Похоже у няньки любимым словом было «что», во всяком случае, она всё время что-то переспрашивала. А, может, старческое уже, и она с первого раза плохо слышит?
– Слушай, фрау, – заговорила я, садясь на кровать широко разведя колени. Так и мамон меньше мешался.
– Как ты меня назвала? – перебила нянька.
Нахмурившись, я задумалась над её вопросом. И, правда, что это значит? Стоило ей спросить, как я поняла, что и сама не знаю. Но ей почему-то шло, особенно потому, как я представляла эту загадочную «фрау» в чепце и в белом переднике на коричневое платье. Вот и нянька странным образом вписывалась в образ.
– Да не суть, – буркнула я. – Голова у меня болит и сильно, че всем этот ужин так сдался? Тут пожрать нельзя, что ли?
Какое-то время бабка молчаливо взирала на меня так, словно впервые увидела. Кожа на её пухлых щеках как-то странно налилась сперва бледностью, потом краснотой. Она злобно прищурилась и схватилась за полотенце, висящее на спинке стула, что стоял рядом со столом.
– Ты че удумала, старая? – пробормотала я, смотря, как она скручивает полотенце в жгут.
– Старая?! Пожрать?! – завопила бабка, похоже выходя из себя и как-то чересчур резво взмахнула своим оружием в мою сторону.
– Эй, не вздумай даже! – вызверилась я, но похоже это лишь наоборот придало ей ускорения, и она щелкнула своим импровизированным хлыстом прямо по мне.
После того, как плечо прошила вспышка жалящей боли то, что было в последующие несколько минут, я честно говоря, не знаю. Словно свет выключили, а в себя пришла уже сидя на няньке верхом и довязывая руки у неё за спиной её же полотенцем. Бабка уже не сопротивлялась и спокойно лежала поперёк кровати лишь часто и злобно дышала. Надо думать, весила я немало и быть погребённой подо мной то ещё удовольствие.
– Ты учти, фрау, в следующий раз не посмотрю, что ты баба, – пробормотала я и шокировано замерла.
Всё произошедшее было так на меня непохоже! Я никогда… никогда… не то, что руки ни на кого не подняла даже в мыслях старалась плохого не думать, надеясь, что боги однажды оценят моё прилежание и вознаградят за послушание… А, что же я сделала…?!
Нервно сглотнув, слезла с госпожи Брувер, почему-то только сейчас смогла вспомнить её имя. Амалия Брувер, ей пятьдесят пять лет, и она присматривает за детьми графа с момента рождения Тэо. Да, я помню это. Как помню, и то, как боялась её наказаний и излишне пристального внимания. Она любительница воспитывать хворостиной за любую провинность, но почему-то исключительно меня. С Тэо и Себастьяном она себе подобного никогда не позволяла!
Так, а почему со мной можно?!
И все же, разве так бывает, что человека которого ты боялась всю осознанную жизнь ты берёшь связываешь полотенцем, при этом даже страха нет…
Неожиданная волна гнева вдруг показалась правильной и верной. Будет знать, как руки распускать!
– Развяжи меня немедленно, мелкая дрянь! – послышалось яростное шипение из-под меня. – Совсем с ума сошла? Что на тебя нашло?!
– Ну, уж нет, – хмыкнула я. – Я тебя развяжу, а ты опять тряпкой махать начнёшь! Сама развязывайся, а я пока пойду на ужин, раз всем так невтерпёж меня на нем узреть, – пробормотала я, с трудом сползая с распростёртого подо мной тела, я пару раз запнулась и несколько раз навалилась на старушку. Искренне переживая не придушили ли её мои кульбиты на её спине, я на всякий случай ещё разок толкнула её и услышав сдавленные ругательства успокоилась. Живая.
Распахнув шкаф, я каким-то совершенно новым взглядом рассматривала свой не внушавший ничего кроме странной брезгливости, гардероб.
– Что это, а? Вы что мебель чехлили и мне на сдачу нашили?! – сплюнула я, рассматривая древние платья самых невразумительных расцветок. – И, что это? Почему брюк нет? – нахмурилась я, только сообразив, что вроде как неприлично девице в брюках ходить. – А, в этом прилично? – прошипела я себе под нос, разглядывая платье бледно-желтого цвета в мелких цветочках. – Расцветки, как в дурдоме… – пробормотала я.
