Пока Демьян брился, Полина принимала душ, улыбаясь тому, что он рядом. И тому, что ванная комната, в которой она давным-давно обмывала мужа от кровавого пота, из-за частоты использования перестала навевать плохие воспоминания. И стала ровно тем, чем была – просто ванной. А еще о том, как хорошо спалось ей медведицей и как славно было бы поспать так бок о бок с Демьяном. Хотя с ним и в кровати было бы хорошо и тепло. И вообще – ведь теперь они действительно будут снова вместе. Полноценно.
– Когда ты такая тихая, я понимаю, что ты о чем-то усиленно думаешь, – прозвучал его голос, и Поля призналась:
– Я думаю о том, как мы будем дальше жить, Демьян.
– Хорошо будем жить, – его шаги раздались позади, и Полина обернулась. Демьян, уже чисто выбритый, прислонившись к стенке душа, смотрел на нее прямо, хотя в глубине глаз таилось чувство вины, которое Поля ненавидела. Ненавидела и за то, что глубоко внутри тоже считала его виноватым. И жалела его. И себя. – Я буду тебе хорошим мужем, Поля.
– Я знаю, – проговорила она уверенно, подавив мгновенно плеснувший страх и выдохнув. Демьян, конечно, почуял это в ее запахе, несмотря на льющуюся воду. Но не опустил глаза. Он разглядывал ее, разглядывал с удовольствием, темнеющим теплым взглядом, но не делал шага вперед, позволяя сохранить дистанцию.
И его запах Пол тоже почувствовала. Запах сильного мужчины, растворенный в водяном паре, в запахе мыла с хвоей и мхом, – но была там, наряду с желанием, и горечь, и тоска. Запах его, озверевшего, она тоже помнила. И холодела. Этот страх нельзя было сломать одним махом, наскоком, эту боль нельзя было покрасить в другой цвет. Но можно было растворить ее в тепле, откалывая от страха по кусочку.
– Поцелуй меня, – попросила она, отступив к стенке душа и чувствуя, как упираются ей в спину вентили. И закрыла глаза, увидев, как шагает он под воду прямо в гъелхте. Сердце застучало быстро-быстро, потому что понимала она, что не сможет он отказаться сейчас от близости, и ныряла как в омут с головой.
– Не бойся, – рычаще проговорил он, и пальцы его коснулись ее лица, и она слышала, как стекает по мужу вода. – Это будет только поцелуй, обещаю. Мы не будем спешить, Поля.
И не успела она выдохнуть от облегчения, как он скользнул губами по ее губам вниз, к шее, и дальше, мягко сжав ей ягодицы, на грудь. Он гладил ее и целовал, то легко, то чувствительно, действительно не торопясь, словно даже слегка дурачась, фыркая водой, ворча ей в шею, легонько пробегаясь пальцами вверх-вниз по ребрам – и тогда она смеялась от щекотки и отбивалась. Они долго дурачились таким образом, это было приятно и забавно – и Поля чуть расслабилась, несмотря на то, что иногда ловила его внимательный и почти серьезный взгляд.
Она уже улыбалась во весь рот, уже сама покусывала его, когда он возвращался к губам, и глаза не закрывала больше, – как вдруг он опустился вниз, придерживая ее крепкими руками, и закинул ее ногу себе на плечо. И Поля вцепилась ему в волосы, потемневшие от воды, и запрокинула голову.
Страх уходил, растворяясь в смехе и улыбке, смываясь теплом наслаждения и нежности, в потоках воды, в запахе хвои и своего мужчины, в тяжелом дыхании и стонах. Страх еще вернется – но здесь и сейчас от него откололся еще один кусок и рассыпался в пыль.
И Демьян не обманул – он взял только поцелуй. И отдал его тоже. А еще – частицу доверия, которая так нужна была им обоим.
И, конечно, поговорить за обедом они не успели. Им быстро накрыли стол в гостиной, они с еще непросохшими волосами, поели, улыбаясь друг другу. И Демьян ушел на совещание. А Поля, чтобы не изнывать от ожидания, присоединилась к нему.
Когда они вышли из дубового зала, в котором проходило совещание, в украшенном гобеленами коридоре Полину ждала леди Мириам, торжественно застыв в сопровождении двух фрейлин недалеко от гвардейцев, охраняющих двери, и варронтов, медленно повернувших каменные головы к баловавшей их королеве.
– Мой господин, моя госпожа, – леди Мириам сделала книксен. – Моя королева, вы просили срочно сообщать, если на вашу телепорт-почту будут письма от вашей сестры Василины. Пришло пятнадцать минут назад.
Поля взяла письмо, нетерпеливо разорвала его, прочитала. И подняла глаза на Демьяна. Леди Мириам, дождавшись знака Полины, что она не нужна, степенно уходила по коридору, будто прислушиваясь, фрейлины пошли следом.
– Алину забирают из бункера в половину первого по Иоаннесбургу, – сказала Поля воодушевленно. – То есть вот-вот. Демьян? Я бы очень хотела сейчас побыть с тобой и наконец поговорить… но мы соберемся впервые за все это время, и Алина наконец-то дома!
– Ты думаешь, я могу заставить тебя остаться здесь и переживать, что ты не там? – усмехнулся он. – Поля, твои сестры столько сделали для тебя и меня, как я могу удерживать тебя? Я знаю, насколько вы привязаны друг к другу. У меня найдется чем заняться, поверь. А ты иди к сестре. Надеюсь, она здорова. Там, внизу, она вела себя как настоящий боец.
– Алина? – изумилась Поля, но тут же заторопилась, обняла его. – Спасибо, спасибо, Демьян! Надеюсь, я вернусь не завтра!
– Я тоже, – откликнулся он ей в спину. Полина поспешила в свои покои – переодеться в удобное, а затем к телепорту.
Алина
Пятая Рудог лежала на кровати в бункере, глядя в потолок. Руки ее были беспокойны: она то гладила шершавое покрывало из мягкой шерсти, то скользила пальцами по черному браслету, мягко и осторожно покалывающему холодком, то трогала свою кожу и волосы. Ей все время хотелось теперь тактильного подтверждения реальности этого мира.
Сумка с ее и Макса вещами стояла у кровати, а принцесса ждала, когда ей скажут, что Зигфрид уже наверху, и проводят к нему. Ждала, стараясь привыкнуть, продышать тоску в сердце, и думала над тем, что ответил ей Стрелковский вчера – уже когда принес ей амулет отвода глаз.
– Игорь Иванович, – спросила она тогда у него, старательно подбирая слова, – Василина говорила, что в-вы после переворота ушли в обитель Триединого монахом. И п-потом вернулись, чтобы найти Полину.
– Верно, – осторожно ответил он.
– В-вы не могли бы меня проконсультировать по одному вопросу? Религиозные обычаи не входят в сферу моих знаний.
Лицо его чуть расслабилось.
– Конечно, ваше высочество. О чем вы хотели узнать?
– Что означает серая лента на капюшоне у монаха?
Стрелковский удивленно приподнял брови.
– Это знак аскезы, ваше высочество. Нерушимого обета, который дается во имя чего-то. Но вам об этом лучше поговорить с Его Священством, он благоволит семье Рудлог и не откажет вам. Он однажды очень подробно объяснил мне и правила, и последствия аскезы.
Тоска в груди вновь притухла, сменившись надеждой.
– Может, вы мне пока расскажете своими словами? – попросила она тихо. – Чего можно добиться этим обетом?
– Говорят, чего угодно, – улыбнулся он сдержанно и на мгновение прикрыл глаза, – но, конечно, это не так. Все зависит от важности того, от чего отказываешься, и о силе желаемого, – он потер переносицу, и Алина вспомнила, что Поля в минуты раздумья делала так же. – Все же Его Священство объяснил бы лучше, принцесса, но я скажу то, как понял я. Боги не всесильны и подчиняются правилам, установленными ими самими для равновесия планеты и Триединым для того, чтобы они не теряли берегов и всегда знали, что ответственны за свои поступки. Поэтому не все, далеко не все наши молитвы, помогают. Некоторые остаются без ответа потому, что у человека у самого есть все, чтобы решить ситуацию, какие-то – потому что человек недостоин помощи и творящееся с ним – это наказание. А какие-то потому, что у богов, даже вместе взятых, нет на это сил или есть правило, ограничивающее их. Но человек, взявший на себя аскезу, идя против своей природы и потребностей, словно придает большую силу своей молитве, заставляет богов обратить на нее внимание, вливает силу в бога, позволяющую ему преступить правило. Аскезу принимают как ради исполнения какой-то просьбы, так и во имя получения прощения за прошлые грехи или накопления сил… но она тоже ничего не гарантирует, ваше высочество.
– В-вам не помогла, да? – сказала она печально.
Он покачал головой.
– Я не просил воскресить ту, кого любил, ваше высочество. И не пытался загладить вину за то, что без суда лишил виновников в ее смерти жизни. Мне просто… было невыносимо говорить хоть с кем-то, когда у нее уже не было такой возможности.
Она понимала, что он говорит о маме, но не стала это озвучивать.
– Пообщайтесь с Его Священством, – в третий раз повторил Стрелковский. – Но, простите меня за личную рекомендацию, моя госпожа. Прежде чем бороться с судьбой, ради чего бы вы не интересовались этими практиками, вам нужно самой набраться сил.
«Я наберусь», – пообещала себе Алина.
В кармашке сумки лежала новая записная книжка – какой-то военный блокнот, найденный для нее на складах бункера. В нем на первом листе был составлен большой список дел, который начинался с пункта:
1) Проверить в храме, действителен ли еще наш брак.
За прошедшие с возвращения с поверхности часы, разделенные сном без сновидений, она много раз чувствовала подступающую истерику – и каждый раз доставала блокнот, читала то, что написала там, и, если что-то приходило в голову – добавляла пункты. В этом всегда была ее сила. В упорядоченности и систематизации.
– Потом порыдаете, Богуславская, – сказала она себе Максовым голосом, потому что слезы опять подступили к глазам. – Сначала дело. Сначала испробуйте все варианты, потом рыдайте.
Она улыбнулась, закрыла лицо руками и все-таки расплакалась.
За дверью раздались тяжелые шаги, и Алина, не успел гость постучаться, поднялась так быстро, как могла, оттолкнулась от кровати и поспешно доковыляла до двери. И распахнула ее.
– Матвей, – прошептала она, продолжая всхлипывать, улыбаясь и часто моргая, рассматривая его: он не похудел, но как-то словно высох, заматерел, и взгляд стал жестче, и линия губ, а глаза были тревожными, растерянными. Принцесса, шагнув вперед, крепко-крепко обняла его. И не смогла сдержать слез, когда большие ладони бережно и крепко приобняли ее со спины.
– Как ты? – спросил он так тихо и сочувственно, что она разрыдалась еще сильнее.
– Плохо, – ответила она ему в грудь, вытирая слезы. – Мне так плохо без него, Матвей! Он спас меня, и мир, выходит, спас, а сам не спасся!
Он погладил ее по спине.
– Лорд Тротт ушел как герой, – проговорил он с неловкостью. – Что ты будешь делать дальше?
– Я не знаю, – прошептала она ему в военную рубашку. – Но я точно не сдамся, Матвей. Разве могу я сдаться после всего, что мы с ним прошли?
Ситников тяжело переступил с ноги на ногу.
– Мне так тяжело, что я ничем не мог помочь, малявочка. И сейчас не могу. Я многое видел, но понимаю, сколько всего я не знаю. Ты расскажешь мне?
– Потом, – она всхлипнула. – Не успею, меня вот-вот заберут во дворец. У нас с тобой максимум минут пятнадцать.
– Прости, – пробасил он виновато, – я так хотел прийти пораньше, но очень устал и только восстановился. Открыли с Александром Даниловичем Зеркало сюда на пару.
