– Дядя Барак, не сочти за дерзость, а что такое Вирджиния?
Набу и еще несколько мужчин присоединились к просьбе:
– Расскажи, Барак.
– Да что я знаю? Я сам здесь совсем недавно, меня, так же как вас, привезли на большом корабле. Знаю только то, что другие черные рассказывали на плантации, куда меня сразу с корабля продали. Они и сказали, что это место называется Вирджиния, а есть еще Кентукки, Алабама, Джорджия. Чем южнее продадут, тем хуже. Есть какой-то «Нижний Юг», как его называют, там рабам вообще жить тяжко. Там белые южане злее, говорят. А мы здесь на «Верхнем Юге».
– Что ты делал на плантации?
– Самую тяжелую работу делал. А для чего еще нужны чернокожие белым? На полях работал, за скотиной ухаживал.
– Дядя Барак, а почему тебя хозяин решил продать? Ты долго у него работал?
– Эх, парень, – вздохнув, проговорил Барак, – меня купил хозяин плантации масса Дэвис, да он помер. Приехал его сын. Сказал, что ему столько рабов не нужно, ну и оставил себе тех, которые на них давно работали, а меня решил продать. Еще была Эмми, но он ее продал соседу, у которого работает муж Эмми. Вот теперь прошу богов, чтобы не перепродали совсем на юг, уж больно разговоры про них страшные.
– А сбегать не пробовал, дядя Барак? – Миша решил повернуть разговор в нужное русло.
– Эх, какой ты бойкий, парень! А куда тут бежать? На большой корабль, чтобы попасть в Африку в родные места, не попадешь. Просто так болтаться не получится. У каждого черного должен быть хозяин или бумага от хозяина, что он тебя отпустил или ты выкупился. Бывает еще такая подорожная бумага, когда хозяин разрешает своему рабу в определенные дни отлучаться из поместья или дома. Остальных беглецов ищут специальные люди с собаками. Они-то местность знают, а черные не знают.
Полдня побегает такой шустрый малый в поисках свободы, да попадется ловчим отрядам. Там или собаки погрызут, или подстрелят, или кнутами отходят так, что жизнь не мила будет. Сколько таких разговоров я уже слышал! Каких крепких парней ловили да ломали! Раз сбежит, два сбежит – и уже кажется ему, что у хозяина всяко лучше, чем по лесам бродить, да к собачьему лаю прислушиваться. Собаки, если след возьмут, обязательно найдут!
Так что и не думай, парень, бежать. Невозможно здесь черному без вольных бумаг прожить.
Откуда-то из удушливой тьмы незнакомый голос добавил:
– Дадут тебе хозяева новое удобное имя и будешь ты всю жизнь жить под фамилией хозяина. Был Бонта из деревни Багани, будешь Том Гаррис господ Гаррис или Тоби Вильямс господ Вильямс. Эх, жизнь!
Барак добавил:
– Это точно. Хозяевам мое имя Барак не понравилось, и я у них был Мэт Даррел, под этим именем меня завтра продадут, и у меня будет новая фамилия от моих новых хозяев.
Старик Набу спросил:
– А те люди, Барак, которые жили с тобой на плантации, они давно уже в этой клятой Америке?
– Очень давно, Набу. Многие черные уже родились здесь, поженились, да детей нарожали. Совсем родные места уже забыли, привыкли к хозяевам, о свободе и не думают. Здесь много таких. Только спокойной жизни у них все равно нет. Здесь ты родился, или под солнцем Африки, но в любую минуту семью могут разлучить, мужа продать в одни руки, жену – в другие, а детей – вообще по разным местам разогнать.
Чей-то голос добавил:
– Это так. Продадут новым хозяевам, а те заставят взять нового мужа или жену. Сопротивляйся – не сопротивляйся, хозяину все равно, что где-то у тебя есть муж или жена.