– Где? – опять переспросила бабка, так и не сумев перевернуться на спину. Точно глухая.
И, правда, где?
Тряхнув головой, выудила платье темно-синего цвета. Почему-то цвет показался… домашним каким-то? Словно я привыкла именно такое носить изо дня в день и в принципе меня это не раздражало. Наоборот даже, воспринимала, как броню за которой не видно ничего лишнего. Позволяет слиться с толпой…
Какой толпой? Да, кто бы знал?!
Странные ассоциации, но так или иначе, я натянула платье, наскоро причесалась и заплела свои пшеничного цвета волосы в толстую косу. Бросив недовольный взгляд на своё отражение, я будто впервые увидела себя. Этой зимой мне исполнилось двенадцать лет, но за счет своего грузного телосложения смотрелась я старше. И на фоне мачехи и сестры выглядела, конечно, не сказать, что красавицей. Несмотря на то, что каждое платье имело шнуровку, чтобы была возможность затянуть его потуже, меня это особо не спасало. Я была похожа на маленький толстый комод, хотя надо признать, что светлые волосы и глубокого цвета синие глаза были тем немногим, что меня действительно красило.
– Что ж ты так отожралась? – вдруг спросила у самой себя и едва не вскрикнула, потому как на мгновение показалось, что в ответ с зеркальной глади на меня смотрит кто-то совершенно незнакомый.
Поспешив закончить гляделки с зеркалом и бросив виноватый взгляд на тихо матерящуюся няньку, что всё ещё пыталась перевернуться, я поспешила на ужин.
Ступая по темным коридорам замка Изэр я вспоминала то время, когда только попала сюда. Странное дело, мне было всего два года, когда моя родная мама умерла. Обстоятельства её смерти, её внешность или то, кем была эта женщина было чем-то сокрытым пологом в моей памяти. Всё, что я о ней знала, было скупыми сведеньями, который поведала госпожа Брувер, потому как отец этой темы в принципе не касался. Первые осознанные воспоминания появляются уже здесь. И, как это ни печально, но единственное, что могу вспомнить из ранних образов – это слёзы. Я всё время была одна и всё время плакала. Кажется, за свою недолгую жизнь я успела порыдать в каждом коридоре этого замка. Моя чувствительность и плаксивость ко всему было тем, что давало повод родным и даже слугам испытывать мои нервы на прочность. Порой мне казалось, что эти люди ощущают странное наслаждение доводя меня до слёз.
– Не скули, – вдруг рыкнула сама на себя.
Ну, не то чтобы я себя никогда не оговаривала, но, когда время приходило погрустить, жалела я себя за всех родственников вместе взятых. Тем необычнее было то, что сама себя и осекла сейчас. И, странное дело, но почувствовала себя гораздо лучше.
Войдя в столовую, заметила, что сестра, мачеха и брат были уже здесь. Привычно заняв своё место в конце стола, мы все молчаливо ожидали отца.
– Пришла в себя? – как бы между прочим поинтересовалась Тэо.
Девушка была точной копией матери. Такая же миниатюрная, миловидная шатенка с вздернутым носиком и нарочито милой улыбкой. Разве что кожа у неё была чуть смуглее, чем у графини, да глаза цвета горького шоколада, совсем как у отца.
Смерив девицу нечитаемым взглядом, предпочла вовсе с ней не разговаривать, учитывая то, что сегодня и так начудила сверх меры. Одна связанная нянька чего стоит?! Не приведи боги развяжется до начала ужина и нажалуется на меня папаше…
Надо было её валить…
Странная мысль заставила испуганно замереть и прослушать очередную реплику, отпущенную сестрицей. В тот самый момент, когда мелкая дрянь пыталась отвесить мне очередную порцию гадостей, я судорожно пыталась осознать, что это я сейчас такое подумала?!
– Элия, – ворвался в хоровод ужасающих мыслей, голос мачехи. – Сестра задала тебе вопрос, – сквозь зубы процедила мамаша честного семейства.
– А?! – совсем не эстетично гаркнула я, испугавшись собственного голоса. – Чего надо? – посмотрела я на мелкую пигалицу.
– Говорю, хочешь повторить урок? – гадливо осклабилась девица, намекая вовсе не на то, что они с братом поучат меня верховой езде.
Странное дело, но вместо того, чтобы испугаться и промолчать, я оскалилась, изображая улыбку и согласно кивнула.
– Обязательно повторим, – пообещала я.
Не знаю, чем бы закончился разговор, но двери в столовую отворились и внутрь вошел папаша. Граф Эрдас Изэр высокий, широкоплечий мужик с темной гривой волос, смуглокожий и кареглазый, как сестра. Он казался незыблемой глыбой, которую попробуй не так тронь, и она сорвётся, погребая всё под силой собственного гнева.
«Чем больше шкаф, тем громче падает», подумалось мне, и я невольно напряглась.
Только бы «свет» в сознании опять не погас!
Сегодня мужчина выглядел как никогда собранным и в столовую он вошел не один, а в сопровождении незнакомого мужика, который на фоне бати смотрелся утонченным прощелыгой…
Тряхнув в очередной раз головой, я вновь себя одернула. Что? Какой ещё батя? Прощелыга? Что это всё за словечки? Да и откуда столько пренебрежения в мыслях об отце? И ни грамма страха?! А, ведь я боялась его всю осознанную жизнь! Его гнева и того, как этот самый гнев мог отразиться на мне. Что со мной такое?
И опять странная волна спокойствия прошлась от макушки до самых пяток, будто уговаривая не обращать внимания на всякие глупости. Я просто взрослею и страхи уходят! Да и в собственных мыслях могу называть кого угодно и как угодно. Правильно? Ну, вроде как да…
Так вот о «прощелыге»: мужчина был низкого роста, излишне худощав и причесан с такой тщательностью, что мог посоперничать за самый женственный образ с графиней. А, ещё он был огненно-рыжим и лицо его было усыпано россыпью веснушек, точно мухи обоср…
Не выдержав хлопнула себя по губам, будто это могло хоть как-то повлиять на мыслительный процесс.
Судорожно сглотнув, решила смотреть к себе в тарелку, пока взрослые расшаркивались в приветствиях, слуги стали расставлять блюда. В замке Изэр было не принято выставлять на стол многое количество блюд, если дело не касалось праздников. Из того, что мог взять каждый стояла корзинка с хлебом, кувшин с вином, водой и медовым напитком. Иногда выставлялись соленья или свежие овощи. Для каждого члена семьи подавалась своя порция еды. И, вновь, я с какой-то странной задумчивостью наблюдала, как перед мачехой ставят блюдо с тушеными овощами и куриными биточками на пару, тоже самое появляется перед Тэо, у Себастьяна тоже, только биточки жареные, а в следующий миг плюхают тарелку передо мной…
– Че за корыто? – не успев вовремя захлопнуть рот, посмотрела я на слугу, что принес мне глубокую тарелку до краев наполненную кашей, в которую были наструганы жаренные колбаски…
– Простите? – дежурно улыбнувшись, поинтересовался слуга. – Это ваша стандартная порция…
– Вы меня сожрать в голодный год планируете, что ли? – поинтересовалась я, впервые в жизни задаваясь вопросом, почему мои порции всегда на порядок больше и жирнее, чем у остальных?
Будто кто-то глаза открыл на то, как меня кормят. Все десять лет я старалась быть послушной, а послушные девочки кушают молча то, что им дают и оставлять еду неприлично! Госпожа Брувер всегда так говорила…
Всё же фрау легко отделалась, надо было припрятать её до поры до времени… развяжется, значит судьба, а нет – значит нет.
Губы против воли растянулись в злобной ухмылке.
– Простите? – слуга шепнул мне на ухо очередное извинение.
– Че за баланда, спрашиваю? – попыталась пояснить вопрос, хотя и сама толком его не поняла. – Че попутал хлев сюда припер? Тащи обратно пока свиньи бунт не подняли, а мне вон то давай, – кивнула я в сторону сестры и мачехи, откинувшись на спинку стула и широко разведя колени. – Ну? Метнулся, пока ветер без камней, – чуть рыкнула, хотя старалась быть не услышанной занятыми светской беседой взрослыми.
