– Ты так считаешь?
Похоже, речь о Леониде. Леонид не выходит из лазарета. И кому это мешает? Там все равно сейчас свободных палат полно.
– Такие, как он, не любят и не умеют решать свои проблемы самостоятельно, – продолжала Лера. – Они сидят и ждут, когда за них это сделают другие.
– Ты столько знаешь о Леониде, который приехал неделю назад, а о тех, кто проживает здесь постоянно, даже минимума информации не имеешь, – задумчиво произнес Герман. – Странно, не правда ли?
Она уставилась на него глазами горгоны.
– Объяснись, черт возьми.
– Вопрос, трахнул ли я Мышку, оказывается, занимал не только тебя.
– О господи.
Крутанув бокал за ножку, так что вино омыло изнутри его стенки и кровавыми слезами заструилось по стеклу, он сделал еще глоточек и спросил:
– Продолжать?
– Да.
– С грязными подробностями?
– Герман! Рассказывай что случилось.
И он рассказал. Нора слушала с таким же напряженным вниманием, как Лера, и картина перед ее мысленным взором рисовалась примерно следующая.
В конце дня, который она целиком провела в обществе своего кумира, Мышка спустилась в женский санузел с душевыми кабинами, привела себя в порядок, сделала небольшую постирушку и направилась к выходу. Взялась за ручку двери… Дверь толкнули с той стороны, Мышку толкнули тоже, и в результате, вместо того, чтобы мирно отправиться на боковую, она очутилась в помещении с умывальными раковинами, вплотную прижатая к кафельной стене. Фаина и ее солдаты в юбках Ольга и Раиса, обступив ее с трех сторон, приступили к допросу.
«Ну что, нагулялась? Отодрали тебя, тихоня?»
«Что вам надо? – вырвалось у нее. – Вы с ума сошли?»
«Как он в деле? Хорош? Может доставить удовольствие женщине?»
Мышка попыталась отпихнуть стоящую прямо перед ней Ольгу, но добилась только того, что ее схватили за волосы.
«Пустите! – крикнула она охрипшим от страха и злости голосом. – Что я вам сделала?»
«Вставил он тебе или нет?» – грубо спросила Фаина.
«Тебе-то что?»
Фаина наотмашь ударила ее по лицу.
Из глаз Мышки брызнули слезы.
«Зачем? Зачем ты это делаешь?»
«Пошла вон, мелкая сучка».
Подхватив Мышку под руки, Ольга и Раиса буквально вышвырнули ее за дверь. Она чуть не упала, подхватила влажное полотенце и, спотыкаясь, побежала к лестнице. Ее трясло с головы до ног. Безостановочная нервная дрожь, от которой холодеют руки и немеет язык. В таком состоянии и обнаружил ее Герман, внезапно появившийся на дорожке сада. Он вышел от Леонида и надумал выкурить перед сном сигарету. Мышка выскочила отдышаться.
«Ага, – сказал он, с первого взгляда распознав симптомы. – Местные моралфаги перешли в наступление».
Мышка ничего не ответила. Низко опустив голову, сжимая в руках полотенце, она только загнанно дышала, и было непонятно, слышит она его вообще или нет.
«Что они с тобой сделали?» – спросил Герман очень спокойно.
Мышка шмыгнула носом.
«Нет. Не плачь».
Он положил руку ей на затылок, помог выпрямиться и крепко обнял. Она прижалась к нему всем своим тоненьким слабым телом, продолжая всхлипывать, дрожа как лист.
«Послушай, Леся. Я должен знать».
«Да ничего…» – выдохнула она чуть слышно.
«Фаинка, Ольга и Райка?»
Быстрый кивок.
«Они били тебя?»
«Фаинка… один раз…»
«Фаинка тебя ударила?»
Еще кивок.
«Правда один раз?»
«Да».
Он согревал ее своим телом до тех пор, пока дрожь окончательно не прошла и слезы не высохли.
«Теперь пойдем, я тебя провожу».
«Погоди. Давай постоим еще немного», – попросила Мышка.
«Как скажешь. – Герман снова обнял ее, чувствуя диафрагмой тяжелый стук ее сердца. – Что они тебе сказали?»
Содрогаясь от гнева и отвращения, Мышка передала ему свой разговор с Фаиной. Точнее, не разговор, а обмен враждебными репликами.
«Несчастная идиотка», – процедил он сквозь зубы.
«Но почему? – Мышка задавала ему тот же вопрос, что и своей обидчице: – Почему? Ведь я не сделала ей ничего плохого».
Герман усмехнулся, глядя в темноту над ее головой.
«У тебя есть то, чего нет у нее. Ни у одной из них. Внутреннее содержание. – Улыбнулся во весь рот. – И дружеское расположение такого мужчины, как я».
Неизвестно, какая картина рисовалась у Леры, но насчет дальнейшего она была уже в курсе. Узнала из других источников.
За поздним завтраком Фаина опять проявляла сварливое недовольство всем на свете, и Герман, допивающий кофе в компании Даши и Леси, не обращал на нее внимания до тех пор, пока она не вмешалась в их захватывающую беседу. Речь шла о религиозных представлениях древних кельтов.
