведь я так рассчитывала постараться не зависеть от маминой зарплаты…
В палату входит медсестра, а за ней мой «герой» собственной персоной.
Его лицо все такое же напряженное.
Невольно зацепляюсь за него взглядом, но тут же отворачиваюсь. Не хочу на него смотреть…
Врач тоже видит «посетителя» и как-то хмурится, тут же задергивает шторку у моей кушетки. Но небольшая щель все равно остается, и я вижу, как Анзор садится на один из предназначенных для сопровождающих стульев чуть поодаль.
Доктор натягивает латексные перчатки с характерным звуком, а по моей коже и без того пробегает озноб. Ненавижу уколы. Ненавижу боль. Как… Как это все могло со мной произойти…
– Расслабьтесь, Радмила. Придется потерпеть. Это неизбежно.
Шумно втягиваю носом воздух. Пытаюсь собраться, но не получается.
Снова интуитивно нарываюсь на Его взгляд.
И в нем, мать его, гребаное сочувствие. Это как-то неправильно и больно. Не хочу его сочувствия. Вообще хочу, чтобы он ушел отсюда.
Конечно же, не буду я на него заявлять.
Просто хочу, чтобы он испарился из моей жизни, как эфир.
Дергаюсь от того, как игла входит в мясо, протягивая кожу. Больно. Каждое движение – больно. Все больно.
Начинаю порывисто дышать. Опять хочется плакать. Губы дрожат.
Ждем пару минут, как подействует анестезия, а потом – вправление.
Мне кажется, обезболивание вообще не действует. По крайней мере, чувствую совершенно все, чувствительность никуда не пропала…
Когда врач касается моей ноги, я автоматически дергаюсь, отодвигаясь, и снова скулю от боли.
Анзор играет желваками, все это время не отпуская меня из своего зрительного внимания.
А потом вдруг делает несколько решительных шагов ко мне, резко дергая шторку.
Бесцеремонно садится на кушетку, не обращая внимания на врача. Смотрит в глаза и зачем-то кладет руку на мою шею.
– Рада, послушай, станет легче. Просто не думай о боли. Она от противоестественного положения сустава. Его нужно вернуть обратно. Все вернется обратно, слышишь? Все будет хорошо… Просто переживи это. Стань сильнее…
Кусаю губы нервно. Сбивчиво дышу.
Ничего уже не будет обратно…
Я… я…
– Смотри на меня, – гладит по волосам, устанавливая тесный зрительный контакт, – смотри и медленно дыши носом. Глубоко. Вдох-выдох, давай, вдох-выдох, вдох…
С запозданием успеваю поймать в ракурс, как Анзор кивает врачу, и в ту же секунду слышу характерный хруст. Тут же чувствую острую волну боли. Она резко накатывает, но тут же отступает. Нога ноет, но… Это ощущение константно, без вспышек и агонии.
– Тише… – шепчет он, продолжая гладить по волосам, – все позади… Сейчас наложат гипс… Ты большая умница…
Выдыхаю облегченно.
Снова трясутся губы. Теперь уже от слегка отступившего напряжения.
Я сейчас очень слаба и уязвима. И только поэтому разрешаю ему быть рядом. Просто нет сил воевать…
Голова опять как в тумане. Вижу суетящихся над моей ногой людей. Их не меньше трех-четырех человек. Интересно, за всеми такой пристальный уход и контроль у нас при поступлении на скорых? Ну что я хочу. Это ж Москва, столица…
Врач деликатно просит Анзора вернуться на свое место, а меня снова прикрывают шторкой.
Чувствую, как ногу покрывают чем-то холодным, наматывают бинты, снова чем-то мажут. Гипс…
Отрешенно смотрю перед собой.
Снова на него…
Вижу, что волнение не отпускает.
Очкует, что я на него заявлю?
Хотела бы я верить, что да.
Чтобы хоть как-то найти управу на этого негодяя.
Но… Что-то мне подсказывает, что даже если бы я решила идти на рожон до конца, он бы все равно победил…
Когда процедура позади и медсестры дают оказание подождать, пока гипс окончательно застынет, доктор берет со стола какой-то органайзер с бумагами и садится на стул напротив, низко подавшись вперед.
– Радмила, мне нужно зарегистрировать Ваше поступление к нам в госпиталь, и потому я хотел бы собрать кое-какие Ваши личные данные. Итак, ваше ФИО, дата и место рождения, номер паспорта и ОМС записаны верно? Проверьте, пожалуйста.
Просматриваю записи и молча киваю.
– Хорошо. Теперь еще кое-что.
Доктор немного понижает тон.
– Вы поступили в госпиталь при, – прокашливается, – мягко говоря, странных обстоятельствах. У Вас ушибы от падения с высоты. Как это произошло?
В горле пересыхает. Язык резко прилипает к небу. Замираю и непроизвольно опускаю глаза на свой свежий гипс. Не знаю, что сказать… Но почему-то правду говорить упорно не хочется. Я устала, и это бессмысленно. Как раз тот случай, когда моим правдорубством ничего не добиться… А может, это меня так быстро сломали… Или я поумнела… Говорят, шоковые ситуации быстро заставляют людей «мудреть»…
– Моя неосмотрительность, – говорю тихо, – случайно так получилось. Сидела на подоконнике, а рама была не закрыта…
– Случайно выпали из второго этажа гаража? Сидели на подоконнике? – скептически спрашивает доктор. Конечно же, он не верит ни единому моему слову.
Сжимаю кулаки под простыней и собираю себя в руки. Поднимаю на него уверенный взгляд.
Хочется честно сказать ему, что меня впечатляет его принципиальность и даже в чем-то благородство, но мне эта акция Робин Гуда явно сейчас ни к чему…
– Да, это произошло случайно.
Доктор недовольно поджимает челюсть.
– Вы в муниципальном госпитале, Радмила. Здесь Вам не угрожает опасность… У Вас травмы. Скажите, – снова делает паузу, – возможно, есть еще какие-то травмы, которые мы не обнаружили при первичном осмотре? Требуется ли Вам гинекологический осмотр?
Непонимающе поднимаю на него глаза.
– В смысле? При чем тут гинекологический осмотр?
Он понижает голос еще ниже. Придвигается еще ближе.
– Если Вам были нанесены какие-то… – сам запинается. – Рада, Вас не пытались изнасиловать?
Шумно втягиваю воздух в легкие.
– Нет необходимости, – отвечаю твердо. – Меня не пытались изнасиловать.
Доктор молчит, но на его лице так и считывается «точно»?
Меня это, признаться, даже начинает немного выводить из себя.
Щеки невольно заливаются пунцом. Я и так чувствую себя униженной, а еще и эти жирные намеки…
– Я девственница, – произношу и невольно поднимаю глаза. Не на доктора.
Почему-то инстинктивно мой взгляд находит Анзора в той самой щели шторки, отделяющей меня от него.
Между нами приличное расстояние, именно поэтому врач говорит смело, хоть и тихо.
По идее он не должен нас слышать.
Но почему-то уверена, что слышит. Сейчас точно уверена в этом.
Он смотрит. Считывает. Чует.
«Я девственница», – вибрирует в голове мой ответ доктору, и я вижу, как он рикошетит по Анзору. Он хватает его, впитывает.
А дальше на каком-то гормонально-интуитивном уровне между нами происходит что-то сумасшедшее. Я бы даже сказала, животное.
Этот момент я запомню на всю жизнь. Настолько четко, отчетливо буду его помнить, что всякий раз при воспоминаниях по телу будут бежать мурашки.
Вижу, как темнеет радужка и без того темных острых глаз. Как расширяются зрачки. Как порывисто, рывком он втягивает воздух, а на горле дергается кадык.
Происходящее с ним как на замедленной съемке. И самое чудовищное, что я не могу заставить себя отвернуться. Смотрю.
Смотрю на то, как Анзор превращается в Хищника.
Да, именно в Хищника, все охотничьи инстинкты которого разом обостряются.
Глава 8
– Тебе удобно? – мое усаживание в танк Гаджиева заняло не менее тридцати минут.
– Уж поудобнее, чем в багажнике как картошка… – пробубнила себе под нос. Хотелось уже быстрее со всем этим покончить, особенно с его присутствием, которое неимоверно давило на меня.
Сначала он откатил кресло и расположил его так, что я почти легла. Потом долго-долго настраивал спинку, нависая надо мной, почти касаясь моего тела, что сильно напрягало.
Я была слишком уставшей и отрешенной, чтобы сейчас хоть как-то реагировать на эти маневры, и просто решила стоически их снести.
– Поехали? – спросил он риторически, дернув мой ремень безопасности, словно бы такие вещи в машинах класса люкс сбоили. Опять навис, опять в глаза заглядывает. Раздражает…
Мы стартуем с места, словно бы от земли отрываемся. По ходу, ему удается летать не только на том космолете, но и на тяжеленном внедорожнике.
Лавирует между машинами, перестраивается в последний момент, газует на светофоре, как пуля.
– А можно помедленнее? У меня вроде как остались еще целые части тела, и я бы хотела их сохранить! – я искренне испугана, вжимаясь в кожу кресла, вцепившись до побеления костяшек в дверную ручку. Дышу порывисто. От того ребра ноют при каждом вдохе и выдохе…
Он слегка сбавляет ход, но не особо-таки. Кидает на меня взгляд с усмешкой.
– Что, быстро реально? Я не чувствую… Извини. Ненавижу тащиться, как черепаха.
Закатываю глаза, пропуская это нелепое замечание мимо ушей.
– Ты в общаге живешь?
– Да, меня туда, пожалуйста.
Он поджимает челюсть, но кивает.
– Там будет кому тебе помочь? С ногой в гипсе быт дается не так легко…
–Разберусь… – отвечаю твердо. Это не твоя забота…
– Тебе уколы прописали, Радмила…
– Медсестру вызову из институтской поликлиники, – нетерпимо раздражаюсь. Подумаю об этом, как останусь в спасительном одиночестве. Без него…
– Я в шестнадцать лет так сломал ногу, что мне пришлось три месяца в больнице лежать с гипсом и подвешенной с гирей ногой, – вдруг откровенничает со мной Анзор. – Отвратительно было.
