– Скажи! И погромче!
– Зачем погромче? Тихо скажу… Сейчас пойду и скажу.
Я, как был в шлепках и в шортах, вышел со двора, Лика за мной.
– Ты куда?
– Туда! – смело кивнул я в сторону кладбища.
– Ты что, шуток не понимаешь?
– Да нет, просто я и так собирался сегодня, – сказал я, вспомнив о женщине в белом.
Но идти уже никуда не хотелось. Страха не было, а вот запал уже иссяк. Захотелось за ворота, во двор, в беседку. А еще лучше, в дом, дверь у меня крепкая.
– Зачем?
– Да могилку одну нужно найти.
– Без фонаря?
Я закинул голову, глянул на луну:
– И так светло.
Мне катастрофически не хватало уверенности. Луна действительно яркая, но кладбище, считай, в лесу, могилы во тьме. И трава там колючая, будет цепляться за ноги, срывать с меня тапки. А если еще покойник руку высунет да за пятку схватит…
– Ну, пошли!
Лика взяла меня за руку, но к дороге не потянула, она ждала, когда я сам возьму ее на буксир. А у меня ноги приросли к земле.
– Может, все-таки взять фонарь?
– И джинсы надеть, – совершенно серьезно сказала она.
– Ты уверена?
– А ты? – Лика смотрела мне прямо в глаза, требуя смелого поступка. И я никак не мог сесть перед ней в лужу.
Мы вернулись во двор, пропустили по чарке вина, переоделись, вооружились фонариком и снова вышли на тропу войны со своим страхом перед покойниками.
Ворота на кладбище, как всегда, были открыты настежь, за ними в темноте над могилами парили светлячки, явление для этих мест, в общем-то, привычное. Но мне стало не по себе.
– Это фосфор из могил выходит, – прижимаясь ко мне, пробормотала Лика. Она, казалось, совсем не прочь была вернуться домой, но я уже, как говорится, «закусил удила»:
– Да нет, обычные светлячки, – и посветил фонарем вдоль главной аллеи, но луч рассеялся в гуще лесного мрака.
Лика еще крепче прижалась к моей руке, и я, почувствовав, что она слегка дрожит, поспешил ее успокоить:
– Не бойся. Сейчас на могилу глянем, и назад.
– Ой! – Лика вдруг отпрянула от меня и, оказавшись за моей спиной, крепко обняла обеими руками.
Она пряталась от человека, который стоял в темноте неподалеку от нас у самого забора. Я-то думал, что это памятник, но Лика разглядела человеческий силуэт. А свет фонаря выхватил из темноты человеческое лицо. Нахмуренные брови, суровый взгляд, плотно сомкнутые губы. Покойник смотрел на меня враждебно, но не кровожадно, похоже, он не собирался кидаться на нас. Он просто стоял в темноте среди могил.
– Пошли отсюда! – потянула меня Лика к воротам, которые были неподалеку от нас.
Я поддался искушению, позволил увести себя с кладбища. Но на полпути к дому остановился и, глядя на нее, спросил:
– Ты что, испугалась?
– Ты же сам говорил, что живых надо бояться.
– А он живой?
– Да ну тебя!
– Пойдем, спросим!
Я заставил себя вернуться к месту, с которого только что позорно бежал, посветил фонариком, но человека нигде не было, только кресты и памятники. Я шарил по ним лучом фонаря, но с места не сдвинулся. И чуть не вскрикнул от страха, когда Лика коснулась меня рукой.
– Ну все, пошли, – прошептала она и снова потянула меня к дому.
На этот раз я упрямиться не стал. В конце концов, я уже доказал, что не трус.
Глава 2
Шторы были задвинуты плотно, и все же луч солнца прорезал их на стыке и защекотал мне ресницы, заставляя открыть глаза.
Лика сладко спала, свернувшись калачиком, но время уже пришло, пора вставать – и на море. Пока полуденная жара не навалилась.
– Подъем! – сказал я, сунув ноги в тапочки.
– Ну не надо, – пробормотала она, набрасывая на голову подушку.
Я усмехнулся, вспомнив нашу первую ночь. Мы работали в одной компании, но в разных офисах, сошлись на корпоративе, познакомились, уехали ко мне домой. Там она тоже говорила: «Ну, не надо», но неизбежность остановить не смогла. И сейчас ей никуда не деться, поднимется как миленькая.
Я раздвинул шторы и отправился в ванную, побрился, почистил зубы. А когда вернулся в спальню, Лика все еще валялась в постели, накрыв голову подушкой.
– Море зовет! – сказал я, взяв с трюмо тюбик с кремом после бритья.
– Холодное море, – пробубнила она.
– Я кипятильник возьму. И розетку.
– Как нагреется, позовешь, а я пока здесь побуду.
Я нанес крем на лицо, размазал его, пошлепал по щекам.
– Игорь! – Судя по звучанию голоса, Лика уже окончательно проснулась.
Я повернул к ней голову. Она сидела на кровати, опираясь на правую руку, а левой гладила себя по волосам, с открытым ртом глядя на меня. Смотрела так, как будто у меня рога на голове выросли.
– Что такое? – улыбнулся весело я, но в душе уже звучал тревожный звоночек.
Лика кивком показала на трюмо, я повернул голову, глянул на себя в зеркало и оторопел. Волосы мои уже года два как посеребрились, а сейчас они стали белыми, как будто голову снегом припорошило.
– Не понял?
