Миша и Лиза за тридевять земель
Идалия Вагнер
Вот никак Миша Белов не ожидал, что опять окажется в черном теле и рабских оковах, избитый и чуть живой. Неужели опять рабовладельческая Африка? Судя по разговорам, нет. Кстати, тело капитану полиции на этот раз досталось какое-то… мелкое, детское.
Куда и зачем опять забросила неведомая сила? Как найти того, кого надо, да домой выбраться, в родные пенаты в двадцать первый век?!
А тут еще какие-то Серебристый Лис и Парящий Сокол объявились и сделали Мише сначала очень больно, а потом еще и страшно.
Достали изверги заморские, волки позорные.
Идалия Вагнер
Миша и Лиза за тридевять земель
Глава 1. Приплыли
Из этой карусели кошмарных снов казалось невозможно выбраться.
Миша снова и снова видел отвратительное перекошенное белое лицо в предрассветной мгле и слышал тяжелые шаги. Воины и охотники его племени так не ходят, пропустить такой неуклюжий шум было совершенно непростительно. Это страшно и странно чувствовать, как тяжелая дубина опускается на голову, на секунду вышибая из тебя дух. Но дубина только скользнула по голове, потому что юркое тело маленького африканца само сделало то, чему учили отец и старшие мужчины в племени. Тело подалось чуть в сторону, а правая нога в молниеносном выпаде ударила в то место, которые мужчины особенно берегут – в низ живота.
Страшный человек только охнул и рухнул на землю. Но он был не один. Второй мужчина прикончил ударом ножа собаку, защищавшую хозяина, и ринулся на выручку первому. Ловкий черный парень, который никак не желал попадать в плен, делал все, чтобы избежать удара короткой толстой палицей. В какую-то секунду ему даже показалось, что удастся вырваться из расставленной западни и удрать, поскольку он все же находился в знакомом лесу.
Но враг за спиной оправился слишком быстро, и когда неугомонный черный собрался уже нырнуть в чащу леса, первый мужчина сзади набросил на него мешок.
Миша в своем сне явственно чувствовал, как задыхается в пыльном мешке, как по ребрам резво стучат палки.
Удар сапогом в область под коленом заставил закричать, даже удары дубинками казались не такими чувствительными. Пленник продолжал неистово сопротивляться, и двум белым мужчинам так и не удавалось до сих пор упаковать его в мешок. Черный парень яростно старался сбросить его со своей головы, а черные свободные руки и ноги вращались с немыслимой скоростью, стараясь поразить своих мучителей. Судя по коротким вскрикам по одного, то другого мужчины, удары иногда достигали цели.
Мише случайно получилось поймать рукой копну жестких волос одного мучителя, это была удача, потому что стало возможным наносить удары по голове злодея. В какой-то момент пленник почувствовал под рукой глаз. Он с силой надавил на него ногтями, но мужчина с коротким воем вырвался, схватился ручищами за шею пленника и принялся душить.
Потом вся троица, не удержавшись на ногах, свалилась на землю. Рука здоровенного мужчины продолжала сжимать шею молодого пленника, а безжалостные удары тяжелой обувью по ребрам вышибали дух. После лютого удара в висок сознание попавшего в засаду померкло и наступила чернота.
Миша уже не видел, как оба страшных человека, тяжело дыша после непростой схватки, поднимались с земли, еще несколько раз со злостью попинали неподвижное черное тело и принялись упаковывать добычу в мешок, тщательно увязывая его веревками.
Потом охотники за рабами потащили свой тюк в лагерь, поспешно утирая кровь с лиц. Нужно было быстрее уносить ноги, потому что африканская деревня находилась совсем недалеко, и на место битвы могли выйти деревенские жители. Еще одно столкновение было бы лишним, этот черный стервец и так их измотал, да еще чуть не выдавил глаз Дугласу.
А на Мишу навалился уже следующий сон. Он твердо знал, что этот сон тоже точно про него. Он оказался совсем голый, избитый, окровавленный среди других мужчин в каком-то темном вонючем помещении. От запаха рвоты, мочи и крови кружилась голова. Каждая точка в его теле болела, особенно горело где-то сзади в районе лопатки. Казалось, там был свежий ожог, и как раз этой раной он лежал на шершавом полу. Нахлынуло воспоминание, как после зверского избиения его клеймили раскаленным железом.
