Вокруг царит паника, люди толкаются, дети плачут, а я на ходу натягиваю шлем и врываюсь в здание. Полуголые мужчины и женщины едва не кубарем спускаются по лестнице, я же бегу наверх. Выбиваю дверь за дверью, проверяя, чтобы внутри никого не осталось, как вдруг натыкаюсь на прошлое…
Это как на всей скорости врезаться в бетонное ограждение.
Как ощутить, что земля уходит из-под ног, и провалиться в бездну боли.
Словно оказаться в бушующем пламени без малейшего шанса на спасение.
Её огромные, голубые, как небо, глаза.
Её хрупкая, как нежный росток, фигурка.
Её нежные губы, которые я так любил целовать, ощущая трепет податливого тела.
Моя Радуга. Моя первая любовь. Моя Рада!
Не моя…
В комнате вижу прикованного к кровати обнажённого человека, в его окровавленном животе торчит большой осколок стекла.
– Рада, помоги, – хрипит мужчина, которого я уже ненавижу всеми фибрами души.
Но обязательно спасу!
– Мужчина и женщина на втором этаже, – выдыхаю в рацию. – Нужна помощь. Мужчина ранен стеклом и прикован наручниками к кровати.
Сунув рацию в нагрудник, бегу к кровати и, сунув в руки застывшей соляным столбом девушке маску, отодвигаю в сторону. А потом изо всех сил дёргаю за спинку кровати. И ещё. И снова! Как назло, мебель оказывается добротной, и тут ощущаю, как меня трогают за руку.
– Вот здесь слабое место, – указывает Рада. – Я дизайнер этой мебели, поэтому мне подарили путёвку… Извините.
Я выразительно смотрю на маску, и девушка замолкает. Надев её, поспешно отходит в сторону, а я бью ногой по пересечению досок, и раздаётся треск. Дальше остаётся лишь разобрать спинку и освободить мужчину. В это время в комнату заглядывает Ваня:
– Где тут наш герой-любовник? Давай его сюда!
Они раскладывают носилки, и мы аккуратно перекладываем раненого.
– Эй, рыцарь, – бросает Ваня через плечо. – Спасай даму!
Я оборачиваюсь, и сердце пропускает удар. Рада лежит на полу, и я подскакиваю к девушке.
– Эй! Открой глаза! Смотри на меня!
Но она не реагирует. Я подхватываю Раду на руки и несу к выходу. Надо было бросить того идиота прикованного и сначала спасти её. Стискиваю зубы до хруста и ненавижу себя в этот момент. Ведь повторись всё, я бы поступил точно так же.
Глава 3
Рада
Всё кружится, голова тяжёлая, глаз не открыть. Вокруг шум, резкие звуки, голоса… Один знакомый до боли:
– Посмотрите её ещё раз, доктор! Если с Радой всё в порядке, почему тогда она до сих пор без сознания?
– Показатели крови в норме, но капельницу ей сейчас всё равно поставят…
– Доктор!
– Думаю, она просто спит.
– Спит?
– Налицо явное переутомление и стресс. Подождите немного, и ваша девушка проснётся. Простите, у меня другие пациенты.
Некоторое время слышу лишь отдалённые звуки, а потом полный сарказма голос Стаса:
– Похоже, с новым парнем у тебя всё хорошо, раз в постели он довёл тебя до переутомления. Спи, Радуга. Желаю тебе счастья… Кого я обманываю?!
Он выпаливает крепкое словцо, и всё стихает. Я снова проваливаюсь в чёрную круговерть, из которой то появляется Никита и его любовница, то выплывает образ пожарного, который спас нас из ужасного положения, то мелькают образы улыбчивого Стаса, когда мы были ещё студентами и он поджидал меня после занятий. Стоял у своей белоснежной машины с неизменным букетом разноцветных роз.
«Радуга-дуга!» – звал меня и махал рукой.
