Никита вытащил образцы тканей. К свернутому листу крепились отрезы размером десять на двадцать сантиметров, каждый сложен вдвое. Судя по галочкам, проставленным возле пяти из них, мажордом собирался обить свои диваны и стулья бледно-желтым флоком. Хороший выбор, одобрил Маевский. Грязь легко отмывается, и коты не дерут.
Надо было убрать образцы в коробку, но он всё сидел, бессмысленно ощупывая флоковые лоскуты, жаккардовые, велюр с тиснением и велюр без тиснения…
Как вдруг пальцы его наткнулись на лист бумаги.
Сложенная вдвое ткань образовывала подобие кармашка. Из этого кармашка Никита и вытащил документ.
«Договор от 20 апреля… Стороны договора: Селиванов Петр Алексеевич, Желтухин Егор Романович… Частный детектив, номер лицензии… Стоимость услуг… Паспортные данные…»
– Ни хрена себе, – сказал Маевский.
Предмет услуг, записанный в договоре, был тщательно вымаран. Что должен был сделать частный детектив Желтухин для Петра Селиванова?
Маевский позвонил Гройсу, но старикан не брал трубку. Никита сунул договор вместе с тремя фотографиями за пазуху, вернул коробку на место и вышел из комнаты.
Стучаться к соседке ему не пришлось. Из кухни, откуда доносился неприятный запах какого-то варева, вышла и протиснулась мимо Никиты старушка ростом ему по плечо. От нее пахло болгарской розой и говяжьим бульоном.
– Клара Аркадьевна? – вслед спросил Никита.
Старушка растерянно уставилась на него.
– Да, это я. Вы из домоуправления?
Маевский не был уверен, что в этом доме вообще есть домоуправление.
– Нет, я Митин товарищ. Митя, сын Петра Алексеевича. – Он тоже вглядывался в нее, пытаясь понять, осознает ли она, о ком идет речь, или память ее спит в коробке под батареей, рядом с несбывшимся домом Селиванова.
– Петр Алексеевич умер, – скорбно сказала старушка и поджала губы. – Что вы делали в его комнате?
– Митя попросил меня кое-что забрать. Ему самому трудно пока заходить туда… Он был очень привязан к папе.
– Привязан? – Она всплеснула короткими ручками. – Они друг друга обожали! Если хотите знать, это была самая нежная и самоотверженная любовь, которую я когда-либо встречала. – Она выпрямила спину. – Я не видела Митю. Передайте ему, пожалуйста, мои соболезнования и сожаления, что я не смогла быть на похоронах. Возраст, знаете ли…
– Митя всё понимает, – заверил ее Маевский. – Он с большим теплом отзывался о вас.
Кажется, она несколько успокоилась.
– Благодарю вас. Это ужасное, немыслимое событие. Я уверена, Петр Алексеевич не мог сделать этого осознанно, это трагическая случайность.
– Почему не мог? – спросил Никита.
В выцветших глазах отразилось удивление.
– Но ведь Митя-то жив.
Ну вот, опять. Словно Митя был железным канатом, намертво прикрепившим Петра Селиванова к грешной земле. Маевский вдруг подумал о собственном отце. Мог бы тот свести счеты с жизнью, пока жив он, Никита?
– Клара Аркадьевна, простите, вы не заходили в комнату Петра Алексеевича после его смерти?
– Ну что вы! – Она, кажется, оскорбилась.
– Я вас ни в чем не подозреваю! Просто я не смог найти кое-каких фотографий и подумал: может быть, вы взяли на память? Митя очень сожалел, что не догадался сам оставить вам что-то, что напоминало бы о его отце.
– Это не я.
– А кто? – тут же спросил Маевский.
– Мужчина, который приходил до вас. – Она сделала крошечный шаг назад, и он кожей почувствовал, что если сейчас отреагирует неправильно, она метнется в свою комнату, как мышка в норку, запрется, и он больше не услышит от нее ни слова.
