– Эй, Ярослав, уши развесил! Щас следующую пирамидку ломать будешь. Я уже строю, эй… мать пусть полежит!
– Я в порядке, – говорю с улыбкой, когда Ярик добирается до дивана и льнет к моей груди. Обнимаю, целую в макушку тысячу раз.
Скачки давления начались из-за сильного стресса, еще когда Павел пытался упечь меня за решетку, потом ситуация, как известно, не выровнялась. По результатам анализов серьезных проблем нет, но врач категорически запретил нервничать.
Ха-ха-ха.
– Опять дурью маешься, – ворчит Надя себе под нос. – Сирот оставить хочешь?
Я вздрагиваю.
– Навешивая чувство вины, ты не очень-то помогаешь успокоиться.
– Не любишь их? Совсем пацанов своих не любишь? Мужик у тебя, выходит, под номером один? Он умер, все, а они живые, – начинает распаляться она.
Качаю головой. Тактичность и Надя – это две параллельные прямые, которые как угодно близко подходят друг к другу, однако никогда не пересекаются. Но я не злюсь. Она не со зла.
– Да я стараюсь, угомонись. Умом понимаю, не дура вроде бы, но сердце так и не верит, что… Короче. Я когда этот профиль увидела, аж руки задрожали, я запах Адама почувствовала, как собака, – киваю на Киру, та прижимает уши. – Всюду его вижу.
– Это потому, что дети общие, вот и глючит тебя.
– Может быть.
А ведь я даже не знаю, в какой момент забеременела! Если считать по срокам, то зачатие могло случиться во время петтинга в ту ночь, когда Адам привез меня в квартиру с видом на реку.
Он тогда хотел меня сильно, страстно, как будто чрезмерно даже. Жаждущий, раскаленный, как плита, Адам нуждался в ласке и был настроен на близость. Он весь вечер следил за мной украдкой, разглядывал, словно мы на первом свидании. Неуклюже пытался обнять. А в постели, когда лег сверху, показалось, меня захлестнет его жар.
Он тормозил себя. Сложно объяснить, как я это поняла, просто знаешь же своего мужчину. Когда любишь – досконально знаешь и повадки его, и привычки, и движения. И я, конечно, почувствовала. Адам давал мне время настроиться, сдерживал свою жажду, останавливался быстро продышаться, каменел всем телом. Вздыхал тяжело и хрипло.
Он так сильно хотел меня, что даже думать об этом больно. Эти воспоминания – оголенные провода в уголке моей души. Оставаясь наедине с собой, я иногда к ним подкрадываюсь, а потом хватаю голыми руками, чтобы пропустить через себя ток. Затрястись, представляя, как Адам целует, как трется, твердый в области паха. Вот-вот и… Вот-вот и возьмет всю.
Он тогда был предельно возбужден и как будто взволнован. Замер, почувствовав мою растерянность, но, возможно, не до конца себя проконтролировал. Теперь уже и не спросишь. Я плохо помню те недели, они дурные были. Страшные. Других мужчин в моей жизни не было – это совершенно исключено. Адам был единственным.
Хотя нашлись и те, кто сомневался.
Когда я впервые привезла младенцев в этот дом, положила на диван и позвала Киру познакомиться, акита сначала замешкалась, насторожилась. Неспешно подошла, осторожно понюхала детей, пеленки – и застыла. Растерялась, бедная. А потом плюхнулась на пол и вдруг завыла.
Так горько и жалобно завыла в пустоту, с таким отчаянием и болью, что меня до костей пробрало. Она почувствовала, что это дети Адама.
Я заплакала вместе с ней, обхватила эту мохнатую морду, расцеловала. А Исса, который привез нас, вышел на крыльцо и закурил.
Вернувшись, он сказал в своей привычной саркастичной манере: «Ладно, считай, ДНК-тест парни прошли».
Не верил же мне до последнего. После похорон совсем озлобился, козлина, а когда вскрыли завещание, осмелился даже допрашивать. Не я ли Адама сдала и грохнула? Мотивов-то вон сколько!
С тех пор Кира нянчит мальчиков, как вторая мамка. И так же дуреет от их активности.
Ромка как раз подползает к ней и тянет за уши. Мы с Надей одновременно кидаемся спасать хорошую девочку!
* * *
Я проверяю вилкой, достаточно ли разморозился лосось в холодильнике.
– Ты сможешь на полчаса задержаться? – прошу Надю. – Я сбегаю до отеля, переговорю с Евой и Светланой, заодно погуляю с Кирой.
Она не отвечает, тогда добавляю быстро:
– Я доплачу!
– Доплачивать не надо, но передай, пожалуйста, Светлане, что у меня все хорошо и настроение – замечательное!
Смеюсь.
С тех пор как я повысила Надю с горничной до няни, она считает, что может общаться с управляющей на равных. Последнюю это, мягко говоря, не устраивает, их стычки забавляют весь отель.
– Непременно! Кира, идем. Боже, какая там жара!
Взяв с собой лимонад со льдом, я выхожу на улицу.
Дела, как обычно, занимают больше времени, чем планировалось. Не представляю, как другие женщины занимаются бизнесом, если у них нет постоянной няни. А также безотказного юриста Святоши, полицейского Марата и банковского служащего Григория на подхвате двадцать четыре на семь.
Когда возвращаюсь, вижу машину Ростика. Приехал раньше, чем договаривались, я не успела даже начать готовить.
С Ростиславом Черновым у меня совсем не такие отношения, как были с Адамом. Все проще. Он не смотрит на меня, как будто я – его вселенная, и не заставляет сердце метаться в болезненной тревоге.
С ним – спокойно.
А еще ему вполне можно доверить детей, не опасаясь за их будущее. Я вспоминаю, что забыла убрать тонометр в комод! Ростик непременно спросит, что опять случилось.
Быстро придумываю нейтральную историю. Захожу в дом и восклицаю с порога:
– А вот и я!
Глава 4
Меня встречает джазовая версия «Билли Джин», и губы сами расплываются в улыбке.
Дети увлеченно играют на коврике у камина. Свет приглушен. На столе букет роз.
Увидев меня, Ростислав начинает подпевать, шлепая губами и корча забавные гримасы. С выражением, мимикой. Он прижимает ладони к груди, и я хохочу!
Став нарочито серьезным, Ростик в танце хватает букет, вытаскивает розу, зажимает между зубами и крадется ко мне.
Я резко поднимаю руки вверх, войдя в роль. Забираю у него цветок, подношу к лицу. Мы хватаемся за руки и пропеваем последние слова песни хором.
Дом взрывается аплодисментами Нади, сыновья спешат ко мне наперегонки.
– Привет, – говорю я Ростиславу полушепотом.
– Привет, – отвечает он. Подмигивает и целует в щеку.
Едва наши глаза встречаются, меня затапливает нежностью. Каждый раз этот мужчина привозит с собой хорошее настроение.
Включается новый трек.
Я поднимаю Ромку и расцеловываю его, Ростик подхватывает Ярослава и начинается кружиться с ним по дому.
Пока Надя собирает свои вещи, мы танцуем с детьми – каждый со своим партнером. Ростислав принес в мою жизнь джаз, вкусные ужины, задушевные беседы и крепкий сон.
Адам же – пульсирующая болью игла в сердце. Когда джаз звучит громче, рана кровоточит меньше.
Ростик делает музыку тише и вопросительно кивает на тонометр. Я пыталась в танце незаметно спрятать его в комод, но, видимо, не вышло.
– Меня сегодня подрезали на дороге, когда с детьми была, – сообщаю коротко. – Испугалась.
– Есть запись? Надо обратиться в полицию, – тревожится он.
– Уже думала об этом, но, увы, я снова не включила регистратор. Все собираюсь его отремонтировать, чтобы запускался автоматически.
– Нет проблем, я куплю тебе новый.
– Не, не надо, я сама куплю.
– Конечно сама. Я уж и забыл, кто у нас тут сильная и независимая, и в очередной раз попытался влезть.
Примирительно улыбаюсь:
– Прости. Я так испугалась за мальчиков, что руки дрожали, но теперь все в порядке.
Ростик достает из холодильника лосось, сливки, чеснок, черри. Поставив сковородку на плиту, подходит и целует меня в лоб.
– Надо было мне позвонить. – Он берет мою ладонь, потирает кольцо на безымянном пальце. – Опять забыла, что у тебя есть эта безделушка и зачем она нужна?
Мы поженились всего месяц назад, и да, я действительно не привыкла к тому, что у меня есть муж. Что какой-то нормальный мужчина выбрал меня в спутницы жизни. Что он не пытается никого убить и что его ни разу не избили полицейские. Что он долюбленный ребенок, хорош собой, успешен в карьере. Не без личной драмы, разумеется, но кто без нее?
– Просто не хочу тебя дергать по каждой мелочи.
– Рада, мы решим любую проблему в рамках закона – жестко и справедливо. Так тоже бывает, помнишь? Если человек нарушил правила дорожного движения, он должен получить свое наказание.
– Согласна, босс.
Яр смирно сидит на руках Ростика, ему нравится быть высоко и обозревать дом. Я тянусь и зацеловываю его щечки, потом делаю то же самое с Ромой. Дети смеются. Ростислав вручает мне сына и возвращается к плите. Включает воду.
– Мне написала подружка твоей бывшей, – сообщаю между делом, усаживая мальчиков в кресла. Достаю из шкафа кашу.
– В смысле? Опять?
– Да, поведала, что ты лох последний. Дескать, как можно было выбрать меня с прицепом, а не ее очаровательную подругу?
– Лох последний, круто, – бормочет себе под нос Ростик. Качает головой. – А ты что?
– Написала, что у нее губы красивые. Что?.. Это правда! – болтаю я. – Зашла на страницу посмотреть фотографии. Рот как у Джоли.
– Самый красивый рот – это рот, который не несет хуйни, – говорит Ростик резко, последнее слово он произносит одними губами. – И знаешь что?
– Что?
– Именно такой рот сейчас находится в метре от меня. Уж не говоря обо всем остальном.
Я приподнимаю брови и улыбаюсь.
У нас легкие отношения. Моим детям не нужен новый отец, собственный опыт показал, что замена невозможна. А мне самой не нужен спонсор. Мне вообще от Ростика ничего не нужно в материальном плане. Но, как выяснилось, иногда равнодушие служит магнитом. Ростислав постоянно пытается впрячься в мои дела и хоть как-нибудь, да помочь.
Иногда мне кажется, что он взломал закон Мёрфи.
Искупав сыновей, я едва не засыпаю вместе с ними в спальне. Чтобы взбодриться, принимаю душ. Кира лежит в ванной комнате, молча ревнуя нас всех к Ростиславу. Ее можно понять, и мы с Ростиком в основном встречаемся у него. О том, чтобы жить вместе, речь иногда заходит, но мы никак не можем определиться территориально. Он занимается стройкой и мотается по всему югу, в зависимости от расположения объектов. Я же не могу пойти на то, чтобы переехать отсюда и запереть себя в квартире.
Мы ужинаем при свечах под тихий, медленный джаз. Пьем вино, обсуждаем новости, и я ощущаю себя такой спокойной и благополучной, какой не была никогда в жизни.
– Слушай, этот инвестор с севера, кажется, всерьез нацелен скупить половину нашего пляжа, – в какой-то момент делюсь с мужем, едва сдерживая возмущение. – Ну откуда он такой мотивированный взялся?
– А ты не думала рассмотреть его предложение? Деньги-то действительно приличные.
Я замираю, как будто кто-то выдернул землю из-под ног. Продать отель – это значит навсегда попрощаться с Адамом. И в первую секунду меня душит ужас, но потом… Потом я смотрю на Ростика, на его умиротворенное красивое лицо и опускаю глаза.
Надя сказала, что я детей сиротами оставлю, если продолжу держаться за воспоминания. То, что было сегодня, – ненормально. Он умер. Все.
Отношения с Алтаем, стремительные и яркие, припечатали меня прессом, переломали мой стержень в крошку. Рядом с ним я постоянно находилась в состоянии тревоги или горя – за себя, за него. За нас. Любовь к нему отравляла и продолжает отравлять до сих пор.
Но я… я не могу отдать этот отель другому человеку.
Все еще больно. Жгуче больно. Как будто в душе открытая рана, и мы сыпем на нее солью, даже просто разговаривая об этом.
Вспоминаю сегодняшнюю истерику и качаю головой.
– Я… подумаю, – выдыхаю наконец. – Честно говоря, замучили москвичи с их тупыми предложениями.
Буквально на днях приезжали дерзкие ребята, расхаживали по территории, вслух обсуждали, что сразу пойдет под снос, а что будет перестроено. На отказы не реагировали.
Пришлось спустить на них Киру.
– Ты никому ничего не должна.
– Мне как минимум нужно увидеть этого человека. Поговорить с ним… Северянин вроде бы будет на форуме по гостиничному бизнесу. Я, правда, не планировала туда ехать.
