«Психологический тип?»
«Нет, тип здесь ни при чем. Вернее, тип можно рассматривать как симптом определенного выбора себя в мире. Но можно и не рассматривать. Тип же не определяет поведение. Человек свободен».
Сидя за столом, Аркадий смотрел на нее спокойно и прямо. Коротко стриженные седеющие волосы, стойкий северный загар, серо-стальные глаза. Привлекательный, да. Из тех, о ком говорят «настоящий мужчина».
«Герман с тобой согласен?»
Аркадий чуть улыбнулся.
«Это один из немногих вопросов, по которым между нами существует полное согласие».
«То есть, – продолжала Нора, – любое из качеств, характеризующих человека и кажущихся нам неизменными, на деле может измениться на противоположное? Был трусливым – стал храбрым, был жадным – стал щедрым…»
«Конечно. И если ты хорошенько подумаешь, наверняка вспомнишь немало примеров таких изменений. Здесь, на ферме, мы наблюдаем их постоянно. Все эти молодые люди приехали сюда именно для того, чтобы пересмотреть свои отношения с миром, занять в нем другое место».
«Им это удается?»
«Да. Не всем, но многим».
Он покосился на Леру, а Лера в то же самое время – на него. Единомышленники. Что ж, Нора рада была убедиться в том, что ее сестра тоже сделала правильный выбор. Внесла изменения в свой проект.
Аркадий встретил ее сдержанно, но в целом дружелюбно. Разговаривая с ним, отвечая на вопросы, какие задают исключительно для приличия, Нора в первые же минуты знакомства решила никогда, ни при каких обстоятельствах, не спорить с ним, не ссориться и не ругаться. Перевоспитывать взрослых людей – в принципе дело неблагодарное, а уж таких людей, как Аркадий… Вот бы послушать его диалоги с Германом. Тот не производит впечатление человека сговорчивого. Должно быть, когда им случается «зацепиться языками», лязг стоит на всю вселенную.
Вздохнув, Нора устраивается поудобнее, натягивает одеяло до подбородка, но чуть погодя, прислушавшись к себе, отбрасывает его и садится на кровати. Ей хочется пить. Кажется, с вечера в коричневом керамическом чайнике оставалась заварка, и если добавить остывшей кипяченой воды и ложечку меда…
Набросив халат, она выходит босиком в коридор. Идти по теплому дощатому полу приятно. Изнеженные ступни горожанки чувствуют каждую трещинку, каждую крупинку. Бесплатный массаж. Дверь кухни распахнута настежь, занавески на окнах раздвинуты, и света, проникающего снаружи, вполне достаточно, чтобы передвигаться без фонарика, не боясь набить себе шишку на лбу. Неужели здесь всегда так светло? Вроде белые ночи приходятся на май-июнь. Или в июне бывает еще светлее?
Так, заварка… мед… Стараясь не греметь посудой, Нора снимает с хромированной сушки большую белую кружку с изображением смешной пятнистой коровы, осторожно ставит на стол, наливает чай, добавляет мед, тихонько помешивает ложечкой. Подходит к окну и, глядя через стекло на залитый бледным сиянием сад, пьет из кружки маленькими глотками.
Хорошо. Как же хорошо.
Последний год был непростым, ей пришлось распрощаться со многими иллюзиями, и теперешний приезд на Соловки, который она долго планировала и откладывала, планировала и откладывала, мог задать новое направление ее мыслям, привести к появлению новых планов, целей, желаний.
Да, обновление крови не помешало бы.
Из состояния задумчивости ее выводит слабый стук в коридоре… шепот, отрывистый смешок… шлепанье босых пяток по доскам пола, щелчок задвижки на двери ванной, плеск воды… и благодаря этому она замечает – поскольку, прислушиваясь, продолжает смотреть на улицу, – маленькую шуструю тень под яблоней. По густой зеленой траве крадется кот. Прыжок! Кажется, у Котофея Ивановича сегодня будет пир. Возня, которую он затеял на лужайке, заставляет подозревать, что охота была удачной. Днем Нора видела шмыгнувшую под крыльцо мышь и, надо полагать, это была не единственная мышь в округе.
Спустя время задвижка щелкает вторично, вновь раздается звук торопливых и осторожных шагов – полуночник изо всех сил старается не шуметь, – потом шепот, хихиканье… Прикусив губу, чтобы не захихикать тоже, Нора стоит неподвижно с кружкой в руках и смотрит в сад.