– Вчера люди еще жили семьей, а сегодня уже в слезах и криках разъезжаются по разным хозяевам и знают, что вряд ли когда-то еще встретятся. Что тут бывает, когда детей от матерей отрывают! – с тяжелым вздохом договорил Барак.
Повисла звенящая тишина. Тихий женский голос произнес:
– Двух детей, двух моих крошек отняли у меня. Я их никогда не увижу. Такая у нас судьба в этой Америке. Отвернулись от нас боги.
От двери в сарай раздался громкий стук, дверь отворилась, пропуская с улицы свет от костра, и раздался громкий голос, кажется, все того же веселого разносчика еды. Говорил он действительно по-английски, в этом Миша был уже совершенно уверен.
– Ну-ка спать, чернявые! Утром чуть свет встанете и приведете себя в порядок, чтобы понравиться покупателям. У каждого из вас завтра появится хозяин. Наш мистер Сэм Робинс очень не любит, когда товар плохо выглядит и не продается сразу. Так что, укладывайтесь, а мы вас, красавчики, будем охранять всю ночь, – оратор хрипло захохотал и закончил, – чтобы никому не пришло в голову бежать.
Пойманные рабы потом очень скверно себя чувствуют, познакомившись с нашими собачками и кнутами. Раны мучительно долго заживают и сильно болят, имейте в виду, не будь я Пит Деррик. Вы меня не понимаете, дикари, но среди вас есть те, кто уже пожил в нашей прекрасной Америке. Переведите всем остальным на вашем варварском наречии.
Охранник, оказавшийся Питом, захлопнул дверь и задвинул лязгнувший засов. Миша почти все понял из этой речи, всем остальным угрозы Пита перевел Барак. В темноте послышались шуршание, вздохи, сдавленное рыдание, но вскоре все затихло.
Миша с трудом улегся, стараясь не тревожить раны. День закончился, а никакого даже намека на план действий не появилось. В голове проносились только безрадостные мысли.
– Вот хреново. Удрать пока точно не получится. Никакой железки нет, нечем поковырять замок на кандалах, а с ними в окошко не пролезть не получится, да и без кандалов вряд ли выйдет. Раны болят, и народу вокруг много, неизвестно что за люди. Темно, хоть глаз выколи. Рабам свет не полагается, видимо.
Придется осматриваться в этой чертовой Вирджинии и плыть по течению. Плыть по течению – это значит завтра получить хозяина. Ну да ладно, не в первый раз. И сейчас, судя по всему, тоже какой-то хозяин есть, какой-то Сэм Роббинс. В прошлый раз в клятой Африке тоже хозяева были, правда, не все выжили. Лишь бы Лизка в этой истории не пострадала. Достался же ей муж незадачливый, то в одну ситуацию попадет, то в другую.
Михаил поерзал, устраиваясь на правом боку, закрыл глаза и приказал себе уснуть. Получилось не сразу. Сначала в голове возникли картинки из жизни в родном дальневосточном городе. Потом лежал и вспоминал, как ездил с Лизой в свадебное путешествие в Таиланд, как они вдвоем почти ежегодно изучали Африку, пытаясь найти место, где могла быть та деревня Камни, которую основал Миша с чернокожими друзьями.
Только рождение близняшек заставило изменить эту привычку, и потом еще дважды Миша ездил один, потом мама взяла на себя заботу о подросших внуках, и они снова ездили вдвоем, а однажды даже вчетвером с детьми, но тогда маршрут был выбран максимально щадящим. Пришлось на это пойти, потому что дети, которые в очень адаптированном варианте знали историю с путешествиями своего папы, измучили просьбами показать Африку. Истории, конечно, рассказывались им в формате придуманных сказок, но ребятишки очень привязались к героям историй.
Эта странная привязанность к путешествиям в Африку удивляла не только маму, но и коллег по отделению полиции и руководство. Но чаще всего начальство шло навстречу странным привычкам семейства Беловых и давало отпуск им одновременно.
Наконец Миша уснул.
