Итак, то, что я попал на Русско-японскую войну, уже понятно. Если «до» было Боксерское восстание, а «сейчас» передо мной сидит барон Штакельберг, формируются Сибирские полки и открываются госпитали Красного креста, то что еще это может быть? Также было очевидно и то, что на самом деле толковым офицером меня никто не считает. После того, как на меня смотрели та дамочка, врач и незнакомый капитан, вывод один: местный я – это обуза, от которой очень хотят избавиться. Но которая никуда не хочет убираться. И вроде бы я уже решил держаться старой линии и не высовываться, вот только…
В старом батальоне, где меня все знают, могут вылезти проблемы. В новом же просто начну все с чистого листа, да и повышение никогда лишним не будет. Полковник без всяких «под» в начале, свой полк, где будет не один, а сразу четыре батальона. Много? Это ведь не игрушки, а жизни людей… С другой стороны, войну я хоть немного, но видел, совсем уж глупых ошибок не допущу. А еще у меня будет свой штаб, командиры этих самых батальонов – еще четыре подполковника; ротные – целых шестнадцать капитанов. И ведь пока они все вместе вполне справляются и без моего участия.
Так что вряд ли я что-то испорчу. Скорее, с моими воспоминаниями об этой войне, с тем опытом, что был накоплен за век после нее – наоборот, принесу пользу. И я хочу этого. Не знаю, как я тут оказался, не знаю почему, но я хочу быть полезным! Всегда таким был, а тут… Возможность изменить один из самых позорных периодов в истории России – кто же от такого откажется.
– Есть, ваше превосходительство, – я вытянулся по струнке. И руку к фуражке приложил – кажется, поздновато, но от старого меня многого и не ждали.
– Вот и ладно, – Штакельберг заулыбался. – Тогда не тяните. Мы как раз собрали пополнение для полкового госпиталя, да и первые мобилизованные начали прибывать, так что захватите их с собой. На поезд, и вперед. 2-й Сибирский уже собирается у Фынхуанчена, прикроете реку Ялу. Чтобы из Кореи ни одна мышь не проскочила!
Значит, первое сухопутное сражение с японцами на этой войне…
А еще медики. Точно, судьба!
Россия и Япония, начало ХХ века
Прежде чем мы полностью погрузимся в историю, хочется в пару мазков нарисовать картину того, в каком виде Россия и Япония подходили к этой войне.
Век мира, прогресса и человеческого разума. Так родившиеся в XIX веке называли век двадцатый. И если кто-то поднимал тему возможной большой войны, то ему только понимающе улыбались в ответ и рассказывали, что теперь подобное уже невозможно. Точно не с теми ужасами и смертями, что могло принести современное оружие[2 - Знакомо, правда?]. Тем не менее, когда в Капской колонии нашли алмазы, Британия без долгих раздумий объявила бурам войну. Естественно, не ради прибыли, а ради уничтожения рабовладельческого режима, но… Тут, смотря каким газетам мы будем верить.
Впрочем, оставим пока Африку и перенесемся в Азию, чтобы заранее изучить карту грядущих событий. Все мы читали про подвиг крейсера «Варяг», как его с «Корейцем» зажали в Чемульпо, и он не сдался, приняв свой последний бой. А что это за город такой Чемульпо? Вроде бы не слышно сейчас такого названия – и да, теперь это просто порт Сеула, столицы Южной Кореи. Опустимся чуть ниже, до самого края корейского полуострова, и тут будет еще одно знакомое название. Цусима – Цусимский пролив, но до него мы доберемся только через год. Теперь левее. Слева от Кореи есть еще один полуостров, Квантунский, и на самом его юге две бухты. Одна узкая, туда корабли могут зайти только во время прилива – это Порт-Артур. А вторая побольше, пошире – здесь Сергей Юльевич Витте строил и развивал коммерческий порт Дальний.
