– Болит? Посмотрел? – честно говоря, Ратибор после сцены, что закатил папаша на операции, очень не хотел, чтобы одну из своих дочерей хозяин обнаружил в его комнате. – И что же у вас там болит?
– Всё! – неожиданно громко объявила… кажется, это была Нуит. – Пустите нас, – а вот это была Нира. – Чего же вы через дверь, как с цыганами, с нами разговариваете, откройте, и мы вам покажем и скажем, где у нас болит.
Дурацкая ситуация.
– Ну открывайте… Ну открывайте же… – доносятся из коридора голоса, и кто-то настойчиво скребёт дверь.
И шиноби всё-таки открывает им дверь. И, наивно полагая, что удержит её-их на пороге, ошибается. Две головы на одном теле буквально ввалились в его комнату, сами захлопнули дверь, сами задвинули засов.
«Это не к добру!».
А Нира и Нуит словно специально решили ухудшить его положение, направились к его кровати и бесцеремонно уселись на покрывало… С ногами.
«Ну уж нет. Я теперь от двери не отойду! Уж лучше бы пришла Лея! У неё такой красивый… стан!».
Ещё немного подумав, он отодвинул засов и открыл дверь… И остался стоять около неё. Чтобы даже из конца коридора его было видно.
– Это вы зачем дверь растопырили? – шепеляво поинтересовалась Нуит.
– Тут спёртый воздух, свежего воздуха впущу, – соврал Свиньин.
– Воздух! – хихикнула сообразительная Нира. – Да они папашу нашего боятся, от харассмента берегутся.
– Да не бойтесь, мы здесь не для этого, – заговорила Нуит. А сама так подозрительно улыбается, что шиноби начинает опасаться ещё больше. – В этом смысле вам нашу Лею избегать надобно, это у неё свербит чрезвычайно, а мы к вам пришли по-другому делу.
«По другому делу?».
Вот чего точно он не хотел знать, так это сути дела, по которому головы решили с ним поговорить.
– Ночь на дворе. Быть может, перенесём беседу мы на утро?
– Нет, не на утро. Завтра поутру вы сбежите, пока мы спать будем, и потом жди такого, как вы, ещё пять лет, – твёрдо возразила ему Нира.
– Ну хорошо, – нехотя согласился шиноби. – Давайте говорить, но только поскорей суть дела излагайте.
И тут правая рука Ниры-Нуит лезет к себе под кофту и из природного женского тайника достаёт… кулончик на цепочке. И всё это из золота. И протягивает это шиноби.
– Поглядите, – предлагает Нира. – Это золото.
– Да, мы весной на ярмарке были, – продолжает вторая голова. – У одного жулика справлялись, он согласился дать за это пять шекелей.
– Рискну предположить, что стоит это больше, – заметил шиноби.
– Да? – обрадовалась Нуит. – А сколько? Не знаете?
– Я в ценностях не сильно разбираюсь, но если в ярмарочный день пять шекелей предложит вам торговец ловкий, то в честной лавке ювелирной вам вдвое больше предложить должны.
Головы переглянулись: понятно тебе? И Нуит продолжила:
– Мы вам это золото отдадим…
– Если устроите нам одно дельце, – заканчивает за сестру Нира.
Глава 9
– М-м… Вы мне работу предложить хотите? Скажу вам сразу «нет», – «Папашу, видно, порешить хотят. Хотя и старшую сестру они не очень любят!». – Признаться вам хочу, одним уже я делом озабочен. Второе брать – не в правилах моих. Да и вообще не в правилах шиноби. Я не из тех, что всё мешает в кучу.
– Это золото! – напомнила ему Нира и опять показала цепочку с кулоном. И добавила, как будто он не понял и ему нужно всё разъяснить: – Золото!
– Все шиноби жадные! – зашепелявила Нуит. – А дело-то плёвое. Нужно всего-навсего одного убогого зарезать, – она даже показала, как это делается, проведя рукой по горлу. – Раз… И всё, он трупик, а золотце у вас в кармане.
«Рашь… И вщё…».
При её-то дефекте речи и её костлявой руке пианистки, при их двух головах на кривом торсе… всё это выглядело и звучало весьма зловеще.
«Как у заказчиков всегда всё просто».
– И чем не угодил вам тот убогий? – поинтересовался шиноби, обдумывая следующую форму отказа, так как первая на сестёр действия не возымела.
– А тем и не угодил, что убогий. Это Рафаэль Скуловский, он дурачок в своей семье. Он грызёт ногти. У него слюни текут. – пояснила Нира, с презрением морща нос.
– То веская причина для убийства, – произнёс с едва заметным скепсисом Свиньин.
– Он олигофрен с подтверждённым диагнозом, – продолжила Нуит, морщась с омерзением, – он ковыряется в носу и съедает, что наковыряет.
– Определенно, это мерзко, – продолжил шиноби, усмехаясь. – Терпеть такое всем невыносимо, достоин смерти – од-но-знач-но.
– Он наш жених! – воскликнула Нира.
– Папаша их договорился с нашим, что через год у нас будет свадьба, – Нуит негодовала и говорила весьма зло. – Решили наши глубокоумные родители скрестить ежа с ужом и посмотреть, что, на хрен, из этого получится.
– Гольцманы и Скуловские выводят новый вид! – едко заметила Нира. – А Скуловские и рады, потому что за их патентованного дурака в округе никто идти не хочет.
– Даже бесприданницы! – добавила Нуит с ненавистью. – А нам деться некуда, его папаша так и сказал: у вас двоих, дети мои, на двоих будет как раз две головы, так как у моего сыночка башка не уродилась, зато у меня водятся деньги.
А Свиньин с интересом заметил, что на левой руке Ниры и Нуит пальцы сжались в кулачок от злобы, а вот правая рука теребила воротник кофты.
«Интересно, интересно… А как в их теле распространяются сигналы? Боль они, кажется, чувствуют обе, но вот какая из их голов у них отвечает за приказы от мозга к мускулам? Или каждая дублирует другую? А если дублируются, то как сигналы синхронизируются? Ходят они почти ровно, двигаются естественно, а значит, приказы мышцы получают одновременно, и они идентичны. Иначе её трясло бы при ходьбе, как при эпилепсии. О! Как всё интересно!».
Да, ему действительно было интересно, но вот только завтра его ждала нелёгкая дорога и очень ранний подъём. И поэтому он решил заканчивать этот разговор:
– Жених вам ненавистен этот, или замужество вообще вас не прельщает?
Они переглянулись и не ответили сразу, хотя поболтать головы любили. Ратибор понял, что сейчас они ему что-то важное скажут. И молодой человек не ошибся.
– Мы хотим быть артистками, – сообщила Нуит.
– Да, играть на пианино, – добавила Нира.
– И петь, – прошепелявила Нуит.
– И петь, – кивнула Нира. – Вы полонез Огинского слыхали?
– Я… – начал было шиноби, но Нуит его перебила:
– Сейчас мы вам споём, – они вскочили с кровати и вышли шагом картинным, каким выходят на сцену – ну, в их представлении, – на середину комнаты. – Сейчас вы обалдеете!
И так их выход был удачен и ладен, что Ратибор снова подумал: «Так какая голова всё-таки руководит их движениями?».
– Обалдеете! Точно, – поддержала её сестра. – Наши родственники не понимают нас, не любят слушать…
– Глушь! – убеждённо высказалась Нуит. – Дикие люди. Дети болот.
– Деревня! – продолжала Нира. – Вы-то другое дело, вы из самого… – название населённого пункта она произнесла с придыханием, – Купчино! Вы вон и очки носите зелёные, и занятие у вас… людей резать…
– Благородное, – вставила Нуит.
– Сразу видно, – продолжала Нира, – вы – культура. Вы оцените. Слушайте!
Потом они сделали рукой тот жест, который делают певцы на сцене, как бы приглашая публику к прослушиванию, изобразили сценическую улыбку, несомненно отрепетированную перед зеркалом и…
Но прежде, чем они запели, он успел вставить:
– Остановитесь… Стойте, вас прошу, не начинайте. Ночь на дворе, и времени не много, давайте к сути дела перейдём. Известно нам, что замуж вы не рвётесь, известно нам, что музыкой полны вы. Вот вам вопрос: зачем последний свой ресурс, – он указал на цепочку с кулоном, что сёстры всё ещё держали в кулаке, – потратить вы хотите на убийство? Ведь вам оно не даст, по сути, ничего, на шаг к мечте вас даже не приблизит.
– А на что же нам его потратить? – теперь Нуит была заинтересована и больше, слава Богу, не собиралась петь.
– Бежать вам надо и в лучах софитов блистать на сценах, здесь вы пропадёте, а там вам будет зал рукоплескать; ну а жених ваш, – он небрежно машет рукой, – пусть пускает слюни, других невест пусть беспокоит дальше. Вы будете в овациях купаться и принимать от публики букеты. У вас служанки будут, и лучшие портные вам платья будут пошивать, обеды, вина всякие и многое другое – всё будет вам доступно в прекрасном городе богатом. Ну, скажите мне теперь: что вам за дело до олигофрена? Пускай себе живёт, а вы свой золотой ресурс потратьте на себя.
Глаза дев остекленели, рты раскрылись сами собой, а взгляды были устремлены куда-то в потолок – ну, или в прекрасное будущее. Как он закончил, в комнате повисла тишина, и молодой человек буквально чувствовал, как рождаются в двух головах на одном теле картины одна радужнее другой: овации, платья, букеты, еда…
И вот теперь шиноби не торопился; он, конечно, желал выпроводить их из комнаты побыстрее, но хотел, чтобы они созрели и больше не докучали ему просьбами и пением.
И тут ожила Нира, она повернулась к Нуит и спросила:
– А когда дилижанс до Красного села?
– Так по четвергам у нас тут останавливается, – напомнила ей Нуит. – А от Красного села до Купчино далеко?
– Болот там нет, там чистый воздух, полдня пути пешком, не больше, – сообщил девицам шиноби.
– И болот нет, – заворожённо произнесли друг за другом сёстры.
Да, кажется, они прямо на его глазах созревали для побега. И тогда молодой человек решил их предупредить, немного предостеречь:
– В виду имейте, в городе есть цирк, и вам людей подобных в те цирки приглашают… поработать. И платят хорошо, как я слыхал.
– Кем поработать? – сразу спросила Нуит. – На пианино нужно играть?
– А платят сколько? – интересовалась Нира.
– Расценок я не знаю точных, – отвечал им Свиньин. – А вот работают они… Ну, не игра на пианино их главная работа. Ах, как бы вам сказать… – он не сразу находит нужного выражения. – Работают в том цирке они людьми… Неординарными. Там есть и баба с бородой, и настоящий негр, что не намазан ваксой. И карлик есть трёхногий.
– Трёхногий карлик! – воскликнула Нуит. – Как интересно! И что, у него и вправду три ноги есть?
– Я ногу третью ногою б… не назвал, – как-то уклончиво отвечал Ратибор. – Скорее это орган половой, но вот длиной он сантиметров сорок, из-за того его прозвали так. И на афишах так и пишут: «Трёхногий человек». И публика идёт смотреть на это, и «ногу» ту свою тот карлик показывает всем охотно, овации и восхищения изрядно собирая. И кассу тоже.
Девицы рты свои так и не закрывали, их воображение работало на полную мощность, и всё услышанное, как и положено молодым женщинам, они теперь старались представить визуально и, кажется, представляли это в самых, самых ярких красках. Возможно, от этого их глаза едва не выпадали из орбит, а Нира ещё и бормотала тихо:
– Там ещё и негр настоящий есть?
– Но я хотел бы вас предостеречь, – попытался вернуть их в реальный мир шиноби. – То место для девушек небезопасно. От цирка от того держитесь вы подальше.
– Это почему ещё? – прошепелявила Нуит, возвращаясь из прекрасных мечтаний в комнату трактира.
– Боюсь, что импрессарио, подлец, вас может… – он опять подыскивал правильные слова, – втянуть вас может в гнусные дела.
– В какие ещё дела? – сразу заинтересовались девицы. – Что значит гнусные?
Тут он снова начал подбирать слова, чтобы подготовить девушек к неприятным фактам мироздания:
– Ну, понимаете… наш мир несовершенный… устроен так, что женщин иногда… Есть подлецы такие, что женщин принуждают к… связям…
И вот теперь они перестали летать в облаках, смотрели на него и слушали его очень внимательно, и после того как он закончил свою фразу, Нуит уточнила:
– Это к каким ещё связам? К сексуальным, что ли?
– Да, про них я вам и говорю, – с некоторой неловкостью согласился молодой человек.
И тогда головы повернулась друг к другу и несколько секунд друг на друга смотрели, и в одном этом взгляде, как подметил шиноби, информации было больше, чем у простых людей в пятиминутном диалоге, а потом Нира и спросила:
– А адресок этого цирка не подскажете?
– Адресок? – тут уже шиноби удивился. Удивился так, что позабыл высокий слог. – Так это шапито, у него нет постоянного адреса. Он выступает по ярмаркам и концертам. Это цирк уродов Рувима Багульского. Его в городе все знают. А зачем же вам его адрес, я же говорю, вам нужно держаться от него подальше.
Но головы опять повернулись друг к другу и его, кажется, уже не слушали, а Нира произнесла задумчиво:
– Дилижанс, значит, у нас в четверг…
– В четверг, – подтвердила сестра.
– Нужно собирать вещи, – продолжала Нира.
– И еду, – напомнила ей Нуит.
