И тут Ратибор оглядел всех присутствующих и понял, что все женщины ждут его ответа с большим интересом. С большим, большим интересом. И он снова вынужден был отвечать на вопрос, на который ему отвечать не хотелось:
– Заказав мне таких не попадалось, но о таких я слышал пару раз.
– Ну вот, всё и стало на свои места, – Мория подняла вверх леденец, а потом указала им на молодого человека. – Вот за кого тебе, Лея, нужно выходить замуж. А не за этого сутулого дурака Аарона Цукера с его астмой.
– Да она не пойдёт за него, – сразу засомневалась Нуит, – господин шиноби… – тут они почти синхронно замотали головами: нет, это невозможно. И после пояснила: – Он же гой.
– Не пойдёт? – теперь девчушка смотрела на своих сестёр с одним телом с явным презрением. – Да она выскочит за любого, если у того будут шекели, – и пока Нуит снова не засомневалась, девочка добавила: – Да и папаша наш будет не против, – она махнула леденцом в стиле «я вас умоляю» и добавила со знанием дела: – Лишь бы зять был при деньгах, да ещё с такой перспективной профессией. Говорю же, такой юноша намного выгоднее для всей семьи, чем этот дурень Аарон Цукер с его долей в скобяной лавке отца, астмой и наследственной близорукостью.
Признаться, беседа принимала всё более неожиданный для шиноби оборот, и он не был к этому готов. Уж жениться он не собирался точно, даже при том, что… Лея, после того как речь зашла о ней, раскраснелась, а её и без того выразительные глаза засияли, словно первые звёзды на ночном небе. В общем, сейчас она была особенно соблазнительна и внимательно слушала всё, что о ней говорят, молчала, не стесняясь при том поглядывать на юного шиноби, как будто оценивая его. И это его, человека, безусловно подготовленного ко всяким возможным неожиданностям, шокировало. Хотя бы потому, что за всю его наполненную самыми разнообразными тренировками жизнь к такому его никто не готовил. Вида он, конечно, не подавал, слушая собравшихся тут девиц, внешне выражал при том полнейшее хладнокровие. Но вот мыслями юноша был близок к панике:
«Ну нет… Ничего у них не выйдет. Нет… Я не собираюсь жениться. Мой сенсей назовёт меня дураком, если такое случится. И будет прав. Путь шиноби и семейная жизнь почти не совместимы. Надо бы им как-то об этом намекнуть. Может, сказать, что я не приспособлен к семейной жизни из-за тяжких травм, полученных в схватках?».
Хотя, поглядывая на очаровательную Лею и чувствуя в себе к ней ощутимый интерес, он понимал, что приспособлен, и даже при других, каких-нибудь абстрактных обстоятельствах, будь он кем-нибудь другим, искал бы расположения такой милой девушки.
Но, к облегчению его, в этот разговор вдруг вмешалась Нуит, она хмыкнула и заявила шепеляво:
– Конечно, наша принцесса выйдет за гоя, да она и за козлолося выскочит от огня непреодолимого, у нашей Леи давно уже свербит в одном месте, аж зубы сводит…
– Ты дура? – взвизгнула Лея, взглянув на голову сестры, и покраснела ещё больше. Дева была возмущена и от того стала ещё краше.
– Нуит! – вслед за нею взвизгнула и мамаша девочек, сверкнув глазами, полными свирепости, в сторону обеих голов. – Ты обалдела – такое говорить при посторонних? Что о нас будут люди думать? – она тут же оборотилась к шиноби: – Это она у нас шутит так. Лея вовсе не такая. Она скромная и целомудренная.
– Да, – подтверждает сама прекрасная Лея. Ей, кажется, стыдно за своих родственниц. – Вы уж извините, господин шиноби, у них головы-то две, а мозг на двоих один получился, вот и шуточки у них всё про козлолосей выходят. Другие шутки у них не получаются.
А шиноби вдруг и говорит ей спокойно, тоном опытного врачевателя:
– Что в теле молодом горит огонь желания, то о здоровье тела говорит. А вот отсутствие подобного огня в невесте юной пусть жениха насторожит серьёзно.
– Понятно тебе?! Насторожит… – воскликнула прекрасная Лея, победно взглянув на свою сестру-сестёр. – Дуры!
– Мамаша-а! – сразу заныли в один голос Нира и Нуит. – Эта шаболда опять начинает…
– Сами вы шаболды! – огрызнулась Лея.
