Ну вот, теперь из-за Хайди он снова вспомнил о старом цыгане. Черт! Об изъеденном гнилью носе цыгана, о прикосновении шершавого пальца, скользнувшего по его щеке прежде, чем Билли успел среагировать и отшатнуться, как отшатываются от паука или клубка насекомых, копошащихся под трухлявым бревном.
Она поставила перед ним бекон и поцеловала в висок.
– Извини. Худей на здоровье. Но если вдруг не получится, помни, что говорил мистер Роджерс…
– Ты мне нравишься таким, какой есть, – закончили они хором.
Билли взял отложенную «Уолл-стрит джорнэл», но все было как-то уныло. Он поднялся из-за стола, вышел на улицу, подобрал с цветочной клумбы «Нью-Йорк таймс». Мальчишка, разносивший газеты, вечно швырял их на клумбу, постоянно ошибался и никак не мог запомнить фамилию Билли. Халлек не раз задавался вопросом, бывает ли болезнь Альцгеймера у двенадцатилетних детей.
Он вернулся в кухню, развернул газету на спортивной странице и принялся за бекон. Он как раз изучал турнирную таблицу по боксу, когда Хайди поставила перед ним тарелку со второй половиной булки, золотистой от подтаявшего масла.
Халлек сам не заметил, как съел ее всю.
Глава 2: 245
Судебный процесс по делу о возмещении ущерба, тянувшийся больше трех лет – и грозивший затянуться еще года на три, если не на четыре, – завершился внезапно и самым что ни на есть наилучшим образом во время полуденного перерыва, когда ответчик неожиданно согласился выплатить сумму, ошеломившую всех. Халлек не растерялся и предложил ответчику, производителю краски из Скенектади, подписать заявление о намерениях прямо здесь, в кабинете судьи. Изумленный адвокат ответчика в ужасе наблюдал, как его клиент, президент компании по производству красок «Счастливый случай», ставит подпись на всех шести копиях заявления, а судебный нотариус тут же их заверяет, добродушно сверкая лысиной. Билли сидел затаив дыхание, боялся пошевелиться и чувствовал себя так, словно выиграл в Нью-йоркскую лотерею. Еще до обеда все было улажено.
Билли пригласил своего клиента в «О’Ланни», заказал ему большой стакан «Чивас», себе взял мартини, а затем позвонил домой Хайди.
– Мохонк, – сказал он, как только она взяла трубку. Это был небольшой, но очень славный курортный городок к северу от Нью-Йорка, где они с Хайди давным-давно провели свой медовый месяц – подарок от ее родителей. Они оба влюбились в это местечко и потом еще дважды там отдыхали.
– Что?
– Мохонк, – повторил он. – Если ты не поедешь, я приглашу Джиллиан из конторы.
– Ну уж нет! Билли, что происходит?
– Так ты хочешь поехать?
– Конечно, хочу! На выходных?
– Завтра, если договоришься с миссис Бин, чтобы она заходила к Линде и проверяла, вымыта ли посуда и не творятся ли в гостиной оргии. И если…
Его заглушил радостный вопль Хайди:
– Твой процесс, Билли! Пары краски, и нервное расстройство, и психотические симптомы, и…
– Канли готов возместить ущерб. Фактически все уже решено. После четырнадцати лет юридической тягомотины и судебных решений, не значащих почти ничего, твой супруг наконец выиграл дело в пользу хороших парней. Убедительно, чисто и неоспоримо. Канли повержен, а я на седьмом небе.
– Билли! Божечки! – На этот раз она завизжала так громко, что в трубке заскрежетало. Билли улыбнулся и убрал трубку подальше от уха. – Сколько получит твой клиент?
Билли назвал сумму, и ему пришлось убрать трубку от уха почти на пять секунд.
– Как думаешь, Линда сильно обидится, если мы смоемся дней на пять?
– Ты шутишь? С чего бы ей обижаться? У нее будет возможность смотреть телевизор допоздна и пригласить на ночь Джорджию Дивер, чтобы болтать о мальчишках и объедаться моим шоколадом. Сейчас там, наверное, холодно, Билли? Думаю, надо взять твой зеленый свитер? Ты возьмешь теплую куртку или джинсовый пиджак? Или и то и другое? Ты…
Он сказал, чтобы она решала сама, и вернулся к клиенту. Тот выпил уже половину большого стакана виски и желал травить польские анекдоты. Выглядел так, словно его огрели пыльным мешком. Халлек потягивал свой мартини и вполуха слушал избитые шутки о польских плотниках и польских трактирщиках, уносясь мыслями в дальние дали. Выигранный процесс может стать поворотной точкой в его карьере; конечно, рано еще говорить о грядущем стремительном повышении, но такой вариант вовсе не исключен. Очень даже неплохо для дела из той категории, за которую крупные фирмы берутся в качестве благотворительности. А значит, можно надеяться, что…
…первый удар бросает Хайди вперед, ее рука невольно сжимается на его члене; он смутно чувствует боль в паху. От силы удара ее ремень безопасности блокируется. Кровь брызжет вверх – три капли размером с мелкие монетки – и падает алым дождем на ветровое стекло. Хайди еще не кричит; она закричит позже. Он тоже не сразу соображает, что происходит. Понимание приходит на втором ударе. И он…
…залпом допил свой мартини. На глаза навернулись слезы.