Сны уже не были кошмарными. Но память тела взяла в них верх, и Миша с щемящей нежностью наблюдал картинки из жизни черного подростка. Он многое уже видел в своем прошлом африканском приключении, и ему все было понятно в этих видениях.
Сначала он видел, как со стуком пестиков, которыми женщины растирали просо, кускус и земляные орехи, просыпается глухая африканская деревушка. Потом хозяйки добавляли в получившуюся смесь муку футо и получалась немного сладкая каша, которую с удовольствием поглощала большая семья. К вечеру в деревне возвращались мужчины-охотники, чаще всего они приносили антилоп, и тогда до темна взрослые занимались чисткой и выделкой шкур.
Затем появились сцены обучения. Видимо, обладатель тела очень любил учиться, и он вспоминал, как возле центрального баобаба собиралась толпа ребятишек, и высокий худой старик что-то им рассказывал.
Не было сомнений, снились самые запоминающиеся моменты из жизни, или то, что оказало влияние на жизнь парня, его семьи и деревни. Потому пришлось пережить тяжелые минуты расставания с умершими родственниками. Причем, память возвращала в те дни очень глубоко, заставляя вспоминать, как удары барабанов разносили по округе весть о тяжелой утрате, чтобы все знавшие покойника могли присоединиться к прощанию.
Перед Мишей проходила траурная церемония. Он видел, как мужчины приносили обтесанное бревно, на которое укладывали обернутое в белую ткань тело усопшего, и плакальщицы обходили вокруг него с молитвами и причитаниями.
Потом картинка прерывалась, видимо, тело парня не хотело возвращаться к тяжелым минутам предания земле. Зато всплыли картинки ежедневной жизни мирного селения, как женщина, видимо, мама, потому что тело очень сильно реагировало на стройную высокую негритянку, работает на примитивном ткацком станке. Миша долго смотрел на то, как спряденные нити превращались в полосы ткани на ножном деревянном станке, а потом наблюдал, как хозяйка смешивала воду, золу и листья индиго, чтобы получить ткани темно-синего цвета.
Видимо, тело молодого негра до такой степени испытывало тоску по привычной жизни, что картинки африканского быта доминировали в сознании и не давали Михаилу вспомнить эпизоды из его жизни в двадцать первом веке. Только под утро во сне промелькнул образ Лизы, и от этого Миша проснулся, как от толчка.
Да, локация и вводные за ночь не изменились. Все тот же сарай где-то в рабовладельческой Вирджинии и черное тело подростка. Все же это не был просто кошмарный сон, и вокруг него лежали люди, которых сегодня будут продавать и покупать. И его тоже кто-то купит.
К тому моменту, когда загремел закрывающий засов и двери распахнулись, все уже проснулись и вопль Пита Деррика о том, что пора жрать и убираться к новым хозяевам, никого не разбудил. Барак обреченно перевел эти слова для всех.
Миша безропотно съел жидкую кашу и стал ждать, что же будет дальше. Почему-то сегодня, когда тело стало болеть чуть меньше, вчерашнего подавленного состояния не было. Появилась непонятно на чем основанная уверенность, что все завершится хорошо, как и в первый раз. Теперь оставалось только пройти предлагаемые судьбой приключения. Мучила только мысль о Лизе. Он – мужчина, он справится. Лишь бы жене, детям и маме ничто не угрожало.
Вскоре снова распахнулась дверь и вошел солидный мужчина лет пятидесяти в сопровождении все того же Пита. Мужчина оглядел присутствующих и звучным голосом произнес:
– Ну что, пора готовиться к торгам. Вам дали возможность отдохнуть, и вы должны показать себя в лучшем виде, чтобы вас захотели купить. Хватит есть мой хлеб. Не сметь выглядеть хмуро. Не сметь стонать и жаловаться на раны, – тут мужчина бросил мимолетный взгляд на Мишу, – все свои раны вы заслужили, и нечего выставлять их напоказ. Улыбаться и быть почтительными – так должен вести себя хороший раб. Почтенные покупатели любят, когда товар хорошо выглядит, поэтому сейчас натрете свои грязные тела этой штукой, которую вам выдаст Пит. У кого есть раны – он выдаст мазь, я слишком добрый хозяин, чтобы заставлять вас страдать.
