– Точно, – Нира подняла палец. – И еду.
И, больше даже не взглянув на молодого человека, она-они направились к двери, о чём-то тихо переговариваясь.
– Успехов вам желаю, – сказал Ратибор, когда они выходили из его комнаты. Но девицы даже не повернулись к нему, чтобы попрощаться, так были увлечены.
«Заняты. Ну и славно, а олигофрен-жених пусть живёт себе».
Он запер за ними дверь. Жаль, что у него теперь не осталось времени на чтение. Молодой человек разделся и, прежде чем улечься, сделал несколько расслабляющих мышцы спины упражнений и несколько раз медленно и глубоко вздохнул, намеренно вызывая зевоту. Вот теперь он был готов ко сну. Спокойному и глубокому. Он улёгся в кровать.
«О, а Монька-то не обманула. Это, кажется, лучшая кровать, на которой мне довелось когда-либо спать».
Да и что там говорить, он всю свою жизнь спал либо с матерью в каморке при библиотеке, на узенькой дощатой кровати, либо в помещении, больше напоминающем монашескую келью. Да, именно там, в той келье, пока был на обучении у своего учителя, он и проспал девять лет. Без матраса, а вместо подушки используя обёрнутую в дерюгу чурку. Ещё были полати в барских домах, дурные кровати в дешёвых комнатах полусгнивших трактиров, вот, в общем, и всё. Поэтому эта кровать и была лучшей в его жизни.
Он уже начал потихонечку погружаться в сон, и мысли его стали приобретать причудливые формы и заканчиваться несуразицами, но тут в коридоре снова послышались шаги. И, вспомнив, что сейчас он тут единственный постоялец, Ратибор сразу насторожился, позабыв про сон.
«Нет, не Монька, и не хозяин, и не Нира с Нуит».
Поступь этих людей ему была уже знакома. И натренированное ухо его не обмануло. Шаги были лёгкие, но уверенные, не мужские, не шаркающие и не короткие.
«Неужели Лея? Ну а кто ещё… Это несомненно женщина… Ну не мать же семейства!».
Да и в дверь его постучали без всякого стеснения. И когда шиноби встал и подошёл к ней, он почти знал, чей услышит голос; тем не менее он спросил:
– Кто там?
– Это я, – ответила Лея, видимо, полагая, что этих двух слов будет достаточно для начала разговора. Мол, по голосу узнаешь.
И тут сердце юноши словно с ума сошло. Все его дыхательные практики, все его упражнения по расслаблению перед сном сразу пошли прахом… Пошли? Да нет… Полетели. Ведь как только он услыхал этот голос, как только услыхал… И в представлениях его тотчас начала выплывать из недр памяти прекраснейшая из всех картин, которые он только видел в своей жизни, а на картине той красовался наипрекраснейший девичий зад, подтянутый и, что называется, сбитый, который, выгодно подчеркивая его, обтягивало нижнее бельё с лёгкой резинкой, которую ему пришлось чуть опустить, чтобы произвести операцию.
И в жилы его, в его кровь тут же хлынули жутчайшие коктейли из отборнейших гормонов, да ещё в таких количествах, что взорвали бы голову и взрослому мужчине. И непонятно, где он взял силы, что не отодвинуть тут же с лязгом засов и не распахнуть дверь, чтобы увидеть ту самую, что послужила причиной его необыкновенного возбуждения. И всё-таки он устоял перед спонтанным и необдуманным желанием и… не открыл ей дверь, а, собравшись с духом, ответил голосом, который был не очень твёрд:
– И что вам нужно, Лея, госпожа?
– Дверь-то откройте, лекарь. Мне, что, из коридора с вами разговаривать? – донеслось из-за двери, и в голосе девушки отчётливо проступали нетерпение и укоренившаяся привычка капризничать. И снова кровь забурлила в юноше, прилила к лицу и даже к ушам. И ему снова пришлось выжидать несколько секунд, приводя себя к обычному своему хладнокровию. Ну, насколько это было, конечно, возможно в эту минуту. И дверь… не открыл, а лишь сказал:
– Говорите, что вам угодно, госпожа Лея.
– Да мне угодно, чтобы вы взглянули… Болит у меня, – почти раздражённо произнесла девица и для убедительности ещё пару раз постучала в дверь.