Вся эта территория была взята Россией в аренду у Китая на 25 лет – традиция, которой в то время не пренебрегала ни одна серьезная страна. Так с другой стороны Желтого моря стояли английский Вейхайвей и немецкий Циндао. Чуть южнее был французский Индокитай, а восточнее американские Филиппины… Но пока оставим наших и японских союзников в покое и вернемся к карте грядущей войны. В 1898 году Николай II принял решение о том, чтобы спрямить строящийся Транссиб через Маньчжурию. Так появился центральный город новой железной дороги – Харбин, от которого шло две ветки. Одна направо к Владивостоку, вторая вниз, через Мукден к тем самым Порт-Артуру и Дальнему.
Теперь, когда мы примерно представили, что где находится, можно вспомнить и про политику. В Японии в 1868 году прошла реставрация Мейдзи, когда власть от сегунов вернулась императору, а тот объявил в стране самую настоящую промышленную революцию. Вышло жестко, кроваво, но Япония подавила все восстания, расстреляла всех, кто был против, и справилась. А потом, следуя клятве пяти пунктов, начала старательно перенимать себе все лучшее, что видела в других странах. Увы, собственных ресурсов для такого развития у нее не было, поэтому вполне ожидаемо она обратила взор на ближайших соседей.
Захват Кореи, а потом и части Китая привели к вмешательству европейских держав. Россия, Франция и Германия надавили, и Японии пришлось отказаться от новых территорий. Корея осталась условно нейтральной, Ляодун с Квантунским полуостровом вернулся Китаю, но все же японцы получили огромную контрибуцию, и это позволило им начать подготовку к новому витку войны. Естественно, с Россией, которая, по общественному мнению Страны восходящего солнца, украла честную победу, а потом еще и сама обосновалось в их честно захваченном Порт-Артуре.
На китайские деньги Япония начала закупать самые современные корабли и, главное, строить под них инфраструктуру, чтобы в случае чего ремонтировать свои крейсеры, миноносцы и даже броненосцы в самые короткие сроки. Также ей удалось заключить соглашение с Англией. Не совсем союзное: англичане не обещали никакой прямой помощи, только проследить, чтобы в будущую войну не вмешивалась никакая третья сторона. И Япония продолжила готовиться, причем не только технически, но и морально.
Это может показаться странным, но все начальное образование того времени финансировалось даже не столько ради подготовки кадров, сколько чтобы эти кадры знали, за что они будут сражаться и умирать. И это сработало. Япония получила качественный флот, натаскала достаточное количество офицеров и, главное, подготовила нацию к мобилизации. Сто тысяч разворачивались за считаные месяцы, двести за полгода. За год можно было подтянуть до 400 тысяч второй очереди. Совсем не то, чего ожидала от своего небольшого и дикого соседа Российская империя.
Кстати, теперь можно и о ней. Иногда принято считать, что под рукой последнего Романова уже тогда все было прям катастрофически плохо, но сразу приведем пару цифр для понимания ситуации. Цифры в отличие от их интерпретации не лгут. Итак, золотой запас русского государственного банка на 1904 год составлял 882 миллиона рублей, ими было обеспечено 580 миллионов кредитных билетов. В Японии – тут для простоты счета стоит принять, что иена в то время была почти равна рублю – золотой запас составлял всего 112 миллионов, которые обеспечивали 198 миллионов кредитных билетов[3 - Спойлер. Расходы на войну у Японии в итоге составили 1280 миллионов иен, то есть на порядок больше, чем у нее было. Из этой суммы больше 800 миллионов ей под немалые для того времени 9 процентов дали Англия и США. Россия же, наоборот, пожертвовав немного курсом кредитного рубля, даже нарастила свои золотые запасы на 200 с хвостиком миллионов.]. То есть не только объем, но и запас прочности в экономике был кардинально на разном уровне, однако это вовсе не означало, что проблем у России не было.
Они были, и имя им – Франция. С начала 1890-х, почти сразу как отошел от своих дел Бисмарк, Россия переключилась с союза с Германией на родину Наполеона. Сначала неуверенно, но точки соприкосновения были найдены, и на восток хлынули французские капиталы. Вроде бы неплохо. Как Япония совершила последнее перевооружение за счет китайских репараций и англо-американских кредитов, так Россия провела свою промышленную революцию за счет Франции. Но у всего была цена – и наша цена, это та стратегия, к которой мы оказались привязаны на долгие годы вперед.
Продуманный и расписанный генералом Обручевым план предполагал, что 80 процентов своей армии Россия должна держать на западной границе, чтобы в случае нападения Германии на Францию максимально быстро провести мобилизацию и сокрушить врага в спину. Многое приносилось в жертву необходимости и, главное, скорости этого удара. Восток же считался тихим задним двором империи, собственно, так и было долгое время, что позволяло России, несмотря на ее размеры, вести активную европейскую политику…
Но вот проснулась Япония, будущая война ни для кого не была сюрпризом, ее ждали еще с 1903 года, но, несмотря ни на что, ни один даже второстепенный западный полк не был переведен на восток. Почти до конца 1904-го все подкрепления, что отправлялись в Харбин, а оттуда в Мукден и дальше, были из второй очереди мобилизации, немного разбавленной добровольцами. То есть с одной стороны были взрослые мужчины с широким набором болячек, которым было что терять, да юноши с пылающими взглядами, которые считали, что они приехали на подвиг, а не окопы рыть… А с другой молодые и сильные японцы, которых тренировали лучшие немецкие инструкторы.
Да, несмотря на финансовую дружбу с Англией и Северо-Американскими Штатами, Япония считала, что в войне на суше стоит учиться именно у Германии. И именно в работах Мольтке и Шлихтинга японские генералы черпали свое вдохновение. Яростный натиск, широкий охват фронта, создание угрозы флангам и желательно тылу. Все при поддержке артиллерии: за каждым полком шла своя батарея пушек Арисаки[4 - Это нет тот Арисаки, что сделал японцам винтовку, другой. У них вся семья что-то изобретала.], а сзади прикрывали сведенные в кулаки немецкие гаубицы, умеющие класть снаряды точно в цель прямо с закрытых позиций.
У России, впрочем, было чем ответить. Своя стратегическая школа: Леер и Куропаткин[5 - И если читать сами книжки, что они писали, так там даже не подкопаешься. Все очень разумно, жаль, что на практике вышло по-другому.]. Своя артиллерия: новые трехдюймовки работали без отката, их не нужно было наводить на цель заново и поэтому они могли стрелять не 2–3, а 10–15 раз в минуту. А вот в чем мы точно отставали, так это в количестве подготовленных офицеров нижнего и среднего уровня. Первые полки, развернувшиеся, чтобы встретить врага в 1904 году, иногда имели до 40 процентов штата.
Но это только военные неприятности, были и гражданские. Конфликт между Николаем II и кабинетом министров, а также революционные настроения, в которые многие хотели бы вложиться. Уже ездил по Европе японский полковник Акаси, рассылая письма и надежных людей, чтобы собрать большую часть российской оппозиции на Парижскую конференцию. Ее итоги и уровень влияния на события 1905 года можно обсуждать, но отметим как факт. Эсеры во главе с Черновым и Азефом – приехали, «Союз освобождения» во главе с Милюковым и Струве – приехали, национальные партии – тоже были, РСДРП – отказались от участия.
И последнее… Раз уж главному герою достался не только полк, но и отряд медиков, расскажем пару слов про военно-полевую хирургию на начало войны. Первое, она точно была и точно шагнула далеко вперед со времен Ларрея, когда самым верным средством спасения жизней после сражения считалось провести как можно больше ампутаций.
Были прорывы. Идеи Пирогова о бережном лечении и сортировке раненых, развитие обезболивания или обработка инструментов паром Бергмана. Были и неудачи. Например, попытки переливания крови раз за разом заканчивались провалами. И ведь как давно люди пытались это сделать. Еще в Древнем Египте раненых поили кровью баранов, в средние века эту же кровь баранов пытались переливать прямо в вены. Естественно, неудачно. После даже родилась шутка, что для такого переливания нужно три барана. Тот, у кого возьмут кровь, тот, кому ее перельют, и тот, кто будет это делать. В XIX веке от баранов перешли к людям, но в 9 случаях из 10 пациенты все равно умирали, и никто не мог понять почему.