– Всё, хватит! Замолчали все, – оборвала их мать весьма резко. От негодования погрозила дочерям пальцем, всем по очереди, причём «головам» каждой по отдельности, поправила юбки, уселась поудобнее и тут же сменила тон: – Господин шиноби, наша служанка сказала нам, что вы её излечили от болей в пояснице. Ходит вон, поёт свою мерзкую песню тоскующей гойки теперь, а ведь с утра только кряхтела да ругалась. Еле бродила по дому, хоть на козлолосюшню её веди да секи там. А тут враз переменилась. И говорит, что вы её облагодетельствовали. Вы ведь, как я про таких, как вы, слыхала, не только людей режете, душите да травите, вы же ещё и лечите, не правда ли?
– Лечат, лечат, – уверенно вмешалась младшая, энергично облизывая леденец своим синим языком, – это они для разнообразия, чтобы карму поправить, – и, уже стоя рядом с Ратибором, продолжила, как бы успокаивая: – Ты не бойся, мы тебя вообще-то не жениться сюда позвали, мы тебя позвали, потому что у папаши нашего нет денег врача к нам позвать. А он мне нужен, – и девочка, видя, что шиноби внимательно смотрит на неё, кивает головой: – Да, да, мне… Вернее, не мне, а моей мамаше, я бы на то и внимания не обратила, поболит, да и пройдёт, но она у меня мнительная.
– И в чём же ваша хворь? – интересуется Ратибор, и тут его посещает одна мысль: «А вдруг заплатят? Да. Это было бы очень кстати».
И вправду денег у него было очень мало, он отдал почти всё своему неожиданно обжёгшемуся кислотой старшему товарищу на лечение, хотя им обоим наниматель выдал по приличной сумме перед дорогой.
– Да вот, – девочка широко разевает рот и показывает ему что-то там. – Вот тут…
– Мне нужен свет, – шиноби пытается разобраться, – но я скажу вам сразу, стоматология – отдельное искусство, ему я не обучен.
Лея подносит ему лампу, и тогда он, чуть оттянув щёку девочки пальцем, всё понимает:
– Но, слава Богу, дело тут простое. Молочный зуб ещё не выпал, и взрослому расти мешает. Сейчас мы это разрешим, мне лишь за инструментами сходить придётся, – говорит он, продолжая заглядывать в синий от леденца рот ребёнка.
– Правда? – радуется мамаша. – Вы всё сделаете?
– Попробую, – отвечает молодой человек и уходит. Возвращается со своим ларцом, из которого достаёт небольшие щипцы.
– А анестезия?! – воскликнула Мория.
– Я полагаю, в ней нужды не будет, – заверил девочку шиноби. – Прошу вас рот открыть.
– Смотри там, не вырви мне лишних зубов, эскулап, – предупредил юношу ребёнок и раскрыл пошире рот.
А дело оказалось простым, едва он смог уцепится за молочный зуб, как тот едва ли не сам отвалился.
– Всё, дело сделано, – сказал Ратибор, кладя зуб себе на руку. – И вот она, причина беспокойств.
– А не больно было, – сообщила Мория, пробуя языком новый зуб.
– Вот, это ваше, – шиноби отдал зуб девочке и повернулся ко всем остальным. – А мне пора уже, не следует хозяев донимать излишним пребываньем.
«Всё равно ничего за такую безделицу они не заплатят. Кровные очень не любят платить гоям. Очень».
– Мамаша, – почти взвизгнула после его слов Нира, – он уходит!
И потом они слаженно, в один голос с Нуит, словно репетировали это, воскликнули вместе:
– А как же мы?
Мать кивнула им: да-да, я помню, помню, – и с улыбкой благосклонности обратилась к молодому человеку:
– Дорогой шиноби, а не могли бы вы посмотреть и Ниру с Нуит?
– Ну, если речь опять пойдёт про зубы… – начал было он, но женщина его остановила:
– Нет, не про зубы, у нас тут другая беда.
– Чирей нас одолевает! – сразу сообщила ему Нуит.
– Под мышкой, – добавила Нира.
– Уже неделю изводит, – продолжила Нуит. – такая подлость, играть нам нет никакой возможности с ним.
– Они так мучаются, – вздохнула их мать. – Может, посмотрите?
– М-м… Болезнь всех жителей болот, – кивал понимающе Ратибор. – Где хляби ядом местности отравят, там и фурункулы всегда. Обычное то дело. Ну что ж, такая хворь мне по плечу, извольте показать.
Нира с Нуит, ни секунды не мешкая и не проявляя никакого стеснения, сняли с себя блузку и подняли левую руку.
– Вот он, – сказала Нуит.
– Играть мешает, – повторила Нира.
«А может, и заплатят… хоть что-нибудь. Тут дело уже посерьёзнее, чем зуб. Но сам про деньги я бесед не заведу».
– Они у нас на пианино тренькают весь день, – сообщила Мория. – Одолели уже, из-за их игры у нас барсулени отказываются пороситься. Звери пребывают в чёрной меланхолии из-за ихнего нескончаемого Шопена.