– Что у вас там ещё болит? – интересовался шиноби, но двери не открывал.
– Да откройте уже, – раздражалась девушка всё больше, теперь она начала дверь ещё и дёргать. – Мне нужно вам показать рану.
– Мне нет нужды её смотреть, – тут уже Ратибор полностью взял себя в руки. – И ничего у вас там болеть не может. Идите спать, госпожа Лея, пока на шум не сбежались ваши родители. А если вас и вправду беспокоит что-то, приходите с матушкой.
– Что? – за дверью вдруг стало тихо. – С матушкой? – потом некоторое время в коридоре висела пауза, а затем послышалось: – Ну и дурак ты, шиноби!
И уже после стали слышны удаляющиеся шаги. Свиньин ещё несколько секунд стоял у двери.
«Надеюсь, что младшая из сестёр уже спит».
И он направился к своей кровати. Улёгся в неё, в удобную, и ещё долго, минут пять или шесть, не мог заснуть, потому что размышлял о том, что могло бы произойти, если бы он проявил слабость и открыл бы дверь. И у него было чёткое понимание того, что это могло привести к неприятным последствиям, которые могли повлиять на успех его предприятия. На выполнение первого в его карьере задания. Задания безусловно важного, в котором волею судеб ему выпала честь стать единственным актором. И, явственно осознав это, юный шиноби наконец уснул.
Глава 10
Здесь, конечно, нужно было соблюсти баланс. Ему не терпелось выйти пораньше, он не хотел встречаться с хозяином трактира и всей его замечательной семейкой, особенно видеться с Леей. Почему-то он испытывал чувство неловкости, или даже лёгкого стыда, лишь от одной мысли, что они встретятся. Но в то же время выбираться из теплого дома в сырость хлябей и тащиться по грязи в тумане и в темноте, ну, как минимум, небезопасно. Хотя что там кривить душой… Это по-настоящему опасно! В общем, встал он рано и около часа занимался самоистязаниями в виде утреннего комплекса физических упражнений, после которого ополоснулся в тазу с водой, не спеша позавтракал, осмотрел свой костюм, который благодаря усилиям Моньки был абсолютно чист. После шиноби оделся. Да. Костюм, как и положено, за ночь не высох – а что тут, в болоте, могло высохнуть, если не висело у печи? Впрочем, влажная одежда его не пугала, и он стал осматривать вещи в торбе.
Но и они были в порядке. У него ничего не пропало. В общем, можно было уже идти, но за окошком чёрным маревом висела жуткая смесь ночной тьмы и предрассветного тумана, в которой что-либо рассмотреть было абсолютно невозможно: хляби – чему тут удивляться.
«Потом просто побыстрее пойду», – решил он, отходя от окна, скидывая торбу с плеча и доставая из неё остатки съестного. Хлеб, сливы… Но он поторопился, так как за дверью он услыхал шаги, а затем и стук в дверь. Били, очевидно, ногой, но он знал, кто там за дверью и поэтому не волновался, тем более что тут же раздался и голос:
– Барин, утра доброго, завтрак вам.
«Завтрак? Вот так да!».
Признаться, он был удивлён и тут же распахнул дверь. Конечно же, это была Монька, она пролезала в дверь, неся перед собой поднос.
О, это был не сырой хлеб с горьковатыми сливами. Это был настоящий завтрак, какие едят кровные. Тут была и каша из озёрного овса, обильно сдобренная рыбьим жиром, шпажка с шестью маслянистыми мидиями, зажаренными на открытом огне, целый пучок мочёных стеблей осоки, солёных и перчёных. И даже небольшая чашечка с нежными побегами лотоса. Лакомство. Ну, правда, тоже консервированных. И ко всему этому на подносе было два увесистых куска отличного поджаренного овсяного хлеба и большая пиала с чаем-болотником. В общем, завтрак был не только питательный, но и весьма изысканный.
– Вам, барин, – говорит служанка, ставя поднос на столик.
– А неплохо живут трактирщики в этой глуши, – заметил Ратибор, разглядывая кушанья.