Он чувствовал, что рядом с ним слева и справа почти вплотную лежали такие же голые мужские тела. Сосед справа тягостно стонал и ворочался с боку на бок, каждый раз задевая своих братьев по несчастью. Сосед слева кого-то звал, а потом принимался взывать к богам. Кто-то плакал, кто-то молился, кто-то проклинал мучителей. Сосед справа снова повернулся и задел своего другого соседа, а тот принялся ругаться на незнакомом наречии.
Миша ясно чувствовал тяжесть оков на ногах, под которыми остро болели раны. Он вспомнил, как его хлестали по ногам кнутами, а потом надели оковы, и пришлось долго брести по пыльной дороге. Оковы растирали свежие раны, и кровь стекала тонкими струйками на землю. Страшные белые люди шли по краям длинной шеренги пленников и подгоняли тех, кто двигался не слишком усердно. И это было ему очень знакомо, он уже когда-то брел также в колодках под жарким африканским солнцем.
Злые собаки, которых учили не помогать хозяину на охоте, а загонять черных людей, ярились, ощущая запах свежей человеческой крови. Им нравился этот запах. Такие собаки страшнее своих хозяев.
Вдруг кто-то из мужчин, который лежал недалеко и был оковами связан с Мишей, вскочил с места и что-то закричал на своем языке. Этот рывок, пришедшийся по свежим ранам Миши, заставил подскочить на месте от боли. Но над самой головой оказался деревянный уступ. Новый удар, пришедшийся на старую рану, оказался таким сильным, что сознание сочло за благо покинуть несчастного.
Потом во сне снова навалились те двое мужчин, которые подкараулили Мишу, когда он возвращался из соседней деревни от любимой бабушки. Она как раз в очередной раз рассказывала страшную давнюю историю, как ее старшие дочери ходили за водой и не вернулись. На том месте, где обычно набирали воду, остались лежать только бусины с браслетов девочек. Отправляя внука домой, она еще раз напомнила, чтобы он был осторожен. Он, как всегда, обещал, … но не выполнил.
В страшные сны ворвались жуткие картины на старом суденышке, перевозившем рабов в неведомую даль. Миша снова и снова брел вместе со своими товарищами по несчастью наверх на палубу. Там их ждало новое издевательство. Абсолютно голых, израненных мужчин окатывали ведрами соленой воды. Вода смывала грязь, но выдержать страшную резь было невозможно, и на палубе стояли стон и крики. Миша вздрагивал и тоже кричал, вспоминая то, что пришлось пережить.
Потом на некоторое время отвратительные картины отступали, и Миша снова видел родное отделение полиции в далеком дальневосточном городе, привычные картины рабочего дня, свою любимую супругу Лизоньку и их шестилетних двойняшек, которые радостно верещали, вися на шее папочки и рассказывая свои важные детские новости. Рядом всегда стояла родная мамочка, которая с гордостью смотрела на своего сыночка и его прекрасную семью.
Картинки мирной жизни были недолгими, и снова двое белых мужчин молотили дубинами по ребрам, запихивали в вонючий мешок, вели в караване и заталкивали по сходням на старый корабль, перевозящий рабов.
Потом во сне к Мише подходил белый мужчина с усталым лицом и смазывал глубокие гноящиеся раны жгучей мазью. Терпеть пронзающую боль было невозможно, и над палубой обшарпанного судна стоял крик сотен мужчин, угнанных из родных мест.
Совсем рванными, разрозненными фрагментами нахлынуло воспоминание о продаже невольников. Миша видел себя со стороны, как его окатывали водой, как заставляли наконец прикрыть наготу и надеть одежды белых людей, как начали давать вдоволь пить, как толстый белый мужчина ходил между лежавшими на земле обессиленными черными людьми и заставлял мазаться пахучей мазью и кричал, что они должны выглядеть хорошо и блестеть, как новенький цент.
Этот белый, которого называли масса Сайлас, пихал время от времени кого-то из мужчин, которые недостаточно четко выполнял его требование. При этот он безостановочно орал, что покупателям нравятся крепкие, гладкие рабы, которые приятно лоснятся на солнце, потому он не позволит никому выглядеть плохо, чтобы не терять денежки, которые надеется выручить за них.
