– Идем!
Уточнять, куда зовет меня братец, было лишним. Я прекрасно помнила, зачем он сюда явился. Ромка стоял надо мной, взглядом намекая, что следовало бы поторопиться.
Уже в буфете, где мы устроились за высоким столиком с двумя бокалами шампанского и заветренными бутербродами с салями – икру, когда подошла наша очередь, успели разобрать, – я спросила брата:
– Как выглядит Лукин?
– Обыкновенно, – пожал плечами Ромка, сделав большой глоток.
– А конкретнее? Пыталась угадать, кто из скрипачей – наш Епифан. Их там четверо мужского пола.
– Тот, что дальше всех от нас сидит, – ответил брат, а я поразилась, что он успел что-то разглядеть на сцене, прежде чем провалиться в сон.
Все второе отделение я не сводила взгляда с Лукина. Играл он мастерски и выглядел, кстати, тоже неплохо. Отчего-то Епифан представлялся мне невзрачным сутулым мужичонкой. На деле это был высокий широкоплечий мужчина с модной, слегка удлиненной стрижкой. Я вдруг вспомнила Андрея и Славку разом и подумала, что гитара Лукину в качестве музыкального инструмента подошла бы куда больше скрипки. Не исключено, что именно о ней он в свое время и мечтал, но ему предложили другой инструмент, как мне балалайку когда-то.
К окончанию концертной программы брат успел основательно выспаться, а я в деталях изучить Лукина.
– Ром, а почему Лиза с Епифаном расстались? – спросила я, когда мы оказались на улице.
– А ты думаешь, легко с ней жить? – ухмыльнулся брат.
Я так не думала, а потому сочла за благо промолчать.
– Заедешь к нам? – предложил Ромка.
– Поздно уже, Ариша спит.
– Давай завтра, как проснешься. Расскажешь Лизавете, как концерт прошел, а то ведь замучает меня вопросами.
– Ну так и расскажешь любимой. У меня на завтра другие планы.
– Предательница! – с напускной обидой в голосе произнес брат.
– Просто скажи, что Лукин блистал! – посоветовала я. – Играл виртуозно. Лучше всех!
– Правда так считаешь? – с сомнением спросил он.
– Вполне, – честно ответила я. – И мужчина он, кстати, весьма привлекательный!
– Предательница вдвойне!
– Вовсе нет! Это лишь говорит о том, что у твоей Лизы хороший вкус.
Мой ответ Ромке понравился. Он довольно улыбнулся и приосанился.
Никаких планов на следующий день у меня, разумеется, не было. Просто не хотелось обнадеживать брата. Тем более что я давно обещала маме и бабушке доехать до дачи. Первая проводила там отпуск, вторая – пенсию.
Вернувшись домой, я открыла ноутбук, чтобы проверить рабочую почту и закрыть все дела в преддверии выходных.
Один имейл сразу же привлек мое внимание. В графе «отправитель» значилась целая строка из вопросительных знаков, а тема письма гласила: «Я знаю, кто убил твоего отца».
Удивительно, как сюда просочилась эта ерунда, ведь я давно поставила мощный фильтр против рассылок и спам-сообщений. Я хотела было отправить послание в корзину, но, уже занеся руку над клавишей, передумала и все-таки открыла письмо. Как ни странно, оно было абсолютно пустым: только тема и отправитель. Электронная почта автора состояла из бессмысленного набора букв и цифр: типичный спам. Надо будет привлечь Ромку, он неплохо разбирается в компьютерах – пусть проверит мои фильтры.
Спала я прекрасно, пробуждение было легким и приятным. Мысль о том, что сегодня мама с бабушкой наверняка испекут пироги с картошкой, которые я обожала с детства, заставила меня быстро подняться с постели и отправиться в ванную. Пожалуй, надо навестить их и внести разнообразие в их дачную жизнь. Да и в свою, что уж там.
Как только я вышла из душа, вытирая волосы полотенцем, услышала, что в кухне надрывается телефон. Я почти не сомневалась, что звонит Ромка, успевший соскучиться по моей компании и пресытиться Лизкиной.
Однако номер на экране я видела впервые.
– Алло, – буркнула я, смахнув пальцем по экрану.
– Майя Аркадьевна Бубликова?
– Она самая.
– Меня зовут Петр Евгеньевич Громов, я нотариус. Вынужден сообщить, что ваш отец скончался.