– Да, вы что? Правда? Война?! – вдруг громче обычного, поинтересовалась мачеха.
– Слыхал, – пнула я носком туфли слугу по ботинку, – свиньи уже войной идут, а ты всё тут, – доверительно прошептала я, только сейчас вспомнив имя парня – Тьерри. Миловидный юноша лет двадцати, сын нашей кухарки Мати, он даже казался мне симпатичным…
То ли от вида каши, то ли от последней мысли меня отчетливо замутило.
– Д-да, х-хорошо, – как-то странно взглянув в сторону мачехи, сказал он и всё же соизволил забрать мой персональный таз и поспешил на кухню.
И, что я в нем нашла? Смазливый? Да, ну… чёрт какой-то.
– Как же они решились выступить против нашей империи?! – тем временем не уставала возмущаться мачеха. – Это же немыслимая глупость…
– Почему вы так решили, ваше превосходительство? – чуть улыбнувшись изумился «прощелыга», не забывая уминать предложенное угощение. – К тому же это не Рам Эш напало на Тарволь, а наш император объявил войну за спорные острова.
– Значит Его Величество знает, что делает, – миролюбиво заключила графиня и тут же посмотрела на напряжённо жующего мужа.
– Во что нам это встанет, вот что должно тебя было озаботить в первую очередь, – буркнул он, сверкнув в сторону жены мрачным взглядом. – Уже завтра мы должны собрать пятьсот мужчин для отправки в столицу, как думаешь есть в нашем маленьком графстве столько свободных человек способных взять в руки меч? И с чем в конечном итоге останемся мы, а впереди зима…
Осознание того, что наша Империя ввязывается в войну против загадочного королевства Рам Эш, о котором я всего-то и знала, что приблизительное расположение – где-то на юго-востоке, несло смутное чувство тревоги. Какая-то часть меня не понимала, что такое война и чем это может грозить, а вот какая-то неведомая мне половина напряглась и обдумывала, чтобы «скомуниздить» про запас, пока другие не «чухнули», что пора бы напрячь «булки»…
Я невольно вновь нахмурилась, пытаясь разобраться, что это значит? Какие ещё напряженные булки? Мати печет пирожки на случай войны или что?
– В любом случае, не думаю, что если бы было всё так серьёзно, то кузен Орм нам бы не сообщил, – пролепетала мачеха, какую-то ерунду.
Прощелыга, он же оказывается кузен Орм, только что ей прямым текстом сказал, что всё не есть хорошо! Даже я поняла!
Когда слуга вновь появился с тарелкой на замену, то от меня не укрылось то, каким взглядом окинула меня мачеха. Это было мимолетное внимание, но то насколько красноречивым был её взгляд, заставило невольно вздрогнуть. Она смотрела с ненавистью, плохо скрываемой яростью и каким-то гадливым интересом. И взгляд этот не сулил ничего хорошего. Стало не по себе на долю секунды, в то время как губы сами собой разошлись в улыбке, а брови поползли наверх, и я с выражением какого-то шального превосходства отсалютовала ей кусочком биточка на вилке.
Я спятила!
Всё внутри меня кричало, но вопреки всему сердце не ускорилось и не забилось в паническом приступе. Я чувствовала себя уверенно. Как если бы я отслеживала движение рыбы в пруду, готовясь поймать её рукой. Вот такая странная картинка возникла в голове. Это была охота? Какой-то неведомый доселе азарт растекался по венам, будоража кровь.
Я сама не поняла, как проглотила остатки ужина. Молчаливо прислушиваясь к ходу беседы взрослых и дожидаясь, когда мачеха велит нам покинуть столовую. Без её дозволения или кого-то из взрослых мы сделать этого не могли. Отец весь ужин был мрачнее обычного и по всей видимости уже подсчитывал убытки, которые принесёт ему война с королевством Рам Эш. Я же прикидывала, как там нянька и честно не знала, что лучше, если она освободится или будет всё ещё связана к моему приходу. Хотя к чему было гадать, когда в коридоре раздались суетливые шаги, надсадное дыхание и странные всхлипы, я с каким-то мрачным удовлетворением поняла, что она всё ж таки вырвалась.