– Заткнись… – прикрикнула на неё Нира. А Нуит добавила весьма вовремя и впопад: – Обезьяна!
Свиньин при том заметил, что выходит у этих голов всё на удивление слаженно. Он даже подивился тому.
«Не иначе, у них, кроме физиологической связи между их головами, есть ещё и ментальная! Удивительная конструкция».
Но пока он размышлял о всяких тонких материях, Нира-Нуит, оставшись в одной нижней рубахе, уже стояли возле него, подняв руку и демонстрируя ему свою подмышку; повернув к шиноби обе головы, они спросили: – Ну, что скажете?
Да, это был знатный фурункул, крупный, глубокий и безусловно болезненный. И тогда Ратибор встал и попробовал лоб одной из голов, у Нуит; он сразу понял, что температура в их организме нормальная, но, понимая, что вторая может обидеться, попробовал лоб и у Ниры.
Глава 7
– Ну, эскулап, что скажешь? – интересовалась Мория, крутясь рядом с ним. Она уже почти прикончила свой леденец, и весь её рот был синий. – Большой прыщ?
– Беда не в том, что он велик, а в том, что он глубок. Сам быстро не прорвётся, – отвечал ей Свиньин, трогая воспалённые ткани вокруг фурункула.
– Ой, – воскликнула Нира.
– Больно! – тут же следом отозвалась Нуит.
«М-м… Как любопытно; а значит, что сигналы болевые приходят к ним почти одновременно».
– Вскрывать думаешь? – лезла под руку Мория, она хотела видеть всё, что делает молодой человек.
– Придётся, сам он не созреет долго, – отвечал ей Ратибор.
– А нож у тебя есть медицинский? – не отставал ребёнок.
– Есть, – она, конечно, ему мешала, отвлекала, но он был терпелив. – Он называется ланцет.
– Анестезия? Есть у тебя?
– В наличии, я сам её готовил.
– Яд пиявки?
И тут шиноби взглянул на неё с неподдельным интересом. Девочка была и вправду необыкновенно… любознательна. И безусловно сообразительна.
– Да, яд пиявки, – согласился он и достал нужный пузырёк.
– Ой, – начала причитать Нира, – сейчас больно, наверное, будет.
– Мы так плохо переносим боль, – захныкала Нуит.
– Мы просто не созданы для этого жестокого мира, – продолжала причитать Нира, глядя с ужасом, как юный шиноби макает иглу в склянку с анестетиком.
– Почувствуете только лишь укол, – пообещал им молодой человек и тут же воткнул иглу.
– А-а!.. – заорала Нуит.
– А-а!.. – поддержала её Нира. – Мы не перенесём этого.
– О Господи, – поморщилась старшая сестра. – Какие ж дуры.
– Лея! – одёрнула её мать.
– Всё, нам надо подождать секунд пятнадцать; как анестетик заморозит ткани – приступим к делу, – пояснил шиноби, пряча иглу и скляночку с тёмной жидкостью в свой ларец. – Мне будут надобны бинты иль чистый материал.
– У нас всё приготовлено, мы всё заранее принесли, – сообщила ему младшая из дочерей и сама достала из сундучка в углу моток светлой ткани. – Вот! А иголка с ниткой у тебя есть?
– Здесь не нужны они, – отвечал Ратибор, беря в руки хирургический инструмент. – Такой разрез я зашивать не стану. Он будет мал, затянется он быстро.
– Ну что он там копается? – интересуется Нира, которой ничего не видно. – Когда начнёт же? Я больше не могу уже…
– Уже режет, кажется… – отвечает ей Нуит.
– Режет, режет… – заверяет сестёр младшая. – Всё, взрезал…
– Фу, – морщится старшая. – Какая мерзость.
– Лея! – снова осаживает её мать.
– Мамаша! – снова вопит Нуит. – Чего она? Пусть отстанет.
– Она нас донимает снова! – хнычет Нира.
– Лея! Уйди отсюда, – злится мать. – Или не лезь.
– Всё, – заканчивает Ратибор. – Дренаж тут будет лишний, но зашивать разрез не стоит. Всё скоро кончится, в три дня, даст Бог, благополучно. Теперь нужна вода мне.
Он приклеил кусочек ткани к разрезу, но не плотно, скорее чтобы рана не пачкала одежду.
– Вода! – восклицает Мория, открывает дверь комнаты и кричит в коридор. – Монька, Монька, ты где?! Господину лекарю вода нужна!
И теперь в её голосе слышалось уважение к «господину лекарю». Глядя, как Ратибор заканчивает дело, девочка сказала ему:
– Я тоже пойду в доктора.
На что её мамаша сделала круглые глаза: что ты несёшь, чадо? И, уловив посыл матери, шиноби произнёс:
