Я читаю, как он рос в бедной еврейской семье, как в шестилетнем возрасте впервые встал на доску и как воспитал в своей семье сразу несколько поколений сёрферов: сына, Зандера Роса, и внуков…
Постойте-ка! У Портера есть младшая сестра, шестнадцатилетняя Лана, победитель различных состязаний в масштабах штата и страны, которая осенью впервые выступит в качестве профессионала, а в январе на целый год отправится в турне по всему миру. А почему не Портер? И что, в конце концов, произошло с его отцом?
На телефон ложится тень. Я нажимаю на кнопку выключения, но не успеваю.
– Читаешь обо мне?
Я кривлюсь и на какое-то мгновение крепко зажмуриваюсь. Как он меня здесь нашел?
– Ты что, следишь за мной по камерам видеонаблюдения?
– За каждым движением, – отвечает Портер.
По аспидно-серому полу скрежещут металлические ножки стула, который он поворачивает задом наперед и садится на него верхом, будто на лошадь, широко расставив ноги и положив на спинку руки:
– Если ты хотела навести справки о моей семье, могла бы просто спросить.
– Зачем я буду причинять тебе беспокойство?
Я начинаю собирать вещи, но, поскольку мне не довелось доесть даже первую печеньку, вполне очевидно, что времени с момента моего появления здесь прошло совсем немного.
– Я видел, ты сегодня смотрела на моего отца.
Это обвинение.
– Ничего я не…
– Не отнекивайся, смотрела.
С моих губ скрывается едва слышный стон. Плечи опадают.
– Я не знала… то есть… Грейс упоминала о каком-то происшествии, но что конкретно случилось, я не знала и… – Что просто? Зачем мне еще глубже рыть себе могилу? – Словом, мне просто стало любопытно… – наконец я довожу свою мысль до конца.
– Ну хорошо, – говорит он, медленно качая головой, – и что ты успела узнать?
Я опять включаю телефон, нахожу статью, показываю ее и отвечаю:
– Успела добраться досюда.
Он перегибается через спинку стула и вглядывается в экран:
– Ага, понятно. Значит, ты выяснила, кто был мой дед и как он погиб, да?
– Нет, о его смерти говорится дальше, – говорю я, надеясь, что мои слова звучат не так ужасно, как кажется.
Но он, похоже, совсем не обижается.
– Дед был великим сёрфером и мастерски умел оседлать волну. Отчаянный храбрец. Любил глупо рисковать, даже когда стал для этого слишком стар. Зимой, после приличного шторма, волны к северу от бухты, в районе Боун Гарден, вздымаются действительно высоко. После одной такой бури, когда мне было десять лет, он тоже решил рискнуть. Я наблюдал за ним со скал. Волна проглотила его целиком и выплюнула на камни. Кстати, именно по этой причине тот участок берега впоследствии назвали Боун Гарден[6 - Bone Garden – в дословном переводе означает Сад костей.]. Он был первым идиотом, кто там погиб. Первым и самым известным.
Я даже не знаю, что сказать. Рядом с нами останавливается большая семья, чтобы сфотографироваться на фоне морского чудища. Мы отклоняемся, чтобы не попасть к ним в кадр – раз, второй, третий. Потом они наконец уходят, и мы опять остаемся одни.
Не желая углубляться в дальнейшие в разговоры о покойном деде Роса, я решаю сменить тему и поговорить о том, чему стала свидетелем в магазине по продаже винтажных тряпок:
– Он твой приятель? Я имею в виду того парня, Дэйви?
– Мы вместе росли, – ворчливо отвечает Портер и искоса смотрит на меня. – Он что, к тебе приставал?
– Без особого успеха.
Уголки рта Портера слегка приподнимаются, он тихо смеется:
– Вот в это я верю. Он далек от великолепия, но проблем может доставить – мало не покажется. Я стараюсь за ним приглядывать, однако…
Портер умолкает на полуслове – будто хотел добавить что-то еще, но по зрелому размышлению решил попридержать язык. Я замечаю, что он без конца оглядывает меня с головы до голых ног, хотя и совершенно беззлобно. В его сузившихся глазах читаются тревога и настороженность, за мрачным волнением, каким-то образом связанным с Дэйви, скрывается что-то такое, чего я не понимаю. Может, это связано с той девушкой, Хлоей, о которой они говорили?