И вот в 1900 году Карл Ландштайнер открыл группы крови. Кажется, уже совсем близко, сейчас все изменится, но нет. Очень авторитетный после прошлых своих открытий Бергман сказал, что это чушь и невозможно, и ему поверили. Тем более, что после Англо-бурской войны это казалось не таким уж и важным. Переход армий на меньшие калибры винтовок, средняя дистанция боя, которую буры навязали англичанам, ну и сухой климат Южной Африки – все вместе это привело к тому, что большая часть ран, полученных на той последней большой войне, заживала при минимальной обработке и без всяких нагноений.
Единицы говорили, что это просто случайность, но большинство врачей начала XX века были оптимистами, и они дружно нарекли пулю гуманным оружием и приказали официально считать, что огнестрельное ранение по умолчанию теперь чистое и неинфицированное. Увы, микробы и бактерии не обращают внимания ни на мундиры, ни на авторитет тех, кто подписывает такие вот бумаги. До 1915 года, когда во всеуслышание будет сказано, что все, чему мы вас учили – это ошибка, оставалось 11 лет.
И вот… 9 февраля 1904 года японская эскадра напала на русский флот на внешнем рейде Порт-Артура: торпедная атака вывела из строя два из семи эскадренных броненосцев, «Ретвизан» и «Цесаревич», также досталось и крейсеру «Паллада». Все три корабля чудом не утонули, надолго встали на ремонт, и теперь сил русского флота стало недостаточно, чтобы помешать высадке японцев в Корее.
Война на суше оказалась неизбежна, а значит, можно начинать.
Глава 2
Харбин, Маньчжурия, 1904 год
Я вышел из дома генерала и неожиданно обнаружил, что очутился на вокзале. Не то чтобы генерал именно там и сидел, просто Харбин, казалось, целиком состоял из эшелонов. Куда ни посмотри, всюду вагоны – на основных путях, на запасных… И постоянно кто-то кричал и махал руками, пытаясь хоть немного управлять этим хаосом.
– Ну что, как хотели, останетесь в тылу с 1-м Сибирским? – Вслед за мной на улицу вышел тот самый штабс-капитан, обозвавший меня тряпкой.
Опять без всякого учета местного этикета и разницы в наших званиях. Неудивительно, что в свои пятьдесят он все еще в таком низком чине.
– А вы на фронт? – В этот момент я был готов поставить зуб на то, что судьба – та еще стерва.
– Конечно, – капитан гордо вскинул голову. – Уже сегодня уезжаю в 22-й стрелковый, буду ждать японцев в первых рядах на Ялу.
Так и есть! 22-й стрелковый – это мой новый полк, а этот капитан, получается, теперь тоже у меня в подчинении. Что ж, тогда он-то мне и поможет разобраться в особенностях моей репутации, а заодно и по городу проведет.
– Похвальный энтузиазм, – я на мгновение отвлекся на громкий гудок. Где-то к перрону подходил очередной паровоз. – Тогда позвольте и мне рассказать о своих планах. Как вы сказали, уже сегодня уезжаете в свой 22-й стрелковый? На реку Ялу-Цзян? Так я тоже!
– Не может быть…
– Может, – я широко улыбнулся. – А теперь, раз мы с этим разобрались, поможете своему начальнику разобраться и с другими местными делами?
Если честно, я не думал, что случайный, пусть и дерзкий штабс-капитан окажется в курсе всего, что должен знать полковник на моем месте, но новый знакомый удивил. Сначала уверенно составив план прогулки по Харбину с учетом посещения всех необходимых чиновников, а потом рассказав свою историю. Как оказалось, мы действительно пересекались раньше. В 1900 году во время подавления Боксерского восстания – местный я командовал ротой, а вот Александр Александрович Хорунженков щеголял погонами с двумя полосками.
– То есть вас разжаловали из полковников? – уточнил я.
– Не знаете? – Хорунженков искренне удивился, после чего просветил меня.