– Он тоже здесь? – изумилась Алинка, вытирая слезы.
– Ага. Они с Катериной Степановной… ну… встречаются, – сообщил Матвей. – Видела ее тут?
– Видела, – подтвердила Алина. Они так и стояли на пороге, с распахнутой дверью, за которой несли дежурство два охранника. – Мне ведь надо поговорить с ним, Матвей, но это потом, попозже. Скажи мне, помнишь, ты рассказывал, что Четери смог дозваться Свету с помощью шаманского ритуала? А откуда были те шаманы?
– Из Йеллоувиня, насколько я помню, – ответил он с пониманием. – Вроде бы Четери просил о них самого Хань Ши. А ты… ты думаешь?
– Думаю, – тяжело ответила Алина. – Пока мне остается только думать, Матвей, пока я делать ничего не могу.
Матвей отодвинулся от нее, еще раз осмотрел с ног до головы.
– Да, мне хочется прямо сейчас сварить тебе борща, такая ты тощая, – признался он и неловко улыбнулся. – Ты как ходишь-то, Алина?
– С трудом, – вздохнула она. – А борщ мне пока нельзя, хотя ты сказал, и мне ужасно захотелось именно твоего. Ты ведь придешь ко мне во дворец, Матвей, правда? Я буду тебя ждать. Только нам надо будет как-то связаться, чтобы назначить встречу. Телефоны-то не работают. О, ты же можешь это сделать через начальство!
– Я придумаю что-нибудь, – пообещал Ситников. Он все смотрел на нее и улыбался виновато и с сочувствием, и с облегчением, и с кучей нечитаемых чувств. – Прямо завтра или послезавтра. Иначе потом можем долго не встретиться.
– Ты куда-то собираешься? – встревожилась Алина.
Ситников кивнул.
– Мы с утра сегодня говорили с Александром Даниловичем, Алин. У нас на Юге еще часть городов занята иномирянами. Он будет там, будет помогать их освобождать со своими магами. А это огромный боевой опыт. Ты знаешь, я столько опыта, сколько за последние дни, за все обучение не получал. Вот и попросился с ним, а он не отказал. Димка тоже с нами пойдет. Вот, – он усмехнулся, – надо поторопиться. До зимы очистим Юг и вернемся на учебу. Полгода-то мы все отучились и сдали экзамены.
Алина смотрела на него во все глаза. Не только она изменилась, Матвей тоже очень поменялся за это время.
– Матвей, – вспомнила она важное и заговорила торопливо: – Четери сказал мне, что у тебя ко мне кровная привязка. Что это благодаря ей ты видел все внизу моими глазами. И, представляешь, я накануне видела сон, и уже после рассказа Димки поняла, что это был бой тут, у бункера, твоими глазами! Я обещаю, что как только все уляжется, как только Василина станет посвободнее, мы найдем с ней как ее снять.
– Да она мне не сильно мешает, – признался Ситников.
– Дело не в этом, – серьезно ответила Алина. – Я думаю, что мы будем дружить с тобой еще очень долго. Будет правильно, если эта дружба будет без зависимости одного от другого, правда?
– Правда, Алина. А ты знаешь… я взял клинок Четери. Он оставил клинки в стене и написал, что кто их возьмет – станет его учеником. И вот…
– Ничего себе, – изумилась Алина, даже на секунду вынырнув из своей тяжелой горечи. – А ты видел Чета? Он же так помог нам! И я даже не знаю, успел он выйти в наш портал или остался там внизу.
– Видел. Его все Пески видели. Он сразил бога-паука, представляешь? Стал гигантом и сразил. Мы думали, он погибнет, но его спасли анхель…
– Я хочу это услышать! – Алина слабыми руками затащила Матвея в комнату, закрыла дверь. – Давай сколько успеешь… про все с самого начала… про бункер и что ты ушел к родным я знаю от Димки.
И следующие десять минут она, ахая и кусая губы слушала быстрый рассказ про роды Светы, смеялась над прыжками на водяной змее, сжимала слабые кулаки на обороне дворца и битве на Лортахе, а затем слушала про Чета, который, как оказалось, не успел выйти – и никто из их помощников не успел! – и глаза ее были раскрыты широко-широко, и слезы катились, но уже от восхищения. Матвей начал рассказывать про ночной бой в лесах, но тут в дверь постучали. Вошел Вершинин.
Ситников тут же поднялся, вытянулся по стойке смирно.
– Вольно, – тут же сказал майор. – Ваше высочество, придворный маг уже ожидает вас. Вы готовы?
Алина кивнула. Повернулась к Матвею, сжала его руку.
– Пожалуйста, найди способ встретиться со мной до того, как уйдешь на Юг, – попросила она. И обняла крепко-крепко, насколько позволяли руки. Матвей тоже обнял ее. И попросил:
– Можно, я поставлю тебе сигналку? Ты всегда сможешь позвать меня, если понадоблюсь.
– Конечно, – горячо согласилась Алина. И протянула руку, которую обвила невидимая прохладная нить.
Алина, сумку у которой забрал Зигфрид, ступила с заснеженного холма прямо в свою гостиную. Ошеломленно оглянулась, впитывая, вкипая в знакомую обстановку и охватывая взглядом сестер. Всех почти одинаково коротко стриженых, застывших на мгновение: Василину в светлом брючном костюме, прижавшую руки к груди и прижавшуюся к Мариану, их детей, которые сначала опешили, но потом закричали «Тетя Алинка, тетя Алинка!», Ани в сдержанном белом восточном наряде, привставшую в кресле, очень беременную Марину в голубом платье за столом со стаканом воды, которая тут же начала плакать, и Полю, живую и веселую Полю в ярко-красных брюках и зеленой кофте под горло, которая подпрыгнула, завизжала и бросилась к ней. А ведь Алина помнила ее совсем слабой после обряда, проведенного шаманом Тайкахе!
Сзади захлопнулось Зеркало, Зигфрид, снесенный сестринской любовью, оставил сумку и поспешно удалился из гостиной – а Алинка плакала и смеялась, обнимаемая, целуемая, рассматриваемая, сжимаемая и поглаживаемая со всех сторон. Обнимали ее племянники – как выросли за время отсутствия Василь и Андрюшка! – а Мартинку, заревевшую от общего ликования, Алина чмокнула в нос. Обнял ее и Мариан, сжал крепко, как старший любящий брат, сказал: «Как хорошо, что ты дома!», – и через несколько минут тоже удалился, уведя племянников, словно понимая, насколько сестрам важно побыть наедине.
– Что вы сделали с волосами? – наконец, спросила она, когда стало возможно не только плакать и радоваться, но и слегка отдышаться. Сестры стояли вокруг, раскрасневшиеся, прижавшиеся друг к другу и к ней. Поля обнимала ее с одной стороны, Василина – с другой. – И где Каролина?
– Она теперь живет во дворце Ши и не может прийти сюда, – ответила Ангелина, которая заметно разволновалась – скулы ее были напряжены, глаза покраснели. Заметила недоуменный взгляд Алины и пояснила: – Это долгая история.
– Полагаю, – заметила Марина, нос которой распух от слез, – что у нас у всех есть долгая история для тебя, Алиш. А у тебя – для нас, – она осмотрела Алину и покачала головой. – Как же ты повзрослела, Алина. Ты совсем другая, да? У меня язык не поворачивается теперь назвать тебя «ребенок».
Пятая Рудлог сжала губы, чтобы снова не расплакаться.
– Но ты все-таки н-называй, – попросила она, и Марина снова начала вытирать слезы.
– Я стала совсем размазней, видишь? И дети чувствуют, что я реву, и пинаются, – она положила руку на живот.
– Дети? – ошарашенно спросила Алина.
– У нас у всех есть время, правда же? – почти угрожающе обвела всех взглядом Пол. – У меня Демьян сегодня, между прочим, вернулся, и я уже сбежала к вам! Возможно, после этого он со мной разведется, но когда мы еще соберемся так?