Как бы там ни было, я решаю не развивать эту тему. Еще одна стратегия увиливания, которой я овладела: менять тему разговора, сколько нужно, чтобы избежать неудобных вопросов.
– У тебя, оказывается, есть сестра, которая тоже занимается сёрфингом.
– Ну да, – отвечает он, тоже явно обрадовавшись, что я заговорила о другом. – Лана выше любых похвал. У нее сумасшедший потенциал, многие говорят, что она будет покруче моего отца, а может, даже и деда.
Интересно, они с ней об этом говорят? Такие разговоры не задевают его мальчишескую гордость? Портер достает из кармана телефон, чтобы показать мне фотографии. Девушка на доске для сёрфинга в тоннеле огромной, скрученной волны. По правде говоря, лица ее почти не разглядеть, видно лишь, что ее облепил, будто второй кожей, черно-желтый гидрокостюм. Ощущение такое, будто ее вот-вот поглотит океан. Портер демонстрирует другие снимки, на одних она запечатлена более крупным планом, на других самым невероятным образом будто висит вниз головой на гребне волны. На последней они изображены вместе на пляже – у обоих сохнут на солнце волнистые волосы, гидрокостюмы спущены до пояса, смуглая кожа поблескивает от воды. Портер стоит у нее за спиной, положив ей на плечи руки; и он, и она улыбаются.
Сейчас, когда он сидит напротив меня, на его лице отражается единственно гордость. Парень даже не пытается ее скрывать. Его глаза искрятся от оживления.
– Красивая, – говорю я.
– Вся в мать. Это наши хапа-гены. – Он поднимает на меня глаза и пускается в объяснения: – Наполовину гавайские. Мои дедушки и бабушки были выходцами из Полинезии и Китая. Отец познакомился с мамой, когда ему было столько, сколько сейчас мне, катаясь на доске на Северном побережье. Вот оно, это место, в обиходе Пайплайн.
Он показывает еще одну фотографию: своей матери. Она очень эффектна. И стоит рядом с моим любимым лотком с чурро, перед знакомым магазином «Доски Пенни». Вот оно что. По-видимому, это их семейный магазин. Мысленно делаю в голове пометку: надо найти другой лоток с чурро, и чем быстрее, тем лучше!
Чувствуя в душе какую-то непонятную робость, я смотрю ему в лицо и тут же отвожу взгляд.
– Наверное, тебе немного не по себе оттого, что твоя младшая сестра собирается стать профессионалом? – спрашиваю я скорее по причине охватившей меня нервозности, чем из-за чего-то еще.
Портер пожимает плечами:
– Да нет. В следующем году она впервые примет участие в турне женского чемпионата. Это очень важное событие. Объедет весь мир.
– А как же учеба?
– С ней поедет отец, он будет заниматься с ней во время поездки. Я останусь, чтобы помогать маме управляться с магазином. – Увидев на моем лице выражение сомнения, Портер несколько раз моргает и качает головой: – Знаю, это не самый лучший выход, но Лана не желает ждать, когда ей исполнится восемнадцать. Все может случиться, а сейчас она на пике. В этой поездке ей будут платить небольшую зарплату, и у нее будет возможность получить призовое вознаграждение. Но главное для нее – заявить о себе во всеуслышание, потому что настоящие деньги можно получить лишь за подтверждение качества досок. Этим мы, по большей части, и живем после того, как отец потерял руку.
Мама у нас, похоже, любит показуху, заставляя детей устраивать за деньги представления, но это мнение я предпочитаю оставить при себе и вместо этого говорю, показывая на телефон:
– Но ведь у вас есть магазин!
– Разумеется, беда только в том, что от него ни прибыли, ни убытка, хотя люди этого и не понимают. А теперь, когда отец больше не занимается сёрфингом… да, однорукий спортсмен в роли рекламной модели никому не нужен.
Ого! Этот разговор вполне может поставить нас в неловкое положение. Я поворачиваюсь, вижу перед собой осуждающий глаз морского чудища – Зачем тебе было копаться в телефоне на работе, чтобы навести справки? Не могла дождаться, когда вернешься домой? – и возвращаюсь к недоеденной печеньке.
– Я знал, что одна из трех точно подойдет.
– М-м-м? – Я проглатываю печеньку, стараясь выглядеть невозмутимой, хотя на самом деле чуть не давлюсь.
– Тебе нравятся сахарные. А я не знал, на чем остановиться. Просто понадеялся, что ты не поклонница вегетарианской пищи, продуктов без глютена и прочей ерунды.
Я качаю головой.
Он отламывает кусочек от моей печеньки и съедает его. Я понятия не имею, как к этому относиться. Не знаю, куда он перед этим совал свои пальцы. Мы с ним не друзья. А то, что у его отца нет руки, еще не означает, что я должна простить ему поведение перворазрядного козла.
– Не хочешь меня спросить? – говорит он. – Или уже знаешь?
– О чем?
– Как отец потерял руку.
Я качаю головой:
– Нет, мне об этом ничего неизвестно. Расскажешь?
Или мне лучше подождать, когда ты уйдешь и обо всем прочесть самой? Меня бы это вполне устроило – «спасибо, до встречи», hasta luego[7 - Hasta luego – испанское прощание.].
– Три года назад, когда мне было пятнадцать, то есть на год меньше, чем сейчас Лане, я поехал в Суитхарт Пойнт посмотреть, как отец выступит на одном благотворительном мероприятии. Это даже были не соревнования, в основном туда приехали старые сёрферы, в том числе и несколько знаменитых. И вдруг откуда ни возьмись… – Он на секунду умолкает, погрузившись в воспоминания и глядя перед собой невидящим взором, потом моргает и возвращается в настоящее. – В нескольких ярдах я заметил под водой огромную, несущуюся тень. Сначала даже не понял, что это. Она подлетела прямо к отцу и сбросила его с доски. Потом я увидел большой белый воротник вокруг шеи и разверстую пасть. Большая белая.
Я широко открываю рот, но тут же его захлопываю.
– Акула.
– Некрупный самец. Говорят, это примерно то же, что погибнуть от удара молнии, но будь я проклят, если это не случилось прямо на моих глазах. И позволю себе заметить, все было совсем не как в «Челюстях». На пляже меня окружали сотни людей, но ни один из них не закричал и не побежал. Все просто стояли и глазели, как чудовище весом в тысячу фунтов тащило по воде отца, за которым на поводке плыла привязанная к лодыжке доска.
– О боже, – шепчу я, запихивая в рот целую половину второй печеньки, глотаю немного сладкой массы и говорю: – И чтаааа былааа потоммм?
Портер берет оставшуюся половину, откусывает от нее уголок и принимается ее жевать, с отсутствующим видом качая головой.
– Все было как во сне. Я совсем не думал. Просто бросился в воду. Даже не знал, жив ли отец и выживу ли сам, если столкнусь с акулой. Как можно быстрее поплыл. Сначала нашел доску, потом по поводку добрался до тела.
Он опять умолкает и глотает печенье.
– Перед тем как его найти, я ощутил в воде вкус крови.
– О господи!
– Руки уже не было, – спокойно произносит Портер, – с плеча свисали мышцы и обрывки кожи. Все превратилось в месиво. Таща его к берегу, я боялся, как бы отцу не стало еще хуже. Он потерял сознание и ужасно отяжелел, но никто не торопился прийти мне на помощь. Потом акула развернулась и попыталась откусить и мою руку. Мне удалось ударить ее и отпугнуть. Чтобы меня потом зашить, пришлось наложить шестьдесят девять стежков.
Он вытягивает передо мной левую руку и задирает короткий рукав форменной рубашки. На ней, над специальными часами для сёрферов, змеятся розовые шрамы, выставленные напоказ, чтобы я могла их внимательно разглядеть. Смотреть на них сродни порнографии. У меня такое ощущение, что я делаю что-то, чего делать не должна, и что в любой момент меня могут застукать… но вместе с тем не могу заставить себя отвести взгляд. Эта золотистая кожа, эти шрамы, матовые, будто яичная скорлупа, их линия, напоминающая железнодорожную колею, эти перекрещивающиеся тугие мышечные волокна. Вид поистине ужасен… но это самое красивое, что я когда-либо видела.