– Ой, да что вы! – махнула рукой Монька. – Такого они не жрут, кашу трескают по утру, да чай хлыщут, да хлеба малость, это просто вы барыне приглянулись, вот она и велела, – тут служанка указывает пальцем на лотос. – А вот это от меня. Уберегла я от Тянитолкая. Уж больно они охочи до лотоса; если банку откупорили – всё, – она машет рукой. – Непременно сожрут. А я вот спрятала от них на праздники, и вот видите, барин, пригодились.
– Спасибо тебе, добрая женщина, – говорит Свиньин, усаживаясь за столик. – И барыню поблагодари за её радушие.
– Хорошо, скажу ей; она мне давеча и говорит: как хорошо, Монька, лекаря в семье иметь, даром что гой, всё одно хорошо.
– А у вас-то… – Ратибор берёт в руки чашку с чаем, – как ваша спина?
– О Господи, – служанка молитвенно сложила руки, – не поверите, барин, за столько лет я так спала… Как в детстве. И даже не кольнуло за ночь нигде, и всё утро кручусь… Спина как новая.
– Ну, и прекрасно, – сказал молодой человек и принялся за завтрак.
Он съел, конечно, не всё, еды было слишком для него много; мидий и, конечно же, лотос он спрятал в свой туесок для еды. А когда закончил, то мрак за окном уже превращался в серость. В общем, можно было потихоньку выходить из дома.
И, конечно же, у выхода из трактира, у дверей, ему снова повстречалась Монька и… зачем-то вставшая в такую рань Лея. Девушка была в ночной рубашке и шали, накинутой сверху, и если на его прощание служанка едва ему руки не целовала, то девица даже не поглядела в его сторону, разве что глаза скосила с вызовом, и то всего на секунду, ни слова при том не произнесла, но и без ненужных слов, одним лишь вздёрнутым носом показала этому бродяге, что презирает его, как не презирала никого в своей жизни. Никого!
Как это ни странно, но почему-то это немного задело Ратибора. Он ведь не сделал ей ничего плохого. Впрочем, он в свои четырнадцать лет ещё не очень хорошо понимал женщин, если вообще хоть немного понимал их. Монька открыла ему дверь, и он словно нырнул во влажную пелену рассвета. Ну, хоть холодно не было, и то хорошо. А на дворе шиноби увидал то, что его порадовало: там, у одного из сараев, стоял знакомый ему тарантас с накинутой на него дерюгой. Значит, торговец с еретиком добрались сюда и находятся сейчас в безопасности. И когда он проходил мимо тарантаса, из-под дерюги донеслось:
– Эй, какая сволочь тут бродит? Эй, ты… Кто тут? Дайте мне чаю горячего, я продрог. Хлеба дайте… Позовите эту скотину… Слышите? Позовите моего мучителя! Пусть выпустит меня, мне надо по нужде! Слышите меня, чёртовы ублюдки?
Ратибор прошёл мимо, ничего не отвечая ему, причём стараясь пройти быстрее – он никак не мог помочь бедолаге.
* * *
Свиньин поначалу не торопился, видимость была такой, что ему нужно было присматриваться, чтобы случайно не сойти с дороги в болото. Посему он шёл весьма не спеша в ватной тишине рассветного тумана. И правильно делал, так как, отойдя совсем недалеко от трактира, он нашёл пару толстых щупалец, что выбрались из хляби и лежали в луже, плохо различимые.
Так охотились гигантские кальмары. Ему пришлось освободить от футляра наконечник копья и с помощью него «попросить» кальмара убрать свои конечности с дороги. Кальмар обиделся и стал активно ворочаться в грязи, разбрасывая остальные щупальца, что называется, наудачу в надежде зацепить ими обидчика. Но Ратибор был хорошо знаком с повадками этих опасных существ и, отойдя в сторонку, конечно же, избежал ненужных контактов. Хотя брызг грязи ему избежать не удалось. После того как кальмар убрался от дороги, он очистил наконечник копья от крови моллюска и пошёл дальше.
А утро потихоньку брало своё, и дальше дорога шла вверх, грязь отступала от обочины всё дальше, становилось суше. Когда наконец настало настоящее утро, тучи стали особенно тяжелы и черны, и из них начал накрапывать обычный дождь, который в хлябях днем почти и не заканчивается. В общем, всё было как всегда. А ещё через час на пригорке завиднелась деревенька.
И он, ещё не дойдя до указателя, что криво торчал возле дороги, уже догадывался, что… «Это, должно быть, Малое Варево».
То есть до поместья мамаши Эндельман, до её резиденции Кобринское, осталось – ну, если карта не врала, – меньше сорока километров, которые шиноби собирался преодолеть до конца этого дня. Юноша был уверен в своих силах и рассчитывал добраться до Кобринского за восемь часов.
Но у самой деревни его увидала девчушка лет десяти, что копалась в грязи у забора, ловила с небольшого мыска на верёвку с крючком кальмаров на прокорм барсуленей. Она тут же забросила своё занятие и, задрав грязный подол, кинулась в деревню с криками. Причём кричала она пронзительно громко:
– Синоби! Синоби к нам тащится! Ой-ой… Синоби!
В общем, встреча с местными ему была гарантирована. Ратибор собрался: кто его знает, что там у них на уме и как они к нему отнесутся. Впрочем, простой люд всегда был к представителям его профессии, как правило, благосклонен. И он ускорил шаг, тем более что молодой человек собирался в этой деревеньке немного передохнуть, выпить воды и перекусить, если, конечно, удастся. Но теперь ему показалось, что отдохнуть тут не придётся. Везде стояла какая-то кутерьма. Меж кривых лачужек с покосившимися заборами пробегали женщины, а из-за кривых палисадников выглядывали дети всех возрастов. Во всём виделась какая-то суета и тревога, и многие взгляды были устремлены к нему. И тогда он подумал, что надо бы ему это сельцо пройти побыстрее, и, несмотря на некоторое утомление, тем не менее прибавил шагу. Но как он ни торопился, проскочить мимо жителей этого места у него не получилось.
– Синоби идёт! – неслось от двора ко двору, опережая его бодрый шаг. – Синоби тащится!
И благодаря этому звуковому оповещению, опережавшему его физическое перемещение в пространстве, из дворов стали выбегать дети и женщины и с любопытством смотреть на Свиньина.
А вскоре он увидел, как из одного проулка к нему навстречу вышел человек в окружении нескольких детей; человек был, судя по его чёрной жилетке и чёрной шапочке, из кровных, а дети так и галдели вокруг него:
– Вон он… Вон тот синоби… Сюда прётся.
«Интересно, что им нужно?».
На всякий случай Свиньин подтянул пояс и потёр ноги одну об другую, проверяя завязки на сандалиях. Но его предосторожности оказались напрасны, так как человек, окружённый детьми, ещё издали, шагов за десять до юноши, стал тянуть ему руку для рукопожатия, приговаривая:
– Господь услыхал мои молитвы! Как хорошо, что ты тут появился, дорогой друг!
И это была не та ситуация, которая устраивала бы молодого человека. Было понятно, что людям в этом селе что-то от него будет нужно. Вот только задерживаться здесь ему было нельзя, так как до ночи он мог не успеть добраться до последней точки своего пути.
А человек, небритый и в шлёпанцах на босу ногу, уже вот он… Да, по виду он кровный, но значка на жилетке никакого нет. Почему? И этот человек тянет к Свиньину руку.
– Как вовремя ты появился, парень! Как вовремя…
И пришлось шиноби эту руку пожать – правда, перчатку он снимать не стал. Юноша был подготовлен ко всяким фокусам, так что ухо держал востро.
– Меня зовут Белкин, – представился человек. – Я в здешних местах смотритель от мамаши Эндельман.
– Ратибор Свиньин, шиноби, – ответил на приветствие юноша, он думал, что, как и всякий другой кровный, Белкин сейчас начнёт удивляться такой неблагозвучной его фамилии, но на сей раз он ошибся, мамашин смотритель и ухом не повёл, а быстро продолжал:
– Друг, выручай… У нас беда, сами не сладим, а полицейские сказали, что смогут прислать команду только через три дня, понимаешь? А он сейчас нашего Трифона переварит, за три дня уже и семена даст…
И этот Белкин ещё и не договорил, а Ратибор уже понимал, о чём идёт речь и, зная тему, может быть, даже лучше, чем смотритель, уже сделал для себя выводы.
«Нет, за три дня бродячий бамбук человека не переварит, да и мало этому растению одного человека, чтобы отрастить коробочки с семенами. Нужно три-четыре трупа для удобрения и неделя для роста семян. Неделя, а то и полторы».