Про восстание ихэтуаней, то есть боксеров, я, конечно, слышал, но, как оказалось, не знал довольно много деталей… Китай уже несколько десятилетий рвали на части европейские страны, а тут еще несколько засушливых лет, наводнение, погубившее урожай во всей долине Хуанхэ. Голод стал последней каплей, и народ поднялся, собираясь в отряды и называя себя воинами справедливости. Или же цюань – кулаками. Ну, а дальше логическая цепочка: кулаки – бокс – восстание боксеров. Название, которое имеет мало отношения к реальности, но зато на страницах газет звучит понятно и красиво.
Восстание разрасталось и охватило столицу. Толпы людей под лозунгом «Китай для китайцев» окружили посольский квартал, и европейские державы организовали коалицию, чтобы защитить своих людей и вложения. Россия сначала пыталась держаться в стороне, сосредоточив войска только в охранной зоне железной дороги, но потом все же включилась на полную, и именно под командованием нашего генерала Линевича был взят и сожжен Пекин.
Очень быстро, очень эффектно и без всякой жалости.
– Я – офицер и выполнил приказ, но потом высказал генералу все, что о нем думаю. И да, я до сих пор считаю, что был прав, – Александр Александрович словно смотрел в пустоту перед собой. – Вы бы видели, сколько тогда погибло народу… И мы даже не взяли на себя ответственность, наоборот, выставили Китаю счет за поврежденное имущество и затраты на подавление восстания.
– Вам так жалко китайцев? – спросил я.
– Вы тоже не понимаете, – капитан махнул рукой.
– Так расскажите, – мне на самом деле было интересно.
– А все просто. В тот день мы могли сохранить, но потеряли Китай. Все те успехи, которых мы добились за десятилетия до этого, были растоптаны ради того, чтобы подчинить себе Маньчжурию. И то от контроля над ней потом пришлось отказаться, чтобы не злить наших якобы союзников из Европы.
– Все равно не понимаю… – Я обвел руками улицу. В Харбине было немало русских, но еще больше было китайцев. Грузчики, торговцы, простые горожане – они были везде, шевелились, работали, словно трудолюбивые муравьи. – Вот же он, Китай.
– Люди остались, а страна нет, – Хорунженков гнул свою линию. – Раньше у нас был союз с Китаем, когда мы могли решать вопросы вместе с Пекином: поддерживать его и рассчитывать на его поддержку. А после 1901-го мы всего лишь обсуждаем судьбу Китая. И не с ним, а с Германией, Англией и Японией. Понимаете разницу?
– Понимаю. Поэтому вы поругались с генералом? За это вас разжаловали?
– Если бы за это, было бы не так обидно, – Хорунженков даже смутился. – А так напился и дал паре человек в морду. В неудачное время, в неудачном месте и в неудачные морды.
– И с тех пор вы штабс-капитан?
– Разжаловали меня в рядовые, – на этот раз улыбка на лице офицера получилась злой. – Потом пришлось постараться, чтобы подрасти в чинах, но повезло, мир случился не сразу. А теперь еще и японцы подошли… Точно можно будет еще хотя бы пару раз отличиться для нормальной пенсии.
Я невольно поразился такому оптимизму. Когда-то читал «Войну и мир» и думал, что Федор Долохов, которого несколько раз отправляли в рядовые и который снова раз за разом получал офицерский чин – это просто придумка Льва Николаевича. Но нет, реальный человек, которых немало. И сейчас похожий реальный человек шел рядом со мной и уже молча бросал хмурые взгляды в мою сторону.
– Думаете, не помешаю ли я вашим планам? – спросил я.
– Наслышан о вашем самодурстве, – капитан не стал ничего скрывать. – Всех гоняете на следование уставам, медиков во время восстания заставляли по пять раз за день переставлять госпиталь, чтобы тот был точно в пяти километрах от первой линии. Или та ваша знаменитая атака, когда после прямого приказа вы вывели вперед только одну роту из четырех, ничего не добились и откатились назад… Повезло, что в прошлую войну китайцы не умели пользоваться подобными ошибками, но будут ли японцы к вам столь же благосклонны?