***
Вот примерно на середине гневной тирады массы Сайласа о том, что он научит паршивых рабов уважать своего хозяина, Миша почувствовал, как на лоб легла прохладная рука и женский голос прошептал:
– Нельзя сдаваться, Мишаня. Борись, любимый.
И сразу страшные кошмары улеглись. Миша уже был готов открыть глаза, но в это время кто-то крикнул «Жрачка, негодяи! Живо!» и послышался дружный металлический звон, который он никогда не перепутает ни с чем. Этот лязг кандалов он слышал в свой странный вояж в Африку 18 или 19 века (*роман «Три Африки для Миши и Лизы»). Он так и не смог разобраться, какой конкретно это был век ни тогда, когда собирал свой дружный черный отряд, без которого не смог бы выжить в том аду, ни после того, как по какому-то удивительному сценарию вернулся домой, в свое время.
После того невероятного путешествия он почти каждый год возвращался в Африку и вместе с женой Лизой искал то место, где беглые рабы устроили свое селение Камни. Так было и в этот раз. Миша точно помнил начало отпуска, авиаперелет в Москву, рейс до Марракеша. Они с Лизой весь год планировали путешествие по Марокко.
Начиналось все отлично, это Миша точно помнил. Их встретил проводник, который должен был провезти путешественников по отдаленным деревенькам. Поселили их в Марракеше в небольшом домике, выполненном в национальном стиле, где за ними ухаживала приветливая негритяночка Мака.
Дальше Мише не получилось углубиться в воспоминания, потому что кто-то остановился рядом и босой ногой очень больно пнул его в бок, оглушительно крича почему-то по-английски, который Миша немного знал:
– Не сдох еще, паршивец?
Что-то подсказывало Мише, что ему не понравится то, что он сейчас увидит, но на грубую реплику пришлось отреагировать и открыть глаза.
Предчувствие не обмануло. Он увидел склонившегося к нему чернокожего парня, державшего в руках бадью с чем-то неаппетитно пахнущим. Увидев открытые глаза, парень проворчал:
– Не, не окочурился еще тощий. Жри давай, бедолага. Ох, и разукрасили тебя Том и Тоби. Они могут!
Прямо на землю рядом с ворохом прелой травы, на которой лежал Миша, упали две лепешки.
Не очень долгое пребывание в рабовладельческой Африке научило Мишу держать язык за зубами и не реагировать на странное обращение и обычаи. Он ничего не сказал грубому официанту, дождался, когда он отойдет к следующему человеку и лежа принялся осматриваться. На то, чтобы хотя бы сесть, пока сил не было.
В полутемном большом сарае сидели или лежали человек двадцать чернокожих. И они вряд ли собрались здесь, чтобы показать заезжим белым туристам какое-то местное шоу под национальным колоритом. Да и не было белых туристов, в этом Миша убедился, поднеся свою руку к глазам. Рука была черной. Вторая рука, которую он поднес для контроля, тоже не была белой, а подростковой черной рукой.
Чуть приподняв голову, он увидел худые мальчишеские ноги, а на них кандалы. Из одежды на нем были ветхие грязно-серые полотняные штаны, подпоясанные веревкой. Они были в пятнах крови, а в одном месте было понятно, что штаны прилипли к ране, и это место особо сильно болело. Обуви не наблюдалось.
Миша резко прикрыл глаза и мерно задышал, восстанавливая вдруг сбившееся дыхание. Оглашать вслух те слова и конструкции из великого могучего русского языка, которые пролетали в мозгу, не стоило. Они были действительно могучими. Вслух сквозь зубы вылетело только «Капец. За что опять?»
Бедный дважды попаданец прислушался к звукам вокруг. Когда из сарая вышел со своей бадьей громкоголосый разносчик пищи, лишний шум прекратился, и стали слышны немногочисленные голоса обитателей. В одном углу разговаривали об оставленном доме на знакомом диалекте, в другом – совсем непонятно на каком языке общались две женщины.
Сколько мог видеть Миша, народ был весь чернокожий и очень скудно одетый. Практически все мужчины были в таких же как у него полотняных штанах. Женщины были видимо чуть дальше, он только слышал их голоса. Естественно, все были в кандалах, которые при любом движении начинали позванивать.
Хаос и непристойщина в голове потихоньку успокаивались, уступая место разумным вопросам:
1.Может ли быть, что это театрализованное представление. Если это так, когда оно закончится и почему его никто не предупредил?
Поскольку за время многочисленных поездок по африканским регионам Михаил навидался таких мини спектаклей великое множество, он с пугающей ясностью понимал, что сейчас не шоу, а вполне реальная картина. И в самый жуткий момент не вбежит веселый массовик-затейник и не закричит радостно: «Сюрприз!»
Он был явно зверски избит, болело все тело. Как раз на жестокие побои намекал черный официант, говоря об умельцах своего дела Тони и Томе. Если это и розыгрыш, то очень болезненный.
2.Куда его забросила судьбинушка на этот раз? Это те же места, что и в первый раз, или другой регион? Время какое? После своего первого попадания в Африку Миша основательно проштудировал литературу по Черному континенту, но все же точного места и времени своих приключений он так и не понял. Потому ежегодно и ездил по разным регионам, надеясь разобраться на месте. Ну вот и доразбирался на свою голову до второй серии попаданческой авантюры.
У него, к счастью, как и в первый раз, осталось знание русского языка. Во всяком случае, он думал на нем и несколько раз мысленно поговорил с женой на домашние темы. С местными языками и наречиями было так же, как и в прошлое попадание: чьи-то негромкие разговоры он понимал, черный разносчик пищи изъяснялся понятно, но слышались и незнакомые речи.
3.Важнейший вопрос: где Лиза?
Если все же произошло очередное перемещение, то у Лизы, находившейся в тот момент рядом, мог случиться один из двух вариантов. Первое: Лиза тоже переместилась, и тогда ему надо ее искать. Второе: Она осталась в Марракеше двадцать первого века и сейчас в ужасе его ищет или пытается оказать помощь его физическому телу, как это делала в первый раз его мама, застав сына практически бездыханного. Оба варианта ужасны, потому что в любом случае жена в опасности, даже в Африке 21 века. Хорошо, что на этот раз не взяли детей в поездку, они дома с мамой.
4.Если это вторая серия незапланированного вояжа в Африку, то какого черта? Ведь он вернулся домой. Значит, по чьему-то странному сценарию он выполнил возложенную задачу. Почему снова колодки на ногах? Почему руки подростковые? В первый раз у него было тело здоровенного мужика. А сейчас что? Миша снова открыл глаза и постарался осмотреть полученное тело. Первое впечатление не обмануло: типичное тело тощего подростка, правда, крепкое, жилистое. Не густо.
Нет, не так. Какого черта? Кому жаловаться?
Сосед напротив негромко и заунывно принялся взывать к всемилостивейшему Аллаху. Да, мусульмане в Африке были. У него они были в отряде, да и пришлось после возвращения много об этом читать. Вопрос: если он прямо сейчас начнет читать «Отче Наш», как это воспримут окружающие?
Миша не дал себе больше времени на зряшные размышления и кряхтя, постанывая и гремя ножными кандалами постарался сесть. Скрипнув зубами, он мысленно приказал себе не обращать внимание на боль. Африканские мужчины привычны к боли, он хоть и не слишком взрослый мужчина, но парнишка все же африканец. Голова кружилась, все болело, но сесть получилось. Обзор стал гораздо лучше. Он увидел всех обитателей сарая, которые практически все сидели или лежали. Одна женщина стояла в углу, мерно раскачивалась из стороны в сторону и что-то сама себе рассказывала, через слово поминая имя Рози.
Сосед слева, седоволосый мужчина, отреагировал:
– Что, легче стало, маленький мужчина? Ну-ну, может, было бы проще сдохнуть. В родную деревню все равно больше не попадешь. Стоит ли жить тогда?
Миша не сразу понял, что вопрос был к нему, поскольку не привык еще к своему навязанному статусу подростка, но старик и не ждал ответа. Он потер костлявой рукой слезившиеся глаза и отвернулся на своей дранной подстилке.
Сарай оказался больше, чем казалось из положения лежа. В нем было несколько крохотных окошек, расположенных очень высоко, почти под самой крышей. Михаил прикинул возможности своего нового тела и решил, что даже он сможет протиснуться с большим трудом.
Когда уходил доставщик еды, Миша явственно услышал, как лязгнул закрывающийся засов. Скорее всего, и на улице есть какая-то охрана.
Попаданец невесело хмыкнул. Голова работала только в одном направлении – как и когда бежать.