Я растерялась. Имя собеседник назвал мое, но информация будто бы предназначалась кому-то другому.
– Это ошибка.
– Майя, уверяю вас, ошибки быть не может.
– У меня нет отца, – упрямо отрезала я.
– Мне очень жаль, что вы узнаете о родителе при таких обстоятельствах, когда его уже нет в живых…
– В моем свидетельстве о рождении, если хотите знать, стоит прочерк в графе «отец». Прочерк, понимаете?
– Предлагаю встретиться, Майя, – проигнорировал мой вопрос Громов. – Я пришлю вам координаты. Будет прекрасно, если сегодня вы найдете время для визита, завтра – выходной день.
Нотариус отключился прежде, чем я успела отреагировать на его слова. Через секунду на экране телефона уже появилось сообщение с адресом. Улица Левобережная находилась в самом центре.
Я вернулась в ванную и принялась сушить феном волосы, не сводя взгляда с отражения в зеркале.
Сколько раз я задавалась вопросом, кто мой отец? Кажется, миллион, не меньше. Мать всегда избегала любых разговоров о нем, повторяя, что не помнит даже имени моего родителя. По ее словам, это была случайная связь на одну ночь с мужчиной, который приехал в наш город в командировку.
По крайней мере, эту версию она транслировала с тех пор, как я стала подростком и мои вопросы о втором родителе игнорировать более не представлялось возможным. В детстве мать просто говорила, что так случается, и отцы бывают не у всех. До определенной поры это работало, ну а потом пришлось посвятить меня в детали. Хотя деталями это можно было назвать с большой натяжкой.
Я появилась на свет довольно поздно для первенца, маме на тот момент было уже тридцать восемь.
– Разумеется, я приняла решение рожать, – объясняла она, когда мне было лет тринадцать. – И нисколько об этом не пожалела!
– А папа знает… Ну, о моем существовании?
– Нет, – твердо заявила мама.
– Он был женат? – предположила я.
– Я не знаю, Майя. Повторяю, это была мимолетная связь, на одну ночь. Так бывает у взрослых людей.
– Ну неужели ты даже имени его не спросила? – не сдавалась я, отчаянно стремясь узнать об отце хоть что-то.
– Он представился, если ты это имеешь в виду. Просто я забыла, как его звали.
Иначе как чушь ее ответ охарактеризовать было сложно. Впрочем, я не знала мать до своего рождения. Возможно, она и вправду была настолько неразборчива в связях, что имена кавалеров тут же вылетали из ее ветреной головы.
– Я на него похожа? – сменила я тему, поняв, что узнать имя родителя вряд ли удастся.
– На деда, ты же видела фото.
Снимки дедушки я, конечно, видела. Более того, даже смутно его помнила – его не стало, когда я пошла в первый класс. Однако ничего общего, на мой взгляд, в нашей внешности не было. Разве что темно-русый цвет волос, так себе отличительная черта, надо заметить.
Свои шансы узнать еще хоть какие-то подробности об отце я оценивала как минимальные. Дело в том, что моя мама всю жизнь проработала психиатром. Более того, даже сейчас, достигнув пенсионного возраста, от работы отказываться не собиралась, а это уже многое говорило о ее отношении к профессии. То есть как уйти от ответа, заставить верить в свои слова и манипулировать людьми она знала прекрасно. Более того, еще в детстве для меня стало очевидным, что главный ее пациент – именно я.
Уже к третьему классу, когда сверстники мечтали, что станут космонавтами и воспитательницами в детском саду, я твердо знала: пойду в психиатры. Очень уж хотелось научиться противостоять матери, да и подготовку к профессии она мне обеспечила отличную.
Как бы я ни старалась, с математикой дружбы у меня не сложилось, а потому о поступлении на медицинский факультет пришлось забыть. Поступив на психологический, я быстро поняла, что судьба распорядилась правильно: врач из меня вряд ли вышел бы толковый, а вот тесная работа с людьми подходила мне как нельзя лучше.
У мамы на этот счет было, разумеется, собственное мнение.
– Надо было на журналистику поступать, – заявила она уже после первого моего семестра в университете.
Окончила я его, кстати, на отлично.
– Это почему?
– Была бы понятная гуманитарная специальность, реализовала бы все свои таланты. А тут что? Недоврач, недоболтун! – пренебрежительно резюмировала мать.
С ее точки зрения, психологи были сплошь шарлатанами, то ли дело врачи-психиатры. Я относилась к этому с некоторым снисхождением. В конце концов, когда мама получала свою профессию, психология и наукой-то толком не считалась, а уж психологов в мягких креслах с блокнотами в руках и вовсе можно было увидеть лишь в фильмах о красивой и очень далекой жизни.
Надо ли говорить, что мамин скепсис послужил для меня прекрасным стимулом стать успешной в своей профессии. Уже на третьем курсе я начала подрабатывать в школе, а к окончанию университета меня с удовольствием взяли школьным психологом на полную ставку. Работать с детьми мне нравилось, к тому же график позволял, и вскоре я нашла вторую работу: в частном психологическом центре по работе с детьми и подростками.
– Ишь ты, и стаж идет, и денежка капает, – радовалась за меня бабушка, когда я впервые приехала на дачу на недавно купленном «Хендае».
Кажется, мама тоже радовалась, но молча. Признавать свою неправоту она не любила. Я прекрасно знала эту ее особенность, а потому не ждала с ее стороны одобрений.
То, чего я действительно ждала, – это момента, когда, по ее мнению, я буду достаточно взрослой, чтобы наконец хоть что-то узнать о своем отце.
Последний наш разговор о нем состоялся прошлой осенью. На первое сентября, несмотря на то, что учителем я не являлась, школьники надарили мне ворох букетов. Часть из них я решила отвезти маме, прихватив и пару коробок конфет, полученных от учеников.
Мы пили чай в ее уютной маленькой кухне, дверь на балкон была открыта, где-то внизу галдели дети. На плите закипала турка с кофе.
– Надо тебе уходить из школы, – заявила родительница, протягивая руку, чтобы выключить конфорку.
Я нахмурилась.
– Одни бабы кругом, – сморщилась она. – Время-то идет, пора к мужскому коллективу прибиваться.
– Мне даже тридцати нет, – напомнила я. – Замуж успею.
– Я тоже так думала, – вздохнула она, сделав большой глоток кофе из своей любимой красной кружки. – И что?
Я вопросительно на нее посмотрела.
– Сижу на седьмом десятке одна-одинешенька.
– Вообще-то со мной, – я даже закашлялась.
– Спасибо тебе.
– За что? – удивилась я.
Мать встала со своего стула, подошла ко мне и крепко обняла, притянув мою голову к себе.
– Я тебя люблю, – прошептала я, а она поцеловала меня в макушку.
– Ты права, никакие мужики не сравнятся со счастьем быть матерью!
– Этого я не говорила.
– Зато я тебе говорю, – улыбнулась она.
Момент выдался подходящим, чтобы завести тему, которая волновала меня все эти годы. Мать казалась мне сейчас расслабленной и безмятежной, редкое для родительницы состояние.
– Если бы мой отец не исчез тогда, как сложилась бы наша жизнь?
– По-другому, – улыбнулась мама, не сводя взгляда с колышущейся занавески. – Но у него не было шансов!
– Объясни, – не поняла я.
– Майя, я прекрасно понимаю, что детская фантазия способна нарисовать себе картину мира, в которой было бы комфортно и безопасно существовать. Но ведь тебе уже не десять лет. Прими тот факт, что это действительно была ничего не значащая одноразовая связь между мной и малознакомым мужчиной. Или тебе было бы проще жить, веря в байку о том, что твой отец работает на золотом руднике в Южной Африке или исследует Заполярье?
– Нет, – ответила я после недолгого раздумья. – Я благодарна тебе за откровенность. Всегда была.
– Но ты мне не веришь, – ухмыльнулась мать.
Все-таки психиатра с опытом работы почти в полвека сложно было обвести вокруг пальца.
– Стараюсь, – честно призналась я. – Просто, как ты правильно заметила, мозг ребенка ищет те варианты мироздания, которые ему наиболее понятны. Чем старше я становлюсь, тем легче принимаю то, что ты рассказываешь. Но, как ты понимаешь, частичка детской мечты еще жива.
– Хочешь его найти? – догадалась мать.
Я молча кивнула.
– Это невозможно, – отрезала она и, словно прочитав мои мысли, добавила: – И не надо мучить расспросами бабушку, у нее давление!