И уже начал думать, как побыстрее отказать этому представителю и уйти отсюда. Но Белкин бубнил, почёсывая свою трёхдневную щетину:
– Поле дальнее, мы его мидией засеяли и недели полторы там не появлялись, а там ещё ивами края поля поросли, он там и спрятался, в общем, мы его проморгали… Вымахал уже, тварь, метров на пять, а сегодня пошли мужики кальмаров побить и наловить лангустов на продажу, а он одного мужичка и убил… Понимаешь? Мужики говорят, что с первого удара прямо в темя его хлопнул, пока тот собирал лангустов, – тут Белкин резко вмазал рукой, – Раз… Щёлкнул, и всё, насмерть… Сразу наповал…
– Друг мой, шиноби кодекс повествует, что должен вам я обязательно помочь, – начал Ратибор, – но сложность есть одна, уже я связан делом. Ещё вчера я должен был предстать перед самой мамашей Эндельман. Но время потерял, и промедленьем этим заказчика могу я огорчить. Увы, увы… Я отказаться должен, хоть в раз другой помог вам непременно б.
Глава 11
– Друг… – Белкин поморщился. – Не уходи, а… У меня тут всё плохо… Дело такое… Я тебе дам шекель… Дам, у меня в кассе есть немного денег. Давай, а? Тебе же, – он на всякий случай оглядел молодого человека с ног до головы, – зарубить триффида – раз плюнуть, а нам его никак не победить… Шекель, а? Ну соглашайся, друг.
В голосе его слышались просьба и надежда одновременно, и уже по тому, что шиноби не ответил ему сразу, он сделал правильный вывод и добавил:
– Слушай, я тебе два шекеля заплачу.
– Тут дело не в деньгах, и даже три монеты меня не соблазнят. Спешу я просто. В этом вся загвоздка.
Юноша уже думал, что этого будет достаточно, но он ещё не понял, с кем имеет дело. И Белкин зашёл с последних козырей:
– Слушай, друг… То поле мы сеяли под налоги, понимаешь? А если мы лангустов не переловим, всё – пожрут они мидий, и выплачивать мамаше налоги нам будет нечем… Ты ведь понимаешь, что налоговые сюда пришлют палачей с големами, мужиков будут пороть, молодых баб мамаша погонит в позорные дома, ты же знаешь, что мамаши налог с людей взыскивать умеют. Попробуй им только не отдай положенного… А мы в этом квартале ничего для налоговой не собирали ещё, на то поле надеялись… А теперь ничего и не собираем… Придут люди с големами… Они тут такое устроят… Сам понимаешь, демократия кругом, с налоговыми шутки плохи… В общем, если не убить триффида, деревенским плохо будет…
И вот это был уже довод веский. От такого не отмахнёшься, на торопливость не сошлёшься. Ратибор прекрасно знал, как хозяева карают несчастных пейзан за недоимки. И словно почувствовав брешь в его позициях, наместник продолжал:
– Выручай людей, синоби. И два шекеля ещё от меня будет тебе.
В принципе, то, за чем он спешил в Кобринское, могло полежать на льду ещё денёк, ничего с ним уже не случилось бы. Полдня или день ничего бы не решили, он торопился только для порядка. Скорее для себя, чем для дела. И Свиньин спросил:
– А где триффид?
– Километра два. Полчаса ходьбы отсюда, – обрадовался Белкин; он обернулся назад и стал глазами искать кого-то. И закричал: – Ерёмка! Ерёма, ты где?!
И тогда на глаза Ратибора попался мальчишка… Кажется, это был его сверстник. Босой и в грязных по колено штанах, он быстро поклонился и спросил:
– Чего, барин?
– Отведи господина шиноби на седьмое поле, он триффиду макушку срубит, а потом гони туда бригаду Васнецова, пусть корчуют пенёк сразу, не ждут, пока он снова росток даст.
– Ладно, – отвечает Ерёмка и кивает. И теперь уже обращается к Свиньину: – Пойдёмте, барин, укажу вам, где бамбук мужичка нашего убил.
* * *
Есть реки, чьё течение покойно и неспешно
Чьи русла полноводны, пересекают богатые долины