Я улыбалась и под завистливыми взглядами бежала к нему, не обращая внимания на шепотки, что богатенький мальчик поиграется и бросит дурочку.
А зря.
– Девушка. Проснитесь! – Открываю глаза и смотрю на склонившуюся надо мной медсестру. Она улыбается: – С добрым утром. Как себя чувствуете?
Убирает капельницу и помогает подняться. Я поправляю волосы и хрипло отвечаю:
– Голова гудит, в горле першит.
– Это пройдёт, – уверяет она и зовёт доктора: – Пациентка проснулась.
– На осмотр, – бросает он и скрывается за ширмой.
Я смотрю по сторонам, отмечая невероятное количество кушеток и даже просто каталок.
– На всех мест не хватило, – виновато поясняет медсестра. – У нас небольшая больница, не были готовы к такой трагедии. В палатах и комнатах отдыха лежат тяжелораненые. А тех, кто несильно пострадал, разместили в коридорах и холле…
– Со мной был мужчина, – вспоминаю о Никите. – Он ранен. Где я могу его найти?
– Посмотрите по спискам, – она показывает на стол с множеством исписанных листов. – Но многие пока безымянные. Боюсь, это всё, что могу сказать. Не спешите уходить, убедитесь, что не кружится голова.
Она убегает к другому пациенту, а я бреду к листам. Перебираю их, вспоминая голос Стаса. Мне это приснилось? Или он приходил? Если второе, то зачем? Нет-нет! После того, что между нами произошло, этого просто не могло быть.
Вдруг вижу фамилию жениха и вскакиваю оглядываясь. Спрашиваю человека в белом халате:
– Где седьмая палата?
Он машет вправо, и я иду, глядя на двери. Увидев нужную цифру, вхожу в комнату, наполненную запахом медикаментов. Сразу узнаю Никиту. Мертвенно-бледный, он лежит с закрытыми глазами, рядом стойка капельницы. Осторожно приближаюсь и зову:
– Никит, ты как?
Его ресницы дрожат, губы кривятся, по щеке скатывается слеза, но глаз не открывает.
– Ненавидишь меня?
– Немного, – соглашаюсь и присаживаюсь на край кровати. – Как твоя рана? Вчера это выглядело ужасно.
– Зашили. – Он всё же смотрит на меня, и в его взгляде я читаю сожаление. – Вот только не знаю, что делать с дырой в груди. Доктора сказали, что бессильны. Мол, сам дурак.
Иронично фыркаю и не могу не улыбнуться. Потому я и начала встречаться с Никитосом, что он в любой ситуации мог заставить меня рассмеяться и посмотреть на мир проще. Стал для меня лекарством, отдушиной в то время, когда я, казалось, разучилась видеть в жизни хорошее.
– Простишь меня? – жалобно тянет он.
Смотрю на него и отчётливо понимаю:
– Не смогу.
– Это была ошибка, помутнение какое-то… – жарко начинает он и хватает меня за руку. – Рада, этого никогда не повторится! Наверное, я испугался приближающейся свадьбы и решил глотнуть свободы напоследок. Это как мальчишник… Рада, клянусь, что буду верным мужем! Умоляю, не бросай меня. Прости!
Высвобождаю кисть и качаю головой.
– Не в этом дело.
Поднимаюсь и, скосив взгляд на прислушивающихся к нашему разговору пациентов, добавляю:
– Поговорим, когда тебя выпишут. Поправляйся.
И ухожу из палаты.
– Рада! – в отчаянии зовёт Никита. – Радость моя!
Меня передёргивает, хотя раньше нравилось. Замираю у двери и оборачиваюсь:
– Никогда больше так меня не зови.
Покидаю больницу в спешке, будто он мог подняться и догнать меня. Но это не так. Похоже, Никита сильно ранен.
«Но всё же он в сознании и довольно активен, значит, ничего страшного», – пресекаю жалость на корню и иду по дорожке.
Понятия не имею, что теперь делать. Где мои вещи? Паспорт? Деньги? Я всё потеряла! В том числе и жениха. А погода, как назло, отличная. Светит солнышко, поют птички, приятный ветерок доносит йодистый аромат и шум прибоя. Жизнь продолжается.
По щекам катятся слёзы, и я вытираю щёки. Замечаю, что руки в тёмных пятнах, и впервые думаю о своём внешнем виде. Белоснежный дизайнерский костюм испорчен, туфли тоже на выброс. Всё в пепле и пропахло гарью. Наверное, я похожа на пугало…
– Радуга-дуга! – слышу знакомый голос и замираю, не веря себе.
Медленно поворачиваюсь и вижу припаркованную белоснежную иномарку, рядом с которой стоит мой кошмар из прошлого.
Ненавистный бывший!
Глава 4
Стас
– Эй, очнись! – Жирков щёлкает пальцами перед моим носом, и я морщусь. – Где витаешь? Я, между прочим, тебе выговор делаю!
Вопреки фамилии, комчасти худ и невысок, и чтобы щёлкнуть пальцами перед моим носом, ему пришлось поднять руку. Но не стоит недооценивать этого человека. Ходили рассказы, что Константин Игоревич, когда ещё служил на выездах, вынес из огня человека весом сто пятьдесят килограмм. Возможно, вес пострадавшего несколько преувеличен, но не намного. С того дня Жиркова за глаза прозвали Муравьём.
– И не надейся, что это сойдёт тебе с рук! – высоким голосом кричит он и касается шеи ребром ладони. – У меня твои выкрутасы вот где, Троцкий! Знаешь что? Если тебе не дорога твоя грёбаная жизнь, так не подставляй других…
Он делает вдох для новой тирады, и я спокойно вставляю:
– Новая форма для всей бригады.
– И не надейся откупиться, Буратино! – набрав воздуха, продолжает орать Жирков.
Терпеть не могу свой позывной, но у пожарных так уж заведено. Если приклеится прозвище, так пока что-то не произойдёт и не придумают новое, будут звать именно так. А так как меня приняли в эту часть вместе с подаренной отцом новенькой машиной, других вариантов и не было. Только ради краткости было упущено слово «богатенький».
– Для двух, – спокойно продолжаю я. – Моей и Подлесного.
– Вот же… – Он смотрит волком, но потом машет рукой. – Вали, пока я добрый. Но если снова выползешь на вызов до разрешения врача, я тебя… Ух!
Грозит кулаком, и я вытягиваюсь по стойке смирно. Разворачиваюсь и иду к выходу. Вслед летит тихое:
– Не спеши на тот свет, парень.
Закрываю дверь, подхожу к окну и смотрю на дождь. Я и не спешу, но и не держусь за свою унылую жизнь. Сильные струи бьют по стеклу, тучи темнеют над качающимися деревьями, а потом вдруг выглядывает солнце и всё стихает. Погода на приморском побережье непредсказуемая и изменчивая. Затем небо расцветает радугой и сердце пропускает удар.
Как увидел Раду, так будто небо обрушилось на голову. Мысли, эмоции, воспоминания, как прошедший ливень, вмиг омыли душу. Закончив с пожаром, бросился к ней в больницу, как мальчишка, и второй день не могу выкинуть бывшую из головы. Этот Никита её парень? Муж? Как вспоминаю его прикованным к кровати, так хочется придушить кого-нибудь.
Когда радуга угасает, ветер разгоняет последние облака и над городком разливается синее небо.
– Ты ещё здесь?
Оборачиваюсь и киваю Жиркову:
– Уже ухожу.
Спускаюсь бегом по лестнице, киваю знакомым и покидаю здание. Веду машину туда, куда не собирался. Но руки будто сами рулят автомобилем, и колёса шуршат по асфальту в знакомую сторону. Остановившись у больницы, напряжённо смотрю на вход.