– Наверное, следователь, – спокойно сказал Никита. – Он должен провести проверку перед отказом в возбуждении уголовного дела. Как он выглядел, Клара Аркадьевна?
– Ну… Чуть повыше вас, лицо невыразительное, бородка… На Чехова похож, интеллигентный такой. Пыльник на нем был темно-серый или синий, в темноте не разглядела. Не скажу, что хорошо воспитан. Здороваться его не научили.
– Должно быть, точно следователь, – повторил Никита, ни секунды не сомневающийся, что к расследованию этот гость не имел никакого отношения. – Когда он здесь побывал?
– Минуточку… В четверг, я как раз из поликлиники вернулась. Тринадцатого мая, значит.
– На следующий день после смерти Петра Алексеевича. Всё сходится.
Ничего не сходилось, и визитер этот Никите очень не нравился. Но договор этот Чехов недоделанный не нашел…
Попрощавшись с соседкой, он не вышел из квартиры, а вернулся в комнату Селиванова. Сел за стол и быстро отыскал в Сети контакты частного детектива Желтухина. С фотографии на сайте смотрел щекастый, чисто выбритый мужчина с редеющими волосами.
Маевский набрал его номер, но Желтухин не отвечал.
Позвонил Гройсу – тоже тишина.
Никита записал адрес офиса Желтухина, подумал немного и открыл на смартфоне слитую базу телефонных номеров. Что ж, Егор Желтухин заказывал на маркетплейсах картриджи для принтера, постельное белье, тапочки, варенье, туалетную бумагу, сухой бульон в порошке, мазь от грибка на ногах и еще пропасть совершенно необходимых для жизни вещей, и все они числились под его номером телефона и с адресом, на который доставляли покупки.
Никита занес и его в телефонную книжку, еще раз позвонил Гройсу для очистки совести, не получил ответа и вышел.
Офис Желтухина он отыскал с трудом. Навигатор упорно предлагал ему свернуть к пункту выдачи «Озона», потом привел к будке теплосетей, вокруг которой Маевский, как идиот, навернул два круга, потом соврал, что частный детектив сидит за желтым плексигласовым забором, хотя из-за забора доносились детский визг и крики воспитательниц. «А в моем детстве садики летом не работали», – ни к селу ни к городу подумал Маевский и рассердился на самого себя. Ну да, не работали, и отправляли тебя на лето к троюродной тетке, усатой и пахучей, как обиженный уж. Ужи выпускают от стресса едкую жидкость. От тетки постоянно пахло ужиными страхом и злостью, хотя она только и делала, что хихикала и подшучивала над ним. Тело у нее было рыхлое, и она любила поймать маленького Никиту и вжимать в себя, как в перину. Ему казалось, он вот-вот задохнется, а тетка хохотала и колыхалась. Все-таки нужен закон, запрещающий тискать маленьких детей без их разрешения. А впрочем, тетка давно умерла. Он был в третьем, что ли, классе, и, узнав о ее смерти, залился слезами облегчения. «Какой у нас чуткий сын», – торжественно сказала мать отцу, но с таким расчетом, чтобы слышал и Никита.
«У меня, может, вся сексуальная жизнь могла насмарку пойти из-за этой троюродной дуры», – подумал Маевский. С годами он совершенно уверился, что тетка делала это нарочно.
Он огляделся и заметил на торце ближнего дома табличку возле двери. «Детективное агентство “Защитник”».
– Ну наконец-то!
Но никакого конца не наступило, потому что в агентстве было тихо. Маевский напрасно раз за разом утапливал кнопку звонка, и в окно, защищенное решетками аж с двух сторон, изнутри и снаружи, вглядывался без всякого толку. Стеклянно-металлический сэндвич оказался непроницаем.
– Да черт бы тебя побрал, – в сердцах сказал Никита.
– Вы Егора Романовича ищете? – внезапно раздалось сбоку.
Никита вздрогнул и обернулся. Рядом с ним топталась худая затертая тетка неопределенных лет.
– Да, Желтухина.
