Граф Калиостро, или Жозеф Бальзамо. Том 2
Александр Дюма
Записки врача #1Иностранная литература. Большие книги
Личность легендарного графа Калиостро окутана покровами тайны. Объездив весь белый свет, этот чародей смог околдовать самых влиятельных и благородных людей своего времени. Говорили, будто бы для него не существует никаких тайн. Кем же на самом деле был граф Калиостро? Величайшим авантюристом или подлинным аристократом духа, обыкновенным мошенником и соблазнителем или адептом тайного ордена? Блистательный роман Александра Дюма дает ответ на эти вопросы не только рассказывая историю графа Калиостро, но и рисуя широкую панораму жизни высшего света Франции накануне Великой революции. «Граф Калиостро, или Жозеф Бальзамо» – это авантюрно-приключенческий роман, не уступающий лучшим произведениям Дюма, замечательный подарок для всех поклонников исторических произведений.
В настоящем издании текст сопровождается многочисленными иллюстрациями известного чешского художника Франтишека Хорника (1889–1955). Во второй том вошли последние две части романа и эпилог.
Александр Дюма
Граф Калиостро, или Жозеф Бальзамо. Том 2
Alexandre Dumas
JOSEPH BALSAMO
Перевод с французского Элеоноры Шрайбер (часть III) и Елены Баевской (часть IV и эпилог)
© Е. В. Баевская, перевод, 1992
© Издание на русском языке, оформление.
ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2025
Издательство Азбука®
* * *
Часть III
73. Брат и сестра
Итак, повторяем, Жильбер все слышал и видел.
Он видел полулежавшую на кушетке Андреа, лицо ее было обращено к стеклянной двери, то есть прямо к нему. Дверь эта оказалась чуть-чуть приоткрытой.
Небольшая лампа с широким абажуром, стоявшая рядом на столе, на котором лежали книги, единственное развлечение, какое могла себе позволить прекрасная больная, освещала только нижнюю часть лица м-ль де Таверне.
Правда, порой, когда она откидывалась на подушки кушетки, свет падал ей на лоб, такой белый и чистый под кружевами чепца.
Филипп сидел на кушетке в ногах сестры спиной к Жильберу; рука его все так же покоилась на перевязи, и ему было запрещено двигать ею.
В этот вечер Андреа впервые встала, а Филипп впервые вышел из своей комнаты.
Брат и сестра еще не виделись после той ужасной ночи, но каждый из них знал, что другому становится лучше и он идет на поправку.
Встретились они всего несколько минут назад и беседовали совершенно свободно, поскольку знали, что сейчас они совершенно одни, а ежели кто-нибудь придет, они будут об этом предупреждены звонком, что висит на двери, которую Николь оставила открытой.
Само собой, им не было известно, что входная дверь отперта, и они вполне полагались на звонок.
Жильбер смотрел и, как мы уже упоминали, слушал, потому что благодаря приоткрытой стеклянной двери ему было понятно каждое слово.
– Итак, сестренка, – говорил Филипп как раз тогда, когда Жильбер устремился за занавесь на двери туалетной комнаты, – ты уже можешь свободно дышать?
– Да, куда свободней, хотя все равно ощущаю легкую боль.
– А силы к тебе вернулись?
– Не вполне, но все-таки сегодня я смогла раза три дойти до окна. Ах, как чудесен свежий воздух, как прекрасны цветы! Мне кажется, что, когда веет весенний ветерок и цветут цветы, невозможно умереть.
– И все же, Андреа, ты еще чувствуешь себя очень слабой?
– Да, ведь это было такое страшное потрясение! Поверишь ли, – продолжала девушка, улыбаясь и покачивая головой, – я еле шла и все время хваталась за мебель или за стены. У меня подгибались ноги, и я бы упала, если бы не держалась.
– Ничего, ничего, Андреа. Свежий воздух и цветы, о которых ты только что говорила, помогут тебе выздороветь, и через недельку ты сможешь сделать визит ее высочеству дофине, которая, как мне сообщили, милостиво осведомлялась о тебе.
– Да, Филипп, я тоже надеюсь на это. Ее высочество, по-моему, крайне добра ко мне.
И Андреа, откинувшись назад, схватилась за грудь и прикрыла глаза.
Жильбер невольно сделал шаг и протянул к ней руки.
– Тебе плохо, Андреа? – спросил Филипп, взяв сестру за руку.
– Да, я чувствую стеснение в груди, да и кровь ударила в виски. А иногда у меня все плывет перед глазами и словно куда-то падает сердце.
– Ничего удивительного, – задумчиво произнес Филипп, – ты испытала такое ужасное потрясение и спаслась, можно сказать, чудом.
– Нет, брат, чудо – это не то слово.
– А кстати, Андреа, – сказал Филипп, придвигаясь к сестре и тем самым как бы подчеркивая значимость своих слов, – мы ведь с тобой еще ни разу не говорили ни о той ужасной катастрофе, ни о твоем чудесном спасении.
Андреа залилась краской, и, похоже, ей стало немножко не по себе.
Филипп не заметил или, во всяком случае, сделал вид, что не замечает, как покраснела сестра.
– Но мне казалось, – заметила девушка, – что при моем возвращении были даны все объяснения, каких только можно было потребовать. Отец сказал, что вполне удовлетворен ими.
– Разумеется, дорогая Андреа, этот человек проявил во всем этом деле исключительную щепетильность, и тем не менее кое-какие места из его рассказа показались мне не то чтобы подозрительными, но загадочными – да, это будет точное слово.
– Что ты хочешь этим сказать, брат? – с поистине девичьей наивностью поинтересовалась Андреа.
– Просто у меня осталось такое впечатление.
– Но почему?
– Ну вот, скажем, – продолжал Филипп, – в его рассказе есть одно место, на которое я сперва не обратил внимания, но потом, когда стал размышлять, нашел его достаточно туманным.
– Какое? – спросила Андреа.
– О том, как ты была спасена. Расскажи, Андреа, как это было.
Девушка сделала усилие, припоминая.
– Ах, Филипп, – сказала она, – я ведь почти ничего не помню. Я так испугалась…
– Ну расскажи, что помнишь.
– Как ты знаешь, мы с тобой потерялись шагах в двадцати от Хранилища мебели. Тебя понесло к саду Тюильри, а меня к Королевской улице. Еще несколько секунд я видела, как ты тщетно пытаешься пробиться ко мне. Я тянула к тебе руки, звала: «Филипп! Филипп!» – и вдруг меня закружило, как в водовороте, подняло, потащило к решетке. Я чувствовала, как поток влечет меня к ограде, там он разбивался, и до меня доносились крики людей, прижатых к решетке. Я поняла – вот-вот наступит мой черед, меня раздавят. Я могла даже сказать, сколько секунд жизни мне еще осталось, как вдруг, когда, полуживая, полуобезумевшая, я в предсмертной молитве возвела глаза и вознесла руки к небу, мне блеснул взгляд человека, который возвышался над всей этой толпой и словно повелевал ею.
– То был барон Жозеф Бальзамо, да?
– Да, тот, кого я однажды уже видела в Таверне и перед кем испытала непонятный ужас; человек, в котором, казалось, кроется нечто сверхъестественное, который гипнотизировал меня взглядом и голосом и от одного прикосновения которого к моему плечу всю меня пронизывала дрожь.
– Продолжай, Андреа, продолжай, – произнес Филипп, и лицо его и голос помрачнели.
– Мне почудилось, будто он вознесся над катастрофой, словно людские страдания не способны затронуть его. В глазах его я прочла, что он хочет и может спасти меня. И тут со мной произошло нечто невероятное: я, сломленная, обессилевшая и уже почти что бездыханная, вдруг ощутила, что поднимаюсь навстречу этому человеку, словно некая неведомая, таинственная и неодолимая сила выталкивала меня к нему. У меня было чувство, будто напрягшиеся руки выносят меня из этой бездны, наполненной человеческой плотью, где раздавались предсмертные хрипы несчастных, и поднимают на воздух, к жизни. Поверь мне, Филипп, – промолвила Андреа с некоторой экзальтацией, – этот человек взглядом, я уверена в этом, вырвал меня оттуда. Он взял меня на руки, и я была спасена.
– Увы! – прошептал Жильбер. – Она видела только его и не заметила, что я умирал у ее ног!
И он вытер пот со лба.
– Значит, так это все и происходило? – спросил Филипп.
– Да, до того момента, когда я почувствовала, что нахожусь вне опасности. И тогда то ли оттого, что все силы я истратила на это последнее усилие, то ли оттого, что ужас, который испытала, был непомерен для меня, но я лишилась чувств.
– И как ты полагаешь, в котором часу ты лишилась чувств?
– Минут через десять после того, как мы с тобой потерялись.
– Это получается, – прикинул Филипп, – примерно в полночь. Как же вышло, что вы вернулись сюда только через три часа? Прости, Андреа, за этот допрос, который может показаться тебе нелепым, но все это очень важно для меня.
– Спасибо, Филипп, – сказала Андреа и пожала брату руку, – спасибо. Три дня назад я, наверное, не сумела бы тебе ничего рассказать, но сейчас, хоть это может показаться тебе странным, память моя окрепла. И потом, у меня такое ощущение, будто некая воля овладела мной и велит мне вспоминать, и я вспоминаю.
– Продолжай, дорогая Андреа, продолжай, я с нетерпением слушаю твой рассказ. Значит, этот человек принял тебя в свои объятия?
– В объятия? – покраснев, переспросила Андреа. – Нет, такого я не помню. Я знаю только, что он вытащил меня из толпы, но прикосновение его руки произвело на меня то же действие, что и в Таверне. Едва он коснулся меня, я вновь лишилась чувств или, верней сказать, уснула, потому что обмороку предшествуют болезненные ощущения, а я испытывала лишь благодетельное влияние сна.