Пит радостно заржал, подобострастно заглядывая в глаза мужчине, а тот закончил свою речь:
– Через полчаса каждый из вас должен сиять на солнце. Все, приступайте. Скоро начнут собираться покупатели, нельзя заставлять их ждать.
Мужчина подождал, пока добровольный переводчик Барак перевел его слова, и вышел из сарая, а Пит притащил какую-то плошку с маслом, которое следовало нанести на кожу для блеска. Обещанную мазь от ран он просто плюхнул ложкой из большой банки на ногу Мише и еще двум мужчинам, наказав намазать на нужные места, и тоже ушел. Все помолчали, потом потянулись к плошке. Барак выразил общее мнение:
– Ничего не поделаешь. Они здесь хозяева и придется делать все, что скажут.
Миша вздохнул и принялся отдирать присохшую к ранам ткань штанов, чтобы нанести подозрительного вида субстанцию. Было очень больно, раны закровили, но делать было нечего. Обезболивающее рабам не полагалось. Зато получилось изобрести пару новых замысловатых ругательств. Ребята из родного отделения оценили бы.
Глава 3. Торги
Сначала рабы очень медленно шли по какому-то пыльному маленькому городку. На мужчинах и Мише были ножные кандалы, а их руки были связаны за спинами. Женщинам оставили кандалы, но руки не связали, поэтому они продолжали держать или нести детей.
На небольшой базарной площади, на которой торговки раскладывали свои товары, их завели в просторный сарай, в котором уже находилась еще одна группа несчастных, состоявшая в основном из женщин и детей.
Удивительно, но даже маленькие дети вели себя непривычно смирно. Женщины тихо плакали и судорожно обнимали своих малышей, а они испуганно молчали, предчувствуя что-то очень страшное. Конечно, женщины надеялись, что их продадут в одни руки, но все знали, что эти надежды сбываются редко.
Очень скоро появился вчерашний мужчина, видимо, хозяин Сэм Роббинс в сопровождении двух подручных. Судя по поведению мужчины, вторая группа невольников тоже принадлежала ему. Он прошелся между людьми, сидевшими на полу со связанными за спиной руками. Он внимательно разглядывал свой товар, а потом подручные по его знаку принялись пинками поднимать всех на ноги. Вставать со связанными сзади руками многим было непросто, а мистер Роббинс недовольно покрикивал:
– Улыбки, где ваши улыбки? Вы должны выглядеть довольными жизнью, уберите кислые рожи. Сегодня очень много покупателей, торги должны пройти отлично. Если кого-то не купят, тому пайка на ужин будет урезана вдвое.
Двумя пальцами он растянул свои губы, демонстрируя, какой широкой должна быть улыбка каждого.
Несчастные невольники вставали, позвякивая кандалами.
Почти сразу в сарай заглянул молодой незнакомый парень, который крикнул:
– Масса Роббинс, я запускаю покупателей, которые хотят предварительно посмотреть товар?
– Да, запускай. Эй, вы, улыбаться! Кто там рыдает? Мои парни помогут вытереть вам слезки. Правда, парни?
Подручные Роббинса довольно заржали.
Дверь отворилась и в сарай потянулись посетители. Они принялись ходить вокруг рабов, возле некоторых останавливались, рассматривали бицепсы, заставляли показывать зубы, приказывали прыгать. От группы женщин с детьми раздавались голоса матерей, умолявших купить их вместе с детьми. Каждая утверждала, что дети послушные, от них не будет проблем, и они смогут хорошо работать. Кто-то из женщин лепетал свои просьбы по-английски. Видимо, они уже давно были привезены и умели говорить по-английски. Остальные что-то просили на африканских наречиях, стараясь донести до покупателей просьбу не разлучать с любимыми детьми.
Миша не думал, что процедура окажется такой эмоционально тяжелой. Он даже не сразу понял, что высокая сухопарая белая женщина обращается именно к нему:
– Эй ты, что умеешь делать? Почему весь в ранах?
Он ее немного понимал, поскольку английский в школе учил, но реагировать никак не стал. Откуда-то из-за спины Миши раздался бодрый голос Роббинса:
– Мисс Дэвис, это отличный парень. Он пока говорит только на своем варварском языке, но он выучится и будет делать все, что скажете. Смотрите, какие крепкие ноги и руки! Он будет послушный и верный, я вас уверяю!
Женщина недоверчиво хмыкнула:
– Я вижу, какой он будет послушный, мистер Роббинс. Уж я-то след от кнута всегда отличу от других ран. Вид у него как у звереныша, хлопот с ним не оберешься. Лучше кого постарше присмотрю, кто уже успокоился и понял свою рабскую долю.
– Отличное решение, мисс Дэвис, – мистер Роббинс был само очарование и словоохотливость, – пройдемте, я покажу вам хорошего, крепкого мужчину, который будет преданным помощником. Ваш батюшка будет доволен такой покупкой.
Мистер Роббинс подхватил мисс Дэвис под локоток и увлек ее в сторону, а на Мишу оглянулся и нахмурил брови. Тут же рядом появился один из его помощников и прошипел на ухо:
– Улыбайся и отвечай на вопросы, когда к тебе обращаются. Понял? Иначе узнаешь, что такое кнут в опытных руках.
Считая, что Миша его не понимает, помощник Роббинса оскалил зубы в подобии улыбки и ткнул в нее пальцем для большей убедительности.
Поскольку рядом с Мишей остановился еще один потенциальный покупатель, парень отскочил в сторону, подобострастно улыбаясь.
Пухлый невысокий мужчина с трубкой в зубах со знанием дела принялся крутить Мишу из стороны в сторону, больно ощупывая мышцы и не обращая внимания на раны. Потом внезапно надавил своими толстыми волосатыми пальцами в районе челюсти, и Миша невольно открыл рот. В ту же секунду тяжелый сапог встал ему на стопы, делая невозможным то, что любой мужчина сделает автоматически – удар коленом до того места, до которого дотянется ногами в кандалах. Идеально дотянуться до паха.
Стало понятным то, почему руки были связаны за спиной, это вообще не давало возможности делать резкие движения. Мужчина раздвинул его челюсти и заглянул в рот, как это делают при покупке лошадей.
Это было неожиданно, больно и неприятно, а Миша даже не смог сжать зубы. За спиной пухлого покупателя стоял помощник мистера Роббинса и многозначительно поигрывал плеткой. Потом опытный покупатель оттолкнул Мишу и перешел к следующему заинтересовавшему его рабу.
Михаил не собирался сопротивляться. Он планировал равнодушно пережить процедуру, не вызывая нареканий, получить нового хозяина, а уж потом сбежать. Как? По обстоятельствам.
Но толстый покупатель вывел его из почти медитативного состояния, в которое Миша старался себя погрузить, чтобы максимально отстранено перенести процедуру. Он понимал, что будет неприятно, но бесцеремонный покупатель пробил выставленную защиту, а уголки губ, видимо треснувших во время скотского осмотра, сильно щипало. Судя по всему, от уголков губ стекала кровь.
Пока Михаил успокаивался и восстанавливал дыхание, он даже не очень обращал внимание на покупателей, которые останавливались возле него. Больше особых издевательских процедур ему не досталось, но в голове крутились невеселые мысли: «Закон подлости, закон подлости. Он обязательно сработает, и купит как раз этот… боров. Крепись, Мишаня».
Вскоре господ покупателей попросили выйти из сарая, поскольку начиналась сама процедура торгов.
***
На помост рабов выводили по указанию мистера Роббинса и только по ему известному принципу. Немного понаблюдав, Миша понял, что он старается сохранить интерес покупателей и чередует свои лоты разной степени привлекательности для покупателей. Видимо, он не хотел, чтобы публика расходилась раньше времени и все время подстегивал интерес.
В самом сарае было не все слышно, что происходило на улице, но временами долетали слова, которыми Роббинс расхваливал товар. Судя по громким крикам и плачу женщин, их все же разлучали с детьми, и это было самое тяжелое, что чувствовал Миша. В голову лезли непрошенные мысли, представлялось, что это его детей продают, а кричит Лиза, которую разлучают с сыном и дочерью.
От этих мыслей было невозможно избавиться. Он не мог даже закрыть уши из-за связанных рук, потому слышал все истерические вопли и плач. Единственное, что он мог сделать, это мысленно молиться богу, чтобы у семьи в двадцать первом веке все было хорошо. Он молился как мог, не зная ни одной молитвы.
Мишу и Барака вызвали на помост, когда сарай почти опустел. Один из подручных Роббинса больно схватил подростка за предплечье и заставил встать. Михаил шагал к выходу с единственной мыслью: «Скорее бы все это закончилось. Все вынесу, все сделаю, всех накажу по всей строгости своего закона. Дайте только осмотреться и развяжите руки, уроды».
День казался очень ярким и солнечным, особенно после полумрака сарая. Когда глаза Миши привыкли к свету, он увидел, что вокруг помоста размещены деревянные скамьи для самых уважаемых покупателей и покупательниц. Очень неприятным было видеть сидевшего в самом первом ряду толстого бесцеремонного мужчину, заглядывавшего ему в рот.
За скамьями тоже толпилось немало народа, в основном, мужчин. Некоторые держали в поводу лошадей. Неподалеку были видны торговцы мелким товаром, все же обычно это была рыночная площадь. Еще дальше виднелись многочисленные повозки, ожидавшие своих хозяев.
Миша привычно прикинул количество присутствующих людей и решил, что всего человек сто, вместе с теми, кто занимался мелкой торговлей и их покупателями. В голове мелькнула озорная мысль: «Граждане, больше трех не собираться».
Возле помоста, поигрывая кнутом, прохаживался мужчина в одеянии, слабо напоминавшем полицейскую форму. Огромная грубая кобура явно была не пустой, а скорее всего с допотопным оружием. Но даже допотопное оружие – это все же оружие. Тем более, что наметанный взгляд полицейского Михаила Белова определил, что большинство мужчин тоже вооружены.
Еще рядом с помостом Миша увидел маленький грубо сколоченный столик, за которым сидел скучающего вида худощавый мужчина с франтоватыми усиками.
Где-то Михаил это уже видел, в каком-то фильме у себя дома в двадцать первом веке. И одежда присутствующих была очень похожа на то, что он видел в этих фильмах: женские длинные платья, капоры и шляпки, зонтики от солнца, кургузые сюртуки – все знакомо, все, как в театре.
Такое дежавю вдруг вернуло его мысли к той, что крутилась в его голове вчера: это все шоу, розыгрыш. И сейчас артист, который играет мистера Роббинса, радостно закричит:
– И это все сюрприз! Капитан Белов, вы все приняли за чистую монету! Ах, как смешно! Какой вы… тупой. Смывайте грим.
Чуда не случилось. Мишу вытолкали на середину помоста, и мистер Роббинс произнес свою речь – очень яркую и где-то даже вызывающую слезу. В маркетинге он был дока.
– А вот, дамы и господа, юный черный джентльмен. Ему лет десять-двенадцать, точно он не знает. Простим ему это, ведь воспитывался он под небом ужасной Африки. Когда тебя окружают дикие сородичи, готовые сожрать друг друга, а за каждым кустом подстерегают хищные звери, желающие человечинки, некогда следить, сколько лет ты смог прожить. Он пока не знает нашего языка, но скоро научится, потому что он очень сообразительный. Я в это верю.