– Все хорошо? – спросил его клиент Дэвид Даганфилд.
– Вы даже не представляете, как хорошо, – ответил Билли и протянул ему руку. – Мои поздравления, Дэвид. – Он не будет думать об этой аварии, не будет думать о старом цыгане с гниющим носом. Он настоящий хороший парень, что подтверждает и крепкое рукопожатие Даганфилда, и его усталая, чуть глуповатая улыбка.
– Спасибо, дружище, – сказал Даганфилд. – Большое спасибо.
Он вдруг перегнулся через стол и неуклюже обнял Билли Халлека. Билли приобнял его в ответ. Но когда руки Дэвида Даганфилда сомкнулись у него на шее и одна ладонь случайно задела щеку, ему снова вспомнилась жутковатая ласка старого цыгана.
Он ко мне прикоснулся, подумал Халлек и, даже обнимая клиента, невольно поежился.
По дороге домой он старался думать о Дэвиде Даганфилде – отличная тема для размышлений, – но на подъезде к мосту Трайборо с удивлением понял, что думает вовсе не о Даганфилде, а о Джинелли.
Сегодня он пригласил Даганфилда в «О’Ланни», хотя первым делом подумал о ресторане «Три брата», негласным совладельцем которого был Ричард Джинелли. Сам Билли уже несколько лет не захаживал к «Братьям» – учитывая репутацию Джинелли, это было бы неразумно, – но до сих пор в первую очередь вспоминал именно о «Трех братьях», где вкусно кормили и где он замечательно проводил время, хотя Хайди никогда не нравился ни ресторан, ни сам Джинелли. Билли казалось, что она его боится.
Когда он проезжал мимо съезда на Ган-Хилл-роуд, его мысли вполне предсказуемо вернулись к старому цыгану, как старый конь возвращается в свое стойло.
Джинелли был первым, о ком ты подумал. Когда ты вернулся домой в тот день и Хайди плакала, сидя на кухне, Джинелли был первым, о ком ты подумал. «Привет, Рич, я сегодня убил старушку. Можно заехать к тебе? Надо поговорить».
Но Хайди сидела в соседней комнате, и Хайди бы этого не поняла. Рука Билли, потянувшаяся к телефону, так и не притронулась к трубке. Он вдруг очень отчетливо осознал, что у него, состоятельного юриста из Коннектикута, нет никого, к кому можно было бы обратиться за помощью, когда грянули крупные неприятности, – никого, кроме нью-йоркского гангстера, явно имевшего привычку отстреливать конкурентов.
Джинелли был высоким, не то чтобы невероятным красавцем, но весьма элегантным мужчиной. Его голос, сильный и мягкий, никак не вязался с наркотиками, грабежом и убийством. Хотя сам он был связан со всем перечисленным, если верить его полицейскому досье. Но именно его голос Билли хотелось услышать в тот жуткий день, когда Дункан Хопли, шеф полиции Фэрвью, его отпустил.
– …или сидеть тут весь день?
– А? – спросил Билли, вздрогнув. Он даже не сразу сообразил, что стоит перед шлагбаумом на въезде на платный участок шоссе, причем у одной из немногих кассовых будок, где сидит настоящий живой человек.
– Я говорю, будем платить или…
– Да, конечно. – Билли дал кассиру доллар, забрал сдачу и поехал дальше. Почти в Коннектикуте; девятнадцать съездов до Хайди. И уже завтра – в Мохонк. Размышления о Даганфилде не сработали в качестве отвлекающего маневра; значит, попробуем Мохонк. И на время забудем о старой цыганке и старом цыгане, да?
Но его мысли снова вернулись к Джинелли.
Билли познакомился с ним через фирму, которая семь лет назад готовила для Джинелли пакет документов. Это дело было поручено Билли, тогда еще новичку в фирме. Никто из старших партнеров не захотел связываться с Ричем Джинелли, чья репутация уже тогда была очень и очень скверной. Билли не спрашивал у Кирка Пеншли, почему фирма вообще согласилась работать с Джинелли. Ответ был известен заранее: занимайся своими бумажками, а вопросы политики будут решать старшие. Билли подозревал, что Джинелли что-то знал о скелетах в чьем-то шкафу; он был из тех, кто всегда держит ухо востро.
Билли три месяца проработал на ассоциацию «Три брата» и в самом начале был твердо уверен, что будет испытывать неприязнь и, может быть, даже страх перед своим клиентом. Но тот неожиданно оказался приятным и привлекательным человеком. Обаятельным и веселым, легким в общении. Больше того, Джинелли отнесся к Билли с таким уважением, какое он обрел в своей фирме только четыре года спустя.
Билли притормозил у турникета в Норуолке, бросил в автомат тридцать пять центов и снова выехал на шоссе. Сам того не осознавая, он пошарил рукой в бардачке. Под дорожными картами и руководством по эксплуатации автомобиля обнаружились две упаковки бисквитов с кремовой начинкой. Он распечатал одну коробку и принялся быстро есть, роняя крошки на грудь.
Его работа с Джинелли завершилась задолго до того, как Большое жюри Нью-Йорка предъявило последнему обвинение в организации бандитских расправ в рамках междоусобных разборок крупных наркоторговцев. Обвинения были предъявлены Верховным судом Нью-Йорка осенью 1980-го и благополучно сняты весной 1981-го, в основном из-за кончины пятидесяти процентов главных свидетелей обвинения. Один взорвался в собственном автомобиле вместе с двумя из трех полицейских детективов, приставленных его охранять. Второму проткнули горло сломанной ручкой от зонтика, когда он сидел перед чистильщиком обуви на Центральном вокзале. Стоило ли удивляться, что двое оставшихся свидетелей заявили, будто уже не уверены в том, что слышали голос именно Ричи Джинелли по прозвищу Молот, когда он отдал приказ убить бруклинского наркобарона Ричовски.
Уэстпорт. Саутпорт. Почти дома. Билли снова пошарил рукой в бардачке… Ага! Почти полный пакетик арахиса. Чуть лежалого, но съедобного. Билли Халлек принялся жевать орехи, совершенно не чувствуя вкуса, как прежде не чувствовал вкуса бисквитов.
Они с Джинелли обменивались поздравительными открытками на каждое Рождество и время от времени вместе обедали, обычно в «Трех братьях». Потом у Ричи случились «неполадки с законом», как он их называл, сохраняя всегдашнюю невозмутимость, и совместные трапезы прекратились. Отчасти из-за Хайди – она на дух не переносила Джинелли, – но отчасти из-за самого Джинелли.
– Тебе лучше какое-то время сюда не ходить, – сказал он Билли.
– Что? Почему? – невинно спросил Билли, как будто только вчера не ругался по этому поводу с Хайди.
– Потому что в глазах обывателя я гангстер, – ответил Джинелли. – Молодые юристы, которые якшаются с гангстерами, далеко не пойдут, Уильям, а нам с тобой важно, чтобы ты не марал руки и шел к вершинам.
– И это единственное объяснение?
Джинелли улыбнулся странной улыбкой:
– Ну… есть и другие причины.
– Какие причины?
– Уильям, я очень надеюсь, что ты никогда этого не узнаешь. Но ты все-таки иногда заходи. Попьем кофейку, поболтаем, поржем. В общем, ты не теряйся, вот я о чем.
И он не терялся, иногда заходил поболтать (хотя надо признать, что в последнее время все реже и реже, подумал он, сворачивая на съезд к Фэрвью), а когда предстал перед судом по обвинению в непреднамеренном убийстве по неосторожности, Джинелли был первым, о ком он подумал.
Но старина Кэри Россингтон, любитель хватать чужих жен за грудь, обо всем позаботился, прошептал внутренний голос. И зачем ты теперь думаешь о Джинелли? Мохонк. Вот о чем надо думать. И о Дэвиде Даганфилде, который доказывает, что хорошие парни не всегда остаются ни с чем. И о том, чтобы сбросить еще пару фунтов.
Но когда он сворачивал к дому, у него в голове всплыла фраза, сказанная Джинелли: Уильям, я очень надеюсь, что ты никогда этого не узнаешь.
Чего не узнаю? – подумал Билли, а потом Хайди выбежала ему навстречу и поцеловала его, и Билли на время забыл обо всем.
Глава 3: Мохонк
Это была их третья ночь в Мохонке, и они только что кончили заниматься любовью. Шестой раз за три дня: головокружительная перемена после обычных степенных двух раз в неделю. Билли лежал рядом с женой, наслаждаясь теплом ее разгоряченного тела и ароматом духов «Анаис-Анаис», смешанным с запахом чистого пота и секса. На мгновение его мысли свернули куда-то совсем не туда, и ему вдруг представилась старая цыганка за миг до того, как ее сбил его «олдс». Послышался звон разбившейся бутылки «Перье». Потом видение исчезло.
Он придвинулся ближе к жене и крепко ее обнял.
Она обхватила его одной рукой, а другую положила ему на бедро.
– Знаешь, – сказала она, – если я кончу еще раз с таким взрывом мозга, то останусь совсем без мозгов.
– Это миф, – улыбнулся Билли.
– Что от оргазма взрывается мозг?
– Нет. Это как раз правда. Миф, что взорвавшиеся клетки мозга теряются навсегда. Они потом восстанавливаются.
– Ты меня успокоил.
Она поудобнее прижалась к нему. Провела рукой по его бедру, легонько и нежно коснулась члена, игриво зарылась пальцами в волосы у него в паху (в прошлом году он с огорчением заметил первые проблески седины в том месте, которое его отец называл адамовыми зарослями) и погладила предгорье его объемистого живота.
Она так резко приподнялась на локтях, что он даже вздрогнул. Он еще не уснул, но уже засыпал.
– Ты действительно похудел!
– Ха!
– Билли Халлек, ты похудел!
Он похлопал себя по животу, который иногда называл «Домом, который построил “Будвайзер”», и рассмеялся.
– Что-то не видно. Я по-прежнему выгляжу как единственный в мире мужчина на седьмом месяце беременности.
– Ты еще толстый, но не такой толстый, как раньше. Я знаю. Я чувствую. Когда ты в последний раз взвешивался?
Он покопался в памяти. Это было в тот день, когда Канли дал согласие на возмещение ущерба. Тогда весы показали 246 фунтов.
– Помнишь, я говорил, что сбросил три фунта?
– Утром, как только проснешься, сразу же взвесься.
– Здесь в ванной нет весов, – не без удовольствия отозвался Халлек.
– Ты шутишь.
– Нет. Мохонк – место цивилизованное.
– Значит, надо найти весы.
Его уже снова клонило в сон.
– Хорошо. Если хочешь.
– Хочу.
Хорошая у меня жена, подумал он. За последние пять лет, с тех пор как его неуклонная прибавка в весе начала проявляться уже всерьез, Билли неоднократно объявлял о намерениях сесть на диету и/или заняться физическими упражнениями. Диеты всегда превращались в сплошное жульничество. Пара хот-догов в придачу к обеду из йогурта или наспех съеденный гамбургер днем в субботу, когда Хайди ходила на аукцион или дворовую распродажу. Билли не брезговал даже кошмарными горячими сэндвичами из кафетерия в минимаркете в миле от дома. Мясо в этих сэндвичах вечно напоминало куски пережаренной кожи, спекшейся в микроволновке, но Билли ни разу не выбросил порцию недоеденной. Он любил выпить пива (пиво – это святое!), но больше всего он любил вкусно поесть. Морской язык в одном из лучших ресторанов Нью-Йорка, безусловно, лидировал в списке его предпочтений, но за просмотром бейсбольного матча сойдет и пакетик «Доритос» с каким-нибудь соусом пожирнее.
Запала на регулярные физические упражнения хватало разве что на неделю, а потом у него уже не было времени или он просто терял интерес. В итоге гантели перекочевали в подвал, где уныло пылились в углу, покрываясь ржавчиной и паутиной. Каждый раз, когда Билли спускался вниз, от них прямо-таки веяло немым укором. Он старался на них не смотреть.
Так что он изо всех сил втягивал живот и объявлял Хайди, что сбросил целых двенадцать фунтов и теперь весит 236. Хайди кивала и говорила, что она за него рада и что, конечно, она видит разницу. Но она знала правду, она видела пачки «Доритос» (иногда несколько сразу) в мусорном ведре. А когда в Коннектикуте приняли закон о возврате стеклянной и жестяной тары, пустые бутылки и банки, копившиеся в чулане, только усугубили чувство вины, порожденное заброшенными гантелями.
Хайди видела его спящим; хуже того, она видела, как он ходил в туалет. Когда отливаешь, нельзя втянуть брюхо. Он уже пробовал и убедился, что это попросту невозможно. Она знала, что он похудел фунта на три, от силы – четыре. Жену можно обманывать насчет другой женщины – по крайней мере какое-то время, – но не насчет твоего веса. Женщина, которая периодически ощущает твой вес на себе, всегда точно знает, сколько ты весишь. Но она улыбалась и говорила: Конечно, милый, ты выглядишь гораздо лучше. Может, отчасти она и лукавила – после таких комплиментов ему приходилось помалкивать насчет ее сигарет, – но он был уверен, что дело не только в этом и даже совсем не в этом. Она действительно давала ему возможность сохранить самоуважение.
– Билли?
– Что? – Разбуженный во второй раз, он удивленно и даже слегка раздраженно взглянул на жену.
– Ты хорошо себя чувствуешь?