Да, и такие офицеры в это время тоже были.
– Я считаю, что японцы в разы опаснее. И что эта война будет очень тяжелой. Поэтому и мне, и вам тоже придется показать все, на что мы способны.
– Паникуете? Новая грань вашего таланта? И все же не стоит врага и переоценивать. У Японии есть опыт войны с Китаем – да, но у них нет опыта сражения с первоклассными европейскими армиями. Какое бы оружие ни закупили самураи, все проблемы оно не решит.
– И тут бы я с вами тоже согласился, но… Разве мы с вами первоклассные европейские войска? Даже основные части потянут разве что на второй класс, а те, что подъезжают на пополнение, и вовсе не выше третьего.
Хорунженков задумался, и в этот момент мы добрались до комплекса армейских складов. Десятки ангаров среди железнодорожных путей, между которыми сновали тысячи носильщиков, разгружая одни составы и нагружая другие. Я бы в этом хаосе потерялся, а вот капитан каким-то чудом не только сориентировался, но и мгновенно нашел нужного интенданта.
– 22-й стрелковый? – Тот сверился с какими-то своими бумагами. – У вас почти полный штат на месте, так что…
Интендант попытался раствориться, но тут уже я его удержал.
– Давайте все же пройдемся по всем пунктам. Оружие?
– С запасом для развертывания на месте.
– Снаряды, порох…
– В вашем полку нет артиллерии.
– А что может быть?
– Есть пулемет Максима, но я его вам не дам.
– Правильно, потому что дадите два, – я закусил удила.
– Не дам! – Интендант угрожающе завращал глазами, а у меня словно тумблер переключили, и остались только ледяное спокойствие и жажда крови.
– Не дадите? Приду к вам вечером домой и пущу пулю в лоб. Скажу, хунхузы! А даже если мне не поверят, вам разве легче будет?
Капитан Хорунженков в этот момент только рот открыл и, видимо, хотел что-то возразить, но его бунтарский дух победил дворянское воспитание. И правильно: пусть знает, что не только он умеет грубить.
– Как вы смеете мне угрожать? – Интендант тоже растерялся. Сейчас бы ему развернуться да уйти, и, ясное дело, не стал бы я его выслеживать. Ну ладно, выследил бы, но только чтобы морду набить. Но, кажется, повелитель складов и армейских припасов подумал совсем в другом направлении. – Вы из этих? Эсеров?
Кажется, он нашел для себя объяснение моему поведению и от этого еще больше испугался.
– Я из тех, кому нужно два пулемета. Для русской армии.
– Хорошо.
– И запас патронов.
– Будет.
– Что насчет зимней одежды?
– У вас есть по штату на месте…
– А у вас? – я на ходу прервал начавшего приходить в себя интенданта.
– Могу выделить тысячу шинелей.
– Еще нужны запасные клинья для палаток, пропитки и сапоги, – вмешался Хорунженков.
– Нужны, – согласился я, и интендант закивал.
– Все положат в ваши вагоны, только вам потесниться придется. Вещи я выделю, но вот расширить сам состав никак не получится. И так грузим каждый паровоз по максимуму.
– Хорошо, только пусть печки поставят, – согласился капитан.
– А теперь обсудим медицину, – продолжил я. – Что можете предложить по ней?
– Лекарства и перевязочный материал по норме отгружены вместе со штатом для вашего нового полевого госпиталя.
– А телеги для перевозки раненых? Носилки? Может быть, какая-то техника?
После моих вопросов интендант побледнел, но в итоге мы все равно договорились. Он остался цел, а мой полк получил штатные линейки – это такие медицинские повозки для раненых, – паровую машину для стерилизации, ледяную для аптеки и даже рентген-аппарат с генератором и запасом топлива. Последний полагался только на корпус, но во 2-м Сибирском его еще ни у кого не было, так что почему бы не начать с меня.
В общем, я остался доволен. Хорунженков тоже, хотя как бы я его ни расспрашивал «почему», он старательно уходил от ответа.