А спустя долю секунды в столовую ворвалась госпожа Брувер и весь её вид не сулил мне ничего хорошего. Раскрасневшаяся и растрёпанная, она рыдала, размазывая слёзы по своему упитанному лицу.
– В чем дело? – рявкнул отец.
На самом деле вот такое вторжение во время ужина господ считалось нарушением этикета, но Изэр был приграничным замком и на многое здесь закрывалось глаза. Если причина была важной, то любой слуга мог войти в столовую и изложить суть проблемы. И, хотя, детей обучали этикету по всем правилам, многое из того, что требовалось соблюдать оставалось лишь теоретической частью жизни. Мои главные правила, как незаконнорожденной дочери графа, слушаться, молчать и не мешаться.
–Ваше превосходительство, – провыла нянька, горестно всхлипнув, – прошу у вас справедливого наказания! Меня, пожилую женщину, без всякой жалости избили и связали, – потрясла она запястьями с явными следами моего произвола.
– Да, ты гонишь, – прошипела я себе под нос, покачав головой предчувствуя, что дело пахнет керосином.
Устав удивляться странным и незнакомым ассоциациям, решила сосредоточиться на важном.
Надо было дать ей избить меня полотенцем!
Трусливо подвывала я, мысленно содрогаясь от предположительных картин наказания, которое применит отец. Ни разу в жизни отец не наказывал меня лично. Но, я была свидетелем того, как в Изэр он вершил суд над провинившимися слугами или воинами и ни разу его сердце не дрогнуло, выбирая самые жестокие наказания из возможных.
– Кто с тобой это сделал? – рявкнул папаша, багровея с каждой секундой.
– Ну, допустим, я, – откинувшись на спинку стула с широко разведёнными коленями, я с какой-то ленцой во взгляде, прошлась сперва по фигуре няньки, будто представляя с чем её лучше приготовить, а потом уже встретилась взглядом с онемевшим папкой. – И, чё?
Лишь ляпнув это треклятое «и, чё», я поняла, что, наверное, скоро умру… Меня точно убьют. Это просто конец сумасшедшего бастарда! Да, что со мной такое?!
В столовой воцарилась звенящая тишина. Даже брат с сестрой замерли так и не донеся вилку с овощами до рта. Что уж говорить о прощелыге, который её вовсе выронил.
– Фрау, решила, что бить детей – это в порядке вещей, так что пришлось ей растолковать, что по чем, и что на дочь графа Изэр руку подымать не стоит, если она ей всё ещё нужна, конечно, – говорила я, но словно и не я вовсе. Да, я бы в жизнь так не сказала!
«Ну, давай, батя, шах и мат тебе», мрачная мысль полная собственного превосходства, прошлась по краю сознания. «Накажи меня, и покажи братве, что твоё может тронуть каждый».
Уверенность в собственной безнаказанности прочно поселилась на сердце, в то время как в столовой царила всё та же непроницаемая тишина.
– Мортис! – вдруг рявкнул отец, отчего подпрыгнули домочадцы. Все, кроме меня.
Пожилой слуга появился на пороге в столовую спустя несколько секунд и как всегда со всем подобострастием поклонился отцу.
– Слушаю вас, Ваше превосходительство, – почтительно проговорил он, не спеша выпрямляться.
– Госпожа Брувер заработала себе на сегодня десять ударов розгами, – под ошарашенный всхлип няньки, сказал он, – помоги ей получить вознаграждение. А, моя дочь, Элия, соскучилась по ночёвке в ледяной комнате, – закончил он, справедливо воздав каждому из нас. – И, ей так же следует помочь и сопроводить на ночлег.
Вот, сука!
Я лишь молчаливо закатила глаза, устав удивляться собственному бесстрашию, как на словах, так и в мыслях.
Правильно. Всё правильно.
Печально содрогалась я. Конечно, я грешница и должна быть наказана! Скольких людей оскорбила, как в мыслях, так и на словах! Может ледяная комната исцелит моё безумие ведь в страданиях сокрыт и путь праведный…
«Хватит гнать», шикнула сама на себя, поднялась со стула и с гордо поднятой головой, прошествовала мимо домочадцев и самого отца, не удостоив того даже взглядом.
Как он не добавил ещё пару суток в камере за такое пренебрежение, остаётся только гадать?!