– Так он сегодня уже не вернется. Он всегда в это время в тренажерный зал ходит, а потом сразу домой. Я у него в конторе убираюсь, знаю точно. Завтра приходите!
Начинало смеркаться. Маевский прикинул расстояние до дома Желтухина, сплюнул, набрал Гройса, ни на что особенно не рассчитывая, и услышал хрипловатое «Алло!»
– Михаил Степанович, наконец-то! – Он страшно обрадовался. – Я вам обзвонился. Вы не поверите! Селиванов двадцатого апреля нанял частного детектива…
Он сделал паузу, чтобы старикан прочувствовал значение этой новости.
– Илюшина? – с ужасом спросил Гройс.
Никита сбился и с мысли, и с настроя.
– Что? Какого еще Илюшина… Тьфу, нет, я без понятия, кто это такой… Желтухина, Егора Романовича.
Гройс с облегчением выдохнул.
– Однако новость и впрямь неожиданная, – с хриплым смешком сказал он. – Я тоже кое-что обнаружил, но это при встрече.
– Я около офиса Желтухина, тут его нет, говорят, уехал и сегодня уже не появится. Хочу по его домашнему адресу заглянуть. Может, он там – бухает, допустим. Я бы на его месте бухал.
– Не препятствую, – сказал Гройс и повесил трубку.
Даже не спросил, почему это Никита бухал бы, будь он частным детективом. Маевский несколько обиделся. Сначала на звонки не отвечал, затем не перезванивал… С другой стороны, Гройс есть Гройс. За восемь месяцев работы на старикана Никита убедился, что тот нашпигован секретами по самую маковку. Опять, поди, какую-нибудь хитроумную комбинацию проворачивает.
Маевский еще раз помянул недобрым словом забарахливший движок и потащился на остановку.
Он не заметил, как стертая тетка, так и перетаптывающаяся неподалеку, проводила его неожиданно цепким взглядом, достала телефон и набрала номер.
Когда он вышел из автобуса, уже стемнело. Маевский сжевал протеиновый батончик, но живот всё равно подводило. Некстати вспомнился кролик, которого Айнур тушила в грибах.
Придорожной шаурмой он побрезговал. Свернул вглубь квартала и вскоре оказался среди бурых пятиэтажек оттенка содранной болячки. Всё это, несомненно, предназначалось к сносу. Но пока здесь цвели тонкие космеи на клумбах, во дворах сушилось белье и по асфальтовому квадрату, расчерченному под остановку пожарной техники, прыгали дети – то ли в классики играли, то ли просто так.
Маевский сверился с адресом. Второй подъезд…
Он направился к подъезду, пытаясь сообразить, где окна Желтухина. Из-за угла показался бородатый курьер в фирменном желтом плаще, в кепке и с коробом за спиной. Он смотрел в телефон, и Никита подумал, что хорошо бы чувак вез Желтухину заказ, допустим, котлеты с картофельным пюре, например, двойную порцию… Во двор с противоположной стороны медленно заехала и остановилась черная машина, такая пыльная, что в сумерках казалась поседевшей от старости. С водительского места вышел хмурый мужик в кепке. Тачку свою он бросил прямо на дороге, перегородив проезд двум другим машинам. Никита покосился на этого мудака – и вдруг понял, что видит перед собой частного детектива Желтухина.
Маевский приободрился. Волшебным образом Желтухин разом утратил ореол засранца и стал похож на нормального человека, просто очень уставшего. «Взять ноль пять, – мелькнуло у Никиты. – Или даже ноль семь…»
Курьер вскинул голову, удивленно посмотрел на дом и снова уткнулся в телефон. «Не дождаться нам картошечки с котлетами», – подумал Маевский.
– Егор Романович! – позвал он. – Егор!
Желтухин обернулся к нему и прищурился. Маевский заранее начал улыбаться, и улыбка была вполне искренней: он столько времени без толку мотался по городу, что встреча показалась ему подарком небес. Их с частным детективом разделяло не больше десяти шагов. В этот момент заплутавший курьер направился к Желтухину, явно намереваясь узнать адрес. Телефона у него в руках уже не было. Короб на спине подпрыгивал с каждым шагом.