Если взрослый серьезный мужчина способен хотя бы изредка вести себя как влюбленный мальчишка, то для него еще не все потеряно. Интересно, вот сейчас, по прошествии стольких лет, что он думает о своем скандальном романе с красоткой Региной. Удалось ли ему выкинуть Регину из головы? Задаваясь этим вопросом, Нора хорошо понимает, что он порожден отнюдь не сестринскими чувствами, а обыкновенным женским любопытством. Но не стыдится. Ее переполняет необъяснимая уверенность, что наконец-то она оказалась в таком особенном месте, где можно не стыдиться и не бояться ничего.
3
На завтрак традиционно кормят овсянкой, творогом и булочками со сливочным маслом. Нора сидит за столиком у открытого окна и, ковыряясь в тарелке, с любопытством поглядывает по сторонам. Ей нравится наблюдать за здешней публикой. Размышлять о характерах малознакомых людей, на основании каких-то незначительных деталей делать выводы о существующих между ними взаимоотношениях. Она воображает себя «за кадром», и это помогает ей поддерживать иллюзию непричастности.
Время от времени она сама становится объектом наблюдений. Как, например, сейчас. Рослая девица по имени Фаина старается вести себя как человек, занятый исключительно кашей и общением с сотрапезниками, но у нее плохо получается. Глаза, словно бы живущие собственной жизнью, то и дело косят в сторону Норы. Поймав себя на том, что сравнивает их с улитками, ползающими по лицу, Нора тихонько фыркает. Фаина ей не нравится. Наверняка анальный тип личности по Фрейду. У нормального человека просто не может быть такой болезненной страсти к порядку, какой, по словам Леры, отличается Фаина, а главное, такого маниакального стремления установить на женской половине чуть ли не казарменную дисциплину: подушка располагается строго по оси симметрии кровати, свет выключается по команде старшего по званию, кто опоздал на вечернюю перекличку, может до утра куковать на улице – и все в таком духе.
Лера периодически пыталась воззвать к ее благоразумию, очевидно, несуществующему, но положить жизнь на борьбу с Фаиной было бы непродуктивно, а изгнать Фаину с фермы, где та проживала чуть ли не со дня основания, – негуманно. Благодаря особенностям своего характера, Фаина довольно быстро обзавелась наперсницей и парой-тройкой подлипал, которые, вместо того, чтобы своими силами занять достойное место в иерархии, предпочли прогнуться под авторитарную фигуру и теперь, пользуясь ее покровительством, совали нос куда не просят, ябедничали, сплетничали, наушничали, словом, уподоблялись шакалам из отечественного мультика про Маугли.
Мужское братство породило своих монстров. Неформальным лидером считался Николай Кондратьев, в прошлом спортсмен-легкоатлет, но в его владениях, на втором этаже Барака, царили более демократичные порядки, во всяком случае, на первый взгляд. Что же касается отношения лидера и его соратников к новобранцам, которых на сегодняшний день насчитывалось двое, то Леонид, лежащий в лежку, был для них попросту недоступен, а Герман, проводивший все свободное время под окнами лежащего в лежку Леонида, только кивал им в знак приветствия по утрам и вечерам, и едва ли перемолвился с кем-то из них хоть словом.
Все это Нора собирала по крупицам и бережно хранила, как хранят антропологи сведения о нравах и обычаях диких племен. Основным поставщиком информации была, разумеется, Лера. Видя непритворный интерес сестры, она охотно рассказывала ей обо всех более или менее значительных событиях – и о тех, очевидцем или участником которых становилась сама, и о тех, последствия которых приходилось разгребать, собирая с миру по нитке, – делилась соображениями и планами.
Так Норе стало известно о совете, данном Герману Кириллом, представителем старой гвардии, с которым тот неплохо ладил еще три года назад.
«С Коляном лучше не ссориться, – сказал Кир в тот же день, когда он привез на ферму своего трясущегося в ломке друга. – И поскольку не ссориться ты не умеешь, старайся просто помалкивать».
«А если он заговорит первым?» – поинтересовался Герман, никогда не упускавший возможности превратить все в цирк.
«Отвечай односложно: да, нет».
«А он не сочтет это поводом для ссоры?»
«Зависит от тебя, – усмехнулся Кир. – И знаешь что?»
«Что?»
«Сделай лицо попроще».
На вопросы Коляна не пришлось отвечать ни «да», ни «нет» по той простой причине, что он их не задавал. Только при первой встрече смерил Германа с головы до ног полужалостливым-полупрезрительным взглядом и прошел мимо, вероятно, убедившись в его умственной неполноценности. Но Герман плевать на него хотел.
Герман Вербицкий, человек с темным прошлым, неизвестной национальности и непонятных убеждений.