При виде этих шрамов в голове всплывают воспоминания, касающиеся уже меня. Нечто такое, чего я ему рассказать не могу. Но это поднимает со дна моей души что-то мрачное, о чем я совсем не хочу думать, боясь как бы меня не захлестнула волна бурных эмоций, грозящих вырваться наружу.
Я делаю глубокий вдох, чтобы загнать их обратно внутрь, и когда мне это удается, вновь ощущаю исходящий от Портера запах воска и очищенных кокосов. Это не тебе не паленый лосьон для загара. Чем же это так пахнет? Не в состоянии найти ответ, я схожу с ума. Не знаю, что тому виной – соблазн ли его запаха, рассказ об акуле или же желание затолкать куда подальше собственные воспоминания, – но не успеваю я осознать, что делаю, как мои пальцы тянутся вперед и проводят по рваному краю шрама рядом с его плечом.
Кожа у Портера теплая. Шрам представляет собой жесткую, тугую линию. Следуя за ней, я прикасаюсь к мягкой, чувствительной коже на внутренней поверхности локтя.
И золотистые волоски на его предплечье встают дыбом.
Он делает резкий, короткий вдох. Преднамеренно тихо, но я все равно его слышу. И в этот момент понимаю, что пересекла некую черту. Отдергиваю руку, пытаюсь что-то сказать, чтобы стереть любые воспоминания о сделанном, но издаю лишь невнятный хрип, который еще больше все запутывает.
– Ну все, – выдавливаю я наконец из себя, – пора возвращаться.
Я настолько смущена, что, когда ухожу, даже спотыкаюсь о стул. По всему кафе разносится скрежет металлических ножек о пол, отрывая нескольких посетителей от послеполуденного кофе. И какой из тебя теперь ловкач, Райделл? Со мной такого никогда не бывало. Неуклюжей меня не назовешь. Ни за что и никогда. Он спутал мне всю игру. Я даже не могу на него взглянуть, потому что мое лицо пылает, будто в огне.
Что со мной происходит? Клянусь, каждый раз, когда я сталкиваюсь с Портером Росом, что-то обязательно идет не так. Не парень, а электрическая розетка, в которую я, как глупый ребенок, без конца пытаюсь засунуть пальцы.
Кому-нибудь обязательно нужно написать у него на спине огромными буквами «ОПАСНО!», пока меня не убило электрическим током.
СООБЩЕСТВО КИНОМАНОВ «ЛЮМЬЕР»
ЛИЧНЫЕ СООБЩЕНИЯ>АЛЕКС>НОВЫЕ!
@mink: У тебя когда-нибудь были серьезные отношения с девушкой?
@alex: Думаю, да. Типа того. Вопрос лишь в том, что ты вкладываешь в слово «серьезные».
@mink: Эй, ты ведь сам только что сказал «да». Мне просто интересно. Как долго вы были вместе и почему расстались?
@alex: Три месяца, и если вкратце, то она заявила, что я больше не хочу веселиться.
@mink: Даже так? А если не вкратце?
@alex: А если не вкратце, то в ее представления о веселье входило играть в любовь с моим лучшим другом, когда я уезжал из города.
@mink: He знаю даже, что тебе сказать. Прости.
@alex: Тебе не за что просить прощения. Я отвалил. Это не только ее вина. Если ты не обращаешь внимания на происходящее, оно заявляет о себе само. Урок я усвоил. И теперь проявляю бдительность.
@mink: С кем?
@mink: Я так понимаю, ты хотела спросить, по отношению к кому, да?
@mink: Точно.
@alex: Ни к кому в особенности. Просто я стал совсем не такой, как раньше. Все, моя исповедь окончена, теперь твоя очередь. У тебя в прошлом кто-то был, с кем надо было вести себя бдительно?
@mink: Пара-тройка парней на пару-тройку недель, ничего серьезного. Теперь я настороже. Ты удивишься, но для меня это что-то вроде работы с полной занятостью.