– Извините! – с сильным акцентом сказал он.
Желтухин перевел взгляд с Маевского на бородача. Курьер так разогнался, что подошел вплотную к нему. Правая его рука описала полукруг, словно он собирался дать пощечину незнакомому человеку. «Это его машину заперли, что ли?» – изумился Никита. Он вполне мог представить, что в такой ситуации и сам дошел бы до мордобоя.
Что-то мягко, как блесна, сверкнуло в сумеречном воздухе, и раздался странный чавкающий звук.
Маевский остановился. Из горла частного детектива торчала отвертка с ярко-зеленой рукояткой.
Этот жизнерадостный зеленый так прекрасно сочетался с желтой униформой курьера, что в первую секунду Никита решил, будто стал свидетелем очень глупого розыгрыша.
А потом Желтухин закричал. Он прижал пальцы к шее, второй рукой выдернул отвертку, и между пальцев у него выстрелила кровь.
– О господи, – в ужасе сказал Никита. – На помощь, кто-нибудь!
Курьер обернулся к нему. За его спиной Желтухин прошел несколько шагов почему-то вбок, на проезжую часть, и там осел на колени.
Бородач с недоумением взглянул на него, затем пожал плечами и громко сказал, обращаясь к Никите:
– Извини, пятнадцатый дом ищу, не подскажешь, куда идти? – Он говорил это и сам уже бодро двигался к Маевскому. – Пятнадцатый дом, квартира пять, весь квартал уже обошел…
Правая рука его вынырнула из кармана. В ней была зажата еще одна зеленая отвертка.
Фантасмагоричность этой картины в сочетании с озадаченным тоном курьера пригвоздили Маевского к месту. И вдруг с площадки, где прыгали дети, раздался пронзительный визг. Визжала девочка и тыкала пальцем в медленно падающего Желтухина.
Маевский разом пришел в себя.
Курьер был уже в пяти шагах, по-прежнему просительно улыбаясь и повторяя про пятнадцатый дом. Никита сорвался с места и побежал.
Он несся не разбирая дороги и отчетливо слышал топот шагов за спиной. Эта безумная сволочь мчалась за ним. Маевский оглянулся и едва не заорал. Больше всего его поразило, что лжекурьер даже не сбросил свой короб.
Никита бежал так, как не бегал уже очень давно, может быть, вообще никогда, кроме того случая, когда их с Гришей вытащили из машины и дали очередь из автомата в воздух. Нет, даже и тогда ему не было так жутко. Курьер отставал совсем немного, и Маевский отчетливо понимал, что спасаться в местах скопления людей бесполезно. Бородач полезет за ним куда угодно, и в толпу, и в автобус… Так что Никита просто бежал изо всех сил. Главное – оторваться.
Он свернул в какой-то сквер, из-под ног у него прыснули мелкие собачонки, вслед раздался лай и возмущенные крики. Из сквера – через дорогу, затем в арку, пробежать насквозь девятиэтажку и вдоль дороги чесать по прямой. Где здесь опорный пункт? Должна же хоть где-то в этом районе быть полиция!
В горле у Никиты свистело, и когда остро кольнуло в боку, он понял, что ему хана. С боком далеко не убежишь. Углядев на обочине кирпич, Никита схватил его, отбежал к столбу, прижался к нему спиной и приготовился отбиваться от отвертки.
Курьера не было. Редкие прохожие старательно отводили глаза. Только какой-то ребенок из коляски помахал ему ладошкой.
Маевский, тяжело дыша, сполз вниз, не выпуская кирпича, и плюхнулся во влажную траву.
Господи, ну и марш-бросок.
Он вытащил телефон.
– Михаил Степанович, слушайте внимательно…
– Почему ты хрипишь, голубчик?
– Слушайте! – повысил голос Никита, и старик замолчал. – Желтухина убили. На моих глазах. Двадцать минут назад. Пытались и меня. Я удрал.
– Где ты сейчас?! – перебил Гройс.