«Ему двадцать семь лет», – сообщила Лера за ужином, заметив алчные взгляды, которые Нора исподтишка бросала на эльфа.
Ужинали они здесь же, в общей столовой на первом этаже Барака. Расставленные в шахматном порядке столики на четверых. В центре каждого столика, рядом с перечницей и солонкой, небольшая вазочка с полевыми цветами. На окнах длинные плотные портьеры, добавляющие уюта и по вечерам создающие впечатление полной изоляции от внешнего мира. Светильники с матовыми плафонами. Хорошая белая посуда, ничем не напоминающая общепитовское убожество советских времен. Ламинированный пол. Чистота.
«Двадцать семь? – переспросила Нора, обдумав услышанное. – Ну, прекрасно. Вся жизнь впереди».
Лера жевала маринованный огурчик, смотрела на нее и улыбалась, щуря уголки глаз.
«Он тебе нравится».
«Нет. Интерес и симпатия – разные вещи».
«Интерес часто перерастает в симпатию».
«Часто, но не всегда. К тому же… ему двадцать семь, а мне тридцать семь, Лера. Я еще не выжила из ума».
Герман, судя по приготовлениям, мечтал поужинать в одиночестве. Выбрал столик в самом дальнем углу, разложил вокруг тарелки кучу всяких полезных вещей – блокнот, карандаш, смартфон, пачку сигарет, зажигалку, – придвинул поближе пепельницу, но не прошло и пяти минут, как к нему присоединилась худенькая большеглазая девушка в узких джинсах до щиколоток и короткой красной маечке. Метнув на нее хмурый взгляд исподлобья, он испустил тяжкий вздох и согласно кивнул, из чего Нора сделала вывод, что отношения у них по меньшей мере дружеские.
«Мышка Молли, – сказала Лера. – Ей двадцать три».
«Почему Мышка? И почему Молли? А человеческое имя у нее есть?»
«Есть. Олеся. Однажды она сочинила сказку про любознательную мышь, которая путешествовала автостопом, и с тех пор имя главной героини к ней прилипло».
«Надо же, сказку…» – уважительно протянула Нора. Для нее самой даже надписать поздравительную открытку было целой проблемой.
«Это еще не все ее таланты. Видела в холле картины? Из них только одна написана Германом, остальные – Мышкой».
«Герман тоже рисует?»
«Не тоже, – поправила Лера с мягкой улыбкой, какая обычно сопровождает приятные воспоминания. – Благодаря ему Мышка и увлеклась рисованием. Три года назад. Возвращение к жизни без химии давалось ей нелегко, и тут приехал Герман, рисующий все подряд на чем попало. Нарисовал меня, нарисовал Аркадия, нарисовал Мышку… много чего нарисовал. Мышке его работы так понравились, что она начала ходить за ним как хвостик и запоминать движения рук. К счастью, Герман, которого нельзя назвать ни сострадательным, ни терпеливым, на этот раз показал себя с лучшей стороны. Стал ежедневно давать ей уроки живописи и рисунка, и очень скоро она забыла и о депрессии, и о бессоннице. Ее жизнь вновь обрела смысл».
Обо всем этом Нора размышляет за завтраком, под огнем преисполненных подозрения взглядов Фаины, и возвращается к своим размышлениям глубокой ночью, взбудораженная событиями, развернувшимися после ужина, когда она, не ожидая никакого подвоха со стороны мироздания, сидела спокойно за круглым пластиковым столом и перекидывалась в картишки с Лерой и Аркадием на террасе Белого дома.
Вечерние посиделки на свежем воздухе, как и следовало ожидать, привлекли полчища прожорливых соловецких комаров, так что пришлось Аркадию установить на террасе дымокурню, сделанную из старого ведра. В ведро с продырявленным дном, напоминающее дуршлаг, он насыпал горячие угли, чуть меньше половины, и сверху накрыл сосновыми ветками. Дым с ароматом смолы заклубился вокруг.
– Мне кажется, я на другой планете, – блаженно улыбаясь, проговорила Нора.
Перед ней на столике, точно по волшебству, материализовались кружка холодного пива и поломанная на квадратики плитка шоколада. Шоколад с изюмом и орехами, ее любимый. И сигареты Winston Blue. Красота!
– Привет покорителям космоса! – донеслось из тьмы.
Сидящий к избушке передом, к лесу задом Аркадий обернулся. Глаза его блеснули, словно от предвкушения какого-то радостного события, какой-то веселой заварушки.
Ну, конечно. На перила ограждения запрыгнул и уселся его любимый оппонент. Впалые щеки, модельные скулы, прядь черных волос, свисающая до бровей…
– Привет, дорогой. – Привстав с плетеного кресла, Лера подала ему бутылку светлого пива. – Какие новости?
– В нашей психушке? – спросил Герман, сделав первый глоток. – Эта ослица Фаинка довела до истерики крошку Розу. Та прилюдно пообещала в самое ближайшее время справить большую и малую нужду ей в постель. Я ходил на кухню поклянчить у шеф-повара сухариков, чтобы как-нибудь дотянуть до утра, и стал невольным свидетелем.
– Опять? – нахмурился Аркадий. И добавил безо всякой укоризны: – Вчера ты здорово ее напугал.
– Фаинку? Мало ее пугают, судя по всему.
На строгом красивом лице Аркадия появилось выражение сдержанного недовольства.
– Не думай, что здесь происходит хоть что-то, чего я не замечаю. – Взгляд серых глаз как бы невзначай переместился на Нору, и у нее создалось впечатление, что свою речь доктор Шадрин адресует не столько Герману, сколько ей. – Насчет Фаины. Я не был бы столь категоричен. При всех своих… гм, особенностях, она приносит несомненную пользу.
– Еще бы! – насмешливо фыркнул Герман.
– Она следит за порядком.
– Она их бьет?
– Кого?
– Своих соседок по общежитию. Как она их дрессирует?
– Не знаю, – озадаченно произнес Аркадий. – Навряд ли при помощи силы.
– Не думай, что здесь происходит хоть что-то, чего я не замечаю, – передразнил Герман. – Ты вправду так наивен, док? Или прикидываешься?
Нора потягивала пиво, грызла шоколад и внимательно следила за разговором.
Замкнутое пространство. Ограниченный круг лиц. То, что астрологи называют ситуацией Двенадцатого Дома. И хотя ферма – не тюрьма, каждый может покинуть ее, когда пожелает, на деле на такой поступок отваживается далеко не каждый, ведь уйти значит снова столкнуться с абсурдом и кошмаром внешнего мира.
– Фаина – местный старожил, – напомнил Аркадий. – Живет на ферме практически безвылазно. Боюсь, она уже неспособна на ту широту мышления, которую ты по привычке рассчитываешь обнаружить в людях.
– А Колян?
– Что Колян?
– Кир советовал мне держаться от него подальше.
– На втором этаже частенько происходят петушиные бои, и тебе это известно. Мы не вмешиваемся. Точнее, стараемся не вмешиваться.
– Разумно.
– Мы не хотим насаждать на ферме атмосферу исправительного заведения. Люди учатся взаимодействовать друг с другом. Вот и пусть учатся самостоятельно.
И опять у Норы возникло подозрение, что он говорит все это для нее.
– Звучит прекрасно, – заметил Герман. – Но по сути вы поощряете произвол Фаины и игнорируете потребности остальных. Потребность в сексе, например.
– Мы не одобряем сексуальную распущенность, – вмешалась Лера. – Секс ради секса. Но если образовалась парочка…
– Твой друг Кирилл, между прочим, регулярно шастает к Светке, – подхватил Аркадий, – и никто ему не запрещает. Они вместе уже почти год.
– Хотел бы я посмотреть на того, кто попробует запретить что-либо Кириллу.
– В таком случае за кого ты переживаешь?
– Дошло до меня, о счастливый царь, – тут Герман ухмыльнулся, как заправский плут, – что некоторые прекрасные дамы по ночам держат двери на запоре, потому что Фаинка пригрозила им карой за блуд.
– А ты откуда знаешь? Посягнул на добродетель одной из прекрасных дам и остался ни с чем?
– О нет, правитель, я не посягал. Но посягнувшие рыцари матерились в коридоре столь громогласно, что не услышать их было нельзя. И тут возникает вопрос: какое дело дражайшей Фаине до сексуальной жизни соседей по этажу?
– Еще немного, и ты скажешь, что нам выгодно содержать таких, как Фаина и Николай, потому что они делают за нас грязную работу.
– Разве нет? – улыбнулся Герман.
– Ты не то чтобы несправедлив… – Аркадий поискал слово, – ты абсолютно беспощаден.
– Кого же мне следует пощадить? Фаинку? – Герман подмигнул Лере. – Или вас двоих?
– Фаина садистка, – вздохнула Лера, откидываясь на спинку кресла и закуривая сигарету. – Николай же обыкновенный выходец из каменных джунглей, привыкший жить по закону «либо ты сожрешь, либо тебя сожрут».
– Как говорил великий Аль Капоне, при помощи доброго слова и пистолета можно добиться гораздо большего, чем при помощи одного только доброго слова, – пробормотал Герман.