На самом деле я все понял, просто не хотел принимать неизбежность как данность. Не хотел быть седым стариком. Потому и смотрел на Лику с возмущением: вдруг она подшутила надо мной и ночью, пока я спал, выкрасила мне голову.
– Это из-за кладбища! – сказала она, потрясенно глядя на меня.
– Думаешь?
Версия с краской не выдерживала никакой критики. Увы, мне приходилось согласиться с Ликой.
– А не надо было возвращаться!
Я кивнул, вспоминая, как собирался вызвать покойника на разговор. Пока дошел до кладбища, поседел.
– Как думаешь, краска возьмет? – дрогнувшим от волнения голосом спросил я.
– Зачем краска? Тебе идет… Нет, правда идет… Благородное серебро мужчинам идет… Вот когда желтеть начнешь… – Лика запнулась. То ли не знала, что делать с желтизной в белой седине, то ли не видела себя рядом со мной, когда это случится.
Она сходила в ванную, вернулась, а я все стоял у зеркала, взглядом гипнотизируя свою седину. Вдруг закодирую волосы, и она исчезнет.
– На море идем?
– Старый я уже по горам лазить, – улыбнулся я, давая понять, что шучу.
– Палочку возьмем. А можно и на городской пляж, – невесело проговорила Лика.
До поселка километра три, еще столько же до пляжа, не так уж и далеко, но мне хотелось уединения, да и Лике нравилось загорать топлес.
– Будешь сачковать, значок альпиниста не получишь! – решительно сказал я, отрываясь от зеркала.
После завтрака мы отправились в путь. Солнце весело улыбалось нам, обещая жаркую баню, кладбище встречало нас птичьим перезвоном. Самих птиц видно не было, и я, подумав, что это души покойных переговариваются между собой, с тоской провел рукой по волосам. Не совсем еще старый, а в детство уже впадаю, седину в голову на этом заработал.
– Говорят, что на кладбищах оглядываться нельзя, – сказал я, вспомнив о глупом суеверии.
– Только вперед? – останавливаясь, спросила Лика.
– Ну, не назад же.
– А если влево?.. Куда эта тропинка ведет?
– А здесь все дороги ведут к морю, – пожал я плечами.
Я примерно представлял, куда мы выйдем, если пойдем этим путем, но никогда еще не проделывал его на своих двоих. Там ведь не только кладбище, какое-то время придется продираться через дикорастущий кустарник, где запросто можно напороться на гадюку.
– Может, там спуск хороший? – спросила Лика. И, не дожидаясь ответа, пошла по тропинке, которую для себя открыла.
Не хотел я идти за ней, но и отговаривать не стал, а то обзовет еще старым занудой. Тем более что далеко ей не уйти. Наверняка упрется в забор, через который нужно будет перелезать, а зачем ей это нужно?
Но первым уперся в преграду я. Проходил мимо памятников, обнесенных оградкой, скользнул взглядом по одному из них и застыл как вкопанный. С него на меня смотрел тот самый покойник, которого мы видели вчера ночью. Мужчина был выгравирован на черном мраморе во весь рост. Сальников Семен Данилович. Рожденный в шестьдесят седьмом году и умерший в прошлом.
Памятник дорогой, но без вычурных излишеств со скорбящими ангелами и церковными куполами. Дорогой мрамор под навесом, роскошная гравировка, скамейка и стол, железная оградка с коваными узорами на ней. И свежие живые гвоздики в тяжелой керамической вазе. И еще возле одного памятника стоял другой, такой же формы, но без фотографий, надписей и прочих эпитафий. Возможно, жена Сальникова приготовила себе место рядом с мужем.
А места в районе могилы хватило бы на несколько захоронений: оградка охватывала довольно приличную площадь, примыкавшую к самому забору, сразу за которым находился жилой дом.
Впрочем, соседи сейчас интересовали меня меньше, чем Лика. А она уже возвращалась ко мне с кислым видом.
– Там забор, не пройти… А ты чего стоишь?
– Да вот, о краске для волос думаю, – ответил я, глядя на нее.
Возможно, после увиденного мои волосы окончательно поседели. Но краска могла понадобиться не столько мне, сколько Лике. Вот разглядит сейчас, кто изображен на памятнике, и волосы ее станут совсем белыми. Бывают же пепельные блондинки, а она станет седой.
Лика глянула на памятник, но человека на нем не узнала. Скорее всего, вчера была невнимательной. Темно было, а луч фонаря такой слабый… Возможно, я и сам не разглядел покойника, а сегодня принял за него первого встречного. Бывают скачки напряжения, а со мной случился перепад восприятия. Как это случилось вчера, на пляже, когда я увидел женщину в белом с эффектом кратного увеличения. Может, это старческая деменция стучится ко мне в дверь?
– Да не надо, нормально все, – сказала Лика, снимая с меня кепку.
– Пойдем?
Мы вернулись к нашему спуску, я размотал страховочную «динамику». Лика с сомнением посмотрела на меня:
– Может, давай на городское кладбище?
– Тебе мало поселкового? – кивком показал я на ближайшую от нас могилу.
– Достал ты меня со своим кладбищем, уже заговариваться начала. Давай на городской пляж!
Честно говоря, мне и самому не хотелось спускаться вниз.
– Может, лучше водки?
Это вопрос задала моя душа, я всего лишь его озвучил.
– Уговорил, – легко согласилась Лика.
На пляж в этот день мы так и не пошли. И на кладбище ночью тоже. Даже страшилками не стали друг друга пугать.
Утром проснулись поздно, зато с твердым намерением отправиться на пляж.