Желудок скрутило от голода. Миша поднял оставленные ему лепешки и принялся жевать, откидывая ненужные мысли человека из двадцать первого века о том, что лепешки валялись на земле, неизвестно какими грязными руками готовились, непонятно, какие странные ингредиенты в те лепешки насовали. Несвоевременные мысли – прочь. Чтобы выжить, надо питаться. Еще бы водички принесли, пусть даже из грязной реки.
Надо кинуть топливо в требовательно ноющий желудок и думать над вариантом побега. Иного не дано.
Глава 2. Неприятная реальность
Казалось, в положении Михаила самое неприятное – это юный возраст. Зеркала у него не было, но судя по размеру рук и ног, худощавому телу не более десяти-двенадцати лет от рода. Кто из взрослых мужчин свяжется с таким мелюзгой? Один в поле не воин, это каждый знает. Разве что удастся внедриться в сложившийся мужской коллектив на роль разведчика или шпиона. А дальше что? В чем его супер-задача в сложившихся обстоятельствах?
Он даже не знал, есть ли в этом мире Лиза, есть ли смысл ее искать и спасать, или именно Лиза должна спасать его тело в двадцать первом веке. А она в Марракеше, в не самом цивилизованном мире с точки зрения европейцев и европейской медицины.
В прошлый раз перед его переходами в другие миры всегда случалась гроза, в этот раз грозы не было. Просто разговаривали о предстоящей поездке в отдаленные деревни. Непонятно, что спровоцировало перемещение.
В сгущающихся сумерках в сарае, в котором не было никаких источников света, народ разговорился. Тяжелые раздумья Миши прервала беседа давешнего седоволосого негра с его соседом с другой стороны. Седовласого, как оказалось, звали Набу, а его собеседника – Барак, и он был даже в рубахе все того же грязно-серого цвета. Они разговаривали на каком-то африканском наречии, и Миша их с трудом, но понимал. Возможно, это был навык бывшего хозяина тела, или подтянулись знания, полученные в прошлое перемещение.
Разговор оказался очень занимательным. Первый странный звоночек для Миши прозвенел, когда Набу рассказал, что его только что привезли на корабле из Африки. Вывод один – это уже не Африка. Следом Барак поведал, что старый хозяин решил его перепродать, и потому поместил в этот сарай, значит, Барак уже где-то жил в положении раба, и стал невольником уже некоторое время назад.
Вот тут-то стали понятны странные сны о нахождении на борту корабля. Значит, Миша тоже (вернее, хозяин тела) плыл на корабле работорговцев, и это реальные воспоминания несчастного негритянского мальчика всплывали в горячечном сне. Значит, все же это не Африка. Тогда что? Куда привезли рабов?
Стало понятнее, когда Барак обмолвился, что Вирджиния – не самый плохой вариант для рабов. Куда хуже могло быть, если попадаешь совсем на юг. Значит, Вирджиния. Значит, Северная Америка.
Миша по-русски прошептал себе под нос пару крепких слов. По-русски, чтобы никто не понял, приняв за одно из африканских наречий. Он опять оказался слепым котенком в сложившихся условиях.
Он выполнил свое обещание, которое давал сам себе под черным небом Африки. Ему тогда очень не хватало знаний географии, истории, биологии континента. Вернувшись домой, он прочитал все, что мог найти, касающееся Африки. Его уже можно было назвать экспертом в некоторых областях. Но стремление к знаниям ограничивались Африкой.
Мише в голову не могло прийти, что будет вторая серия приключений и придется пожить в Северной Америке все в тех же непонятных восемнадцатом или девятнадцатом веке. Вряд ли раньше, хотя Миша из курса школы не помнил, что было на американском континенте раньше восемнадцатого века. Насчет двадцатого века можно было еще подумать. Вроде, на юге рабы были и в двадцатом веке.
Набу услышал, что юный сосед что-то зло шепчет себе под нос, и повернулся к нему:
– Что говоришь, парень? Скажи мне, я понимаю твой язык.
Миша проглотил пару особо заковыристых простонародных русских определений собственной тупизны и безграмотности и решил присоединиться к разговору старших. Почитание старших, видимо, диктовало юное тело, да и сам Миша понимал, что придется соответствовать полученным внешним данным, потому говорил очень почтительно, как подросток, воспитанный в определенных традициях:
