«Марина, Зигфрид восстановился, проверяет стабильность Зеркал, предварительно Алина будет во дворце в 12.30 по Иоаннесбургу, – писала она. – Буду счастлива всех вас видеть».
* * *
Тафия
В наполненом жизнью, покрытом снегом как вуалью дворце Четери все прислушивались – не раздастся ли звучный и веселый голос Владыки, не проснулся ли он уже? Но Четери спал.
– Значит, так надо, – ответил Нории на немой вопрос Ангелины, когда они с утра зашли навестить Мастера. – Так бывает, когда человек очень устал.
– Но он проснется? – тихо спросила Светлана. Она словно светилась изнутри, и Ангелина не могла ей налюбоваться. И Нории смотрел так благосклонно и нежно, как могла бы смотреть на молодую мать сама богиня-Вода.
Крошечный мальчишка, сияющий стихией равновесия, опять сладко спал в резной кроватке, и вокруг него вились несколько анодари. Присматривали. Да и в целом Света не оставалась одна – в помощниках помимо родных, были малиты дворца, всегда рядом был виталист-Лери, массажистка Люй Кан, а ее сестра-педиатр готова была явиться по первому зову.
– Конечно, – ответил ей Нории. – Это же Четери, Светлана. Он всегда побеждает.
* * *
Мартин очнулся ночью – Вики, прикорнувшая рядом с ним на широкой софе в гостевой спальне, почувствовала, как он шевелится и тут же открыла глаза. Март лежал рядом, оперевшись на локоть, глядя на нее темными глазами, старенький и седовласый, в длинной местной рубахе, в которую его переодели. И улыбался.
На его лице играли блики от жаровни с огнедухом, которую поставили для согрева.
– Дашь мне воды? – попросил он сипло. – Я боялся тянуться, чтобы не разбудить тебя, а пить хочу ужасно.
Она дрожащими руками налила ему в глиняную чашку воды из кувшина, что стоял прямо за ее спиной на прикроватном столике, подала, как маленькому, и он выпил, попросил еще. Вики смотрела на него и у нее дрожали не только руки, но и губы.
– Я говорил, что ты до самой старости будешь красавицей, родная? – спросил он надтреснуто, когда отнял чашку от губ.
– Ох, Март, – прошептала Вики и уткнулась в него, чувствуя, как по щекам текут беззвучные слезы. Он поцеловал ее в лоб, в висок – его губы были мокрыми. И Виктория, подняв лицо, вытерла слезы и с его щек.
– Я не то, чтобы жалуюсь, – проскрипел он, и это было так странно, забавно и смущающе, потому что сквозь покрытое морщинами лицо и старческий голос проглядывал знакомый, мощный, полный жизни Март, как сквозь морок. – Но я был уверен, что эта божественная стрекоза меня добила. Мне слишком много лет, чтобы не распознать симптомы фатального кровоизлияния в мозг. Рад, что ошибся. Хотя я ведь видел себя со стороны, и тебя, как ты упала… я понял, что умер. А наши победили, да? Ведь Жрец вернулся на Туру, я помню всплеск его стихии!
– Наши победили. А ты умер, – произнесла она страшное вслух и вжалась в него еще сильнее. – Но потом явился Жрец в теле Макса. Он тебе что-то задолжал и потому отвел смерть… но мы теперь ему тоже должны.
– Охренеть, – выразился очень почтенно выглядевший барон и добавил несколько блакорийских ругательств. – У меня голова кругом. Что мы должны?
– Шесть жизней, – улыбнулась Вики. – Придется нам с тобой рожать детей, Март.
– Я и так собирался тебя уговаривать на десяток, а теперь и уговаривать не надо, – засмеялся он хрипловато. Постой. А почему Жрец в теле Макса?
– Хотела бы я знать, – она гладила его по груди, гладила по волосам. – Сказал, что Малыш растворился в его стихии и обратно пути ему нет.
Барон тяжело вздохнул.
– Мы же этого так не оставим, да, Вики? – проговорил он внимательно.
– Конечно, Март, – ответила она и улыбнулась ему. И он улыбнулся. – Раз уж ты смог вернуться, может, и Макса сможем вернуть? Сейчас только войдем в силу, восстановим резерв, и будем рыть.
– А где Саня? – настороженно спросил барон. – С ним все в порядке?
По щекам Вики снова потекли слезы.
– С ним все хорошо. Он самый живучий из нас. Уже успел повоевать тут у города, зачищая остатки иномирян. И Черныша отвести в Зеленое крыло Рудлога.
– И Дед позволил его арестовать? – полюбопытствовал Март. Вики помотала головой, вытерла слезы… и он понял. И снова выругался. Поднялся, провел сухой рукой по волосам.
– Чертова война, – надтреснуто проговорил он.
– Похороны в Лесовине сегодня вечером, – сказала Вики.
– Да, – потряс головой Мартин. – Не могу поверить, Вик. Дед ведь нам всем был как второй отец. Ворчливый строгий батя. И любил нас как своих детей. Как же так?
Вики молчала, гладя его по плечу, и он вздохнул.
– А где Алекс сейчас?
– Тоже здесь. И старая когорта здесь, надо будет утром заглянуть к ним. Саню, конечно, можно и сейчас разбудить, но он только после боя, отдыхает. Тоже постарел. Заглядывал к нам часа полтора назад, после возвращения. Может, утром? Он, представляешь, решил пока остаться в армии, будет помогать на Юге Рудлога. Да и нам осталась работа, правда?
– И немало, судя по всему, – Мартин спустил ноги на пол. – Представляешь, у меня правда голова кружится, Вик…
– Это давление, Мартин, – грустно сказала она. – У стариков так бывает. И сахар упал, наверное. Тебе надо поесть, я сейчас попрошу принести. И давай… я отведу тебя в уборную.
– Я понял. Я ненавижу слабость, Вик. И старость.
– Кто же ее любит, Мартин. Но слабость и старость лучше, чем смерть.
Им принесли еды, и они, укутавшись в одно одеяло – для уюта, не для тепла, ели, разговаривали, смотрели на прекрасную заснеженную Тафию из окна, и снова задремали в обнимку уже когда за окнами рассвело. Можно было отдохнуть еще день перед тем, как уйти в Лесовину. А затем их ждал долг.
Много их было сейчас на Туре – родных душ, мужей и жен, возлюбленных, родителей и детей, которые засыпали, вжимаясь друг в друга. В объятьях того, кого любишь, легче забыть о пережитом.
Полина
«Я, кажется, привыкаю быть медведицей, – лениво думалось Полине, пока она выплывала из дремы. – Такой расслабленности, как у зверя, человеком не испытать»
Щеку и тело колола трава, пахло сосной и камнем, пели птицы и похрюкивали кабанчики. Но было еще что-то. Словно кто-то смотрел на нее, словно осторожно гладил тяжелой рукой.
Поля открыла глаза, резко села, моргая, опираясь на руки. И улыбнулась.
– Демьян!
В сердце плеснуло таким счастьем, что она чуть не задохнулась. Демьян сидел в нескольких шагах от нее, прижавшись спиной к сосне, откинув голову на ствол, и смотрел на нее, Полину. Он был небрит, одет только в гъёлхт, и так спокоен, каким она его давно не видела. Даже мшистые зеленые глаза светились теплом и, несмотря на двух-, а то и трехдневную щетину, он словно помолодел лет на пять.
– Я бы так смотрел и смотрел на тебя, – проговорил он, протягивая руку.
– Нет уж, – прошептала Полина, подползая к нему, садясь верхом, обхватывая руками и ногами, – придется не только смотреть.
Сквозь лесок под погодным куполом виднелись стены и внутренние окна замка, завешанные шторами – их раздвинут только тогда, когда королева выйдет из двора. Одежда, оставленная ей горничной, лежала на стульчике, но не могла Поля тратить время на одевание, когда наконец-то муж, живой, теплый был рядом!
Она обняла его крепко-крепко, и Демьян уткнулся носом ей в шею, вдохнул глубоко, заурчал.
– Наконец-то, – сказал он рычаще. – Наконец-то я буду с тобой и днем, и ночью, Полюш.
– Ты больше никуда надолго не уедешь? – обрадовалась она.
– Нет. Армия в Блакории справится теперь без меня. А я нужен здесь. Тебе и людям Бермонта. Страну нужно восстанавливать.
– Я так рада, – прошептала она ему в ухо, – как же я рада, Демьян. Ангелина писала мне, что ты был сильно ранен.
– Да, сильно, – ответил он после паузы.
Полина отодвинулась и серьезно посмотрела ему в глаза.
– Ты же не будешь скрывать от меня ничего, чтобы не волновать, правда?
Он усмехнулся и провел пальцем по ее губам.
– Ты такая сонная, – проговорил он с нежностью. – Неужели совсем скоро наступит время, когда я буду просыпаться рядом с тобой и видеть тебя такой в нашей постели, Полюш?
– Мне и тут хорошо спится, – пробурчала она с иронией. – Не уходи от темы.
– Сильно, Поль, – повторил он. – Смертельно. Но меня откачали Свидерский с его учеником, а потом и Дармоншир. А потом уже, как рассказали, анхель подлечили, уже на Туре.
Она погладила его по голове, разглядывая его близко-близко.
– Спасибо, что помог выйти Алине, – прошептала она и прижалась губами к его щеке, скользнула на шею. Он улыбался, запрокидывая голову – всегда поддаваясь ее играм и ее настроению, и это кружило голову. – Спасибо, что остался жив, – и она поцеловала другую. – Спасибо, что вернулся ко мне, – и она коснулась губ, и Демьян ответил, осторожно и нежно, но все равно так, что у нее дыхание перехватило.
Поля долго стеснялась целоваться сразу после сна – но Демьян несколько раз объяснял ей, что не стоит вообще обращать на это внимание, что в берманах много звериного, они к запахам относятся совсем иначе, без брезгливости. Медвежья пасть и шкура, освежеванная добыча точно пахнут сильнее, чем человек.
– А почему ты не спрашиваешь, почему у меня короткие волосы? – поинтересовалась она настороженно, когда поцелуй закончился.
– Я уже три часа как вернулся из Тафии. Уже позавтракал с матушкой, пока ты спала, она все рассказала, – и он пропустил ее короткие пряди сквозь пальцы.
– И ты знаешь, что моя коса впиталась в алтарь?
– Знаю. Выходит, ты так подпитала Статью.
– Это кто?
– Наш стихийный дух, медведица. Только она погибла, Поля. Я не чувствую ее. А с детства ощущал, она была везде в толще земли, я везде мог позвать ее, и она меня любила, считала своим медвежонком. Она всех нас своими детенышами считала, всех берманов. Мой отец познакомил меня с ней, когда мне было шесть. Она спала почти все время, но, если хотела, могла подняться целым плато или горной грядой, так велика она была. Но на моей памяти никогда этого не делала, и много-много поколений до меня. А теперь вот сделала.
– А ты знаешь, как погибла? – тихо спросила Пол.
– Да, мы обмениваемся с другими странами информацией. Из Рудлога прислали по линии разведки телепорт-почтой фотографии и доклад. Она сражалась с одним из богов и он поразил ее, в Рудлоге она и рухнула.
– Как жалко, – тяжело сказала Поля. – Как же Бермонт без стихийного духа теперь?
– Отец нас без него не оставит, – отозвался Демьян. – А матушке-медведице сделаем памятный день и будем молиться за нее. Тайкахе так сказал сделать. Сказал, что у стихийных духов тоже зреют души. И иногда они могут откликнуться снова, не новой жизнью, так памятью.
– Ты и Тайкахе успел повидать? – улыбнулась Поля. Ей было до слез жалко медведицу, ей было радостно оттого, что Демьян был рядом, и радость и горечь сплетались, как сама жизнь.
– Да. Матушка сказала, он решил сидеть на площади, помогать людям. Ему уже поставили там ярангу. Ему осталось двенадцать игл. Шесть дней и ты будешь свободна, Поля.
– Он говорил. И что потом проверит, сработало ли все, и если да, то проведет ритуал благодарения. А если нет?
Демьян пожал плечами.
– Ради тебя я всю жизнь готов их колоть, Поль.
– Надеюсь, обойдемся без этого, – сказала она серьезно. – Ну что, пойдем обедать?
Она оделась – глядя то на Демьяна, то задирая голову на погодный купол, по которому по-прежнему скатывались снежные дорожки.
– Снег ведь не навсегда? – на всякий случай уточнила она. – Тайкахе обещал ночью провести ритуал и утром дать ответ.
– Нет, – улыбнулся Демьян. – Он сказал, богиня-Вода обнимает своего мужа-Ворона и плачет от счастья, а от его близости ее слезы превращаются в снег. Соскучилась после долгого отсутствия. Обнимает и отпустить пока не может. Но дела есть у всех, даже у богов, поэтому отпустить придется.
– Как я ее понимаю, – проговорила Полина и снова прижалась к мужу. – Я бы тоже тебя обняла и не отпускала.
Они рука об руку поднялись в семейные покои. Молча, улыбаясь близости друг друга, и встречные придворные в который раз поражались тому, насколько меняется, смягчается их неуступчивый и жесткий король, когда рядом его жена. Только что успел он уже разнести министра чрезвычайных ситуаций за медлительность – а сейчас идет и что-то говорит жене, а она и улыбается, и открыто смеется, и шутит над ним.
– Я ведь вчера первый раз осознанно обернулась, Демьян, – призналась она. – Тайкахе предупреждал, что такое может быть.
– Твоя медведица вошла во зрелость, – ответил он. – Это как часть души, когда она вырастает, вы становитесь одним целым. Она не властвует над тобой, а ты над ней – но надо управлять своими эмоциями, чтобы не сорваться в звериное состояние.
– Как многому мне предстоит научиться, – жизнерадостно засмеялась Пол. – И у меня будет самый лучший учитель, да? И строгий, строгий, – и она, совсем не стесняясь гвардейцев вновь поцеловала его в шею. Она, вопреки поддразниванию, прекрасно знала, что Демьян ей позволит практически все. И не из-за того, что случилось в их свадьбу, не из-за чувства вины. Он и до этого все позволял, а если и сердился, то как на ребенка, не по-настоящему.
И плевать ей в такие моменты было, что кто-то скажет, что она недостойная королева. Что не умеет вести себя, как принято, что выставляет чувства напоказ. Здесь Демьян был на ее стороне.
– Я хочу, чтобы ты чувствовала в дворце себя как дома, – как-то сказал он ей. – Это дом Бермонтов прежде всего и только после – государственное учреждение, и в нашей семейной зоне ты полностью свободна. А снаружи, увы, свобода ограничена традициями. Но и с ними ты свободнее всех нас, Пол.
Полина это понимала. И понимала, где она может позволить себе безобразничать, а где должна выступать в одеждах истинной королевы.
– Ты ведь все мне расскажешь? – спросила она, когда они уже подходили к покоям. – Я хочу увидеть то, где ты был, своими глазами. Подумать только, ты видел другой мир!
– За обедом, – пообещал его величество, – я соскучился по совместным трапезам, Поля. Как раз успеем до совещания с военными, оно у меня в половину второго.
Она сжала его руку. Она тоже соскучилась.