«Бельтайн – время заключения священного союза, – говорил Герман, – когда Бог Отец, обитающий на Небе, сходит к Богине Матери, обитающей на Земле, чтобы наполнить ее жизнью, то есть, оплодотворить. Самайн – время общения с духами, когда богиня в образе дряхлой Старухи покидает царство жизни и спускается в царство смерти, чтобы отдохнуть и вернуться юной Девой по весне. Богиня пребывает вечно, последовательно проходя через три эти фазы – Дева, Мать, Старуха, – тогда как бог должен умереть, чтобы родиться вновь».
Вот тут матушка Фаина и заявила о себе: «Кончай пудрить им мозги! А вы обе, чего уши развесили? Он вам еще не такое расскажет».
«Расскажу, – спокойно произнес Герман. – А что ты имеешь против?»
«Да то, что все это чушь собачья!»
«Ты называешь чушью мифологию?»
«Ты… – В своем лексиконе Фаина не смогла обнаружить подходящего эпитета и, посидев немного с плотно сжатыми губами, продолжила: – Я помню тебя, Вербицкий. Ты всегда был с приветом. – Лицо ее пошло красными пятнами. – Считаешь себя самым умным, да?»
«Не самым глупым, скажем так».
«Ты три года не появлялся, и никто, между прочим, по тебе не скучал. И вот ты сваливаешься, как снег на голову, располагаешься со всеми удобствами и считаешь, что все должны плясать под твою дудку».
«Я так считаю?» – удивился Герман.
«А то нет! Уже и девок начал в гарем набирать».
На них оглядывались. Судя по всему, позиция Фаины не вызывала у окружающих особой симпатии, но они предпочитали держаться в стороне.
«Осторожнее, Фаина», – негромко предупредил Герман.
Та приосанилась: «Это что, угроза?»
«Моя бабка говорила, – ни с того ни с сего брякнула Даша, – что все зеленоглазые люди – ведьмы или колдуны».
Фаина вздрогнула. Пальцы ее с такой силой сжали край столешницы, что побелели костяшки.
Не спуская с нее глаз, Герман холодно улыбнулся.
«Что за… бред?» – запинаясь, спросила она, переводя взгляд с него на Дашу и обратно.
Оставив на столе чашку с недопитым кофе, Герман встал и, продолжая смотреть ей в лицо, спокойно ответил: «Конечно, бред, Фаина. Но девок из моего гарема ты все же не обижай».
После чего обошел ее справа налево, против хода солнца, как Верцингеторикс обошел Цезаря при капитуляции после поражения в Алезии.
«Я же говорила, что все зеленоглазые люди…» – прошептала Даша и прижала руки ко рту.
Чуть позже, спускаясь с крыльца, Фаина подвернула ногу, так что пришлось наложить тугую повязку, а во второй половине дня в гладилке обожгла руку утюгом.
И теперь, сложив все это воедино, Лера задала главный вопрос:
– Что ты сделал?
Герман заморгал глазами.
Она погрозила ему пальцем.
– Не прикидывайся.
– Ладно. – Немного помолчав, он произнес с глубоким вздохом: – Фаина суеверна.
– Откуда ты знаешь?
– Все знают, Лера.
– Таким образом…
– Она все сделала сама.
– Надеюсь, ее внушаемость не станет причиной более серьезных травм, – мрачно произнесла Лера.
Это Герман оставил без комментариев.
Лера подняла бокал.
– За тебя, красивый. Кстати, бедная Даша вообразила, что влюблена в тебя, и теперь проливает горькие слезы из-за твоей дружбы с Лесей.
– Этого нам только не хватало! – ужаснулся Герман. – Лера, я здесь ни при чем, клянусь. Ну, прогони меня. Или посади на цепь, как Аркадий грозился посадить Леонида.
– Держать тебя на цепи и кормить из рук, – произнесла она задумчиво. – Это же мечта каждой женщины. – И рассмеялась. – Ладно, проваливай. Я хочу провести этот вечер с единственным здесь нормальным человеком – со своей сестрой.
После его ухода еще минут пять обе сидели молча, неторопливо потягивая вино. Когда бутылка опустела, Лера сходила на кухню и принесла на подносе две кружки с дымящимся чаем, печенье и мед. И картонную папку для бумаг под мышкой.
– А это что такое? – полюбопытствовала Нора.
– Держи. – Папка шлепнулась перед ней на стол. – Посмотри и скажи что думаешь.
Разумеется, это были рисунки. Перебирая их, в немом восторге отслеживая путь грифеля по бумаге, Нора на время выпала из реальности. Очнулась, перевела дыхание. Качнула головой, точно не веря своим глазам.
– Такая графика… с ума сойти.
– Он профессионал, – пояснила Лера. – У него есть специальное образование. Помимо таланта.
Теперь они обе смотрели на лежащий сверху рисунок.
Доктор Шадрин. Выдвинутая челюсть свидетельствует о твердой решимости следовать прямиком к цели. Вперед и только вперед, невзирая ни на какие препятствия. Человек-локомотив. Карандашный штрих мастерски заострил скулы на хмуром лице Аркадия, обозначил ямочку на подбородке… Но самое примечательное во всей композиции – это, конечно, длинный крученый кнут, кольцами опадающий к его ногам. Изгиб лоснящейся черной петли так нестерпимо правдоподобен, что хочется крикнуть «не надо!» При всем понимании бессмысленности этой мольбы. Нет, Аркадий не из тех, кого можно уговорить или разжалобить. Что заставило художника вложить в его руки кнут? Символом чего является кнут в данном случае?
– И все же они не могут друг без друга, – заметила Нора.
