Сделай мне красиво!
Дина Зарубина
Невезучая девушка Лотта, ничего то ей не удается. Только делать красиво вокруг себя. Слушаются ее вещи, да дар этот ведьминский, злокозненный, а в королевстве каждый знает, магия – зло!
В самом далеком городе есть отделение Ордена, чья задача ведьм искать и избавлять от них добрых людей. Чуть было не схватили бедняжку, да хитрая тетка придумала, где укрыть одаренную племянницу. Кто же знал, что по пути несчастье случится и вместо наивной сироты приедет на место умудренная опытом и циничная попаданка? А магистр Ордена весьма хорош собой… Что между ними произойдет? Кто же его знает?
Дина Зарубина
Сделай мне красиво!
Глава 1.
Магистр внимательно проследил за движением кровяной капли по гладкому обсидиану. Хороший артефакт, действенный.
– Тут ведьма, совсем рядом. Смотрите внимательней.
В бельевой лавке в двух шагах что-то стукнуло, брякнуло, на порог вывалилась конопатая девчонка, под визги хозяйки помчалась за угол. Вслед ей неслись грозные крики толстой тетки.
– Ах ты, дура косорукая! Только вернись, Лотти, я тебя метлой отхожу!
Из двери приветливо махали кружевами панталоны и прочая нижняя женская одежка.
Магистр отвел глаза и брезгливо скривился. Разврат и пошлость! Доберется он до них еще!
Тетка ахнула и тут же склонилась в низком поклоне. Впрочем, как и все в этом углу рынка. Магистра хорошо знали и боялись.
– Ищите, братья, двое влево, двое вправо, трое со мной, – магистр проследовал дальше, провожаемый опасливыми взглядами.
***
Я сидела в курятнике, пережидая, пока гневные вопли стихнут.
Тетка криклива, да отходчива. Подумаешь, яйца варила, да на огне забыла! Ну, выкипели и поджарились, и к потолку прилепились… Да у меня такое через раз. Тетка ругается, что такой дуры никчемной свет не видывал, но я стараюсь, правда, стараюсь! Отвлекаюсь только часто. Оно само, честное слово!
Тетка меня кормит, поит, одевает… надо же ей затраты компенсировать? Ясное дело, работать надо! Помогать. Тетка сама чуть свет встает, по дому хлопочет. А у меня все из рук валится. Не знаю, почему. Вроде ни кривая, не косая, руки на месте, и слух, и зрение, а ровно сглазил кто.
Тетка меня даже к ученому докторусу таскала, изъян искала. Не нашел он ничего. Ух, и злилась тетка, говорит, уж за два-то серебряника непременно что-то найти должен был! Здоровая я телесно. И душевных отклонения патер Цецилий не увидел. Ходим в храм дважды в неделю, каждый день не находишься, кто в лавке тогда сидеть будет?
Вот мою пол. Хорошо мою, старательно тру мыльной щеткой каменные плиты, тряпкой протираю насухо. Кусочек, два кусочка… а потом, будто во сне, я смотрю на радужные пузыри, и они мне звенят песенку тихонько, а щетка сама шевелится, только слабо, я ее придавливаю, а она, будто щенок, вокруг меня скакать пытается, как за хвостом своим по кругу, за рукояткой вертится. Я засмеюсь громко, а тут и тетка прибежит, а на полу-то лужа грязная, полы нисколько не чище, и я вся в грязи, с мокрым насквозь подолом.
По кухне помогать и того хуже. Ножи свирепо косятся, тесто пыхтит неодобрительно, кастрюля ворчит, и во всех начищенных боках посуды отражаюсь я – лохматая, конопатая, некрасивая. Расплачусь от огорчения, тетка ворвется, а я так и сижу над луковицей, плачу и нисколечко овощей и не почистила, не нарезала.
Шитье и вышивка тоже не даются. Игла норовит больно уколоть, а бусины в шкатулке прячутся, глазками испуганно посверкивают. Катушки теряются, нитки путаются. Тетка ругмя ругается, нитки-то шелковые, дорогущие!
И в лавке меня не оставишь, потому что не видная я, мелкая и тощая, обходиться с покупательницами не умею, смешно им на меня смотреть. В бельевой лавке девушка должна быть миловидная, расторопная, чтоб с поклонами да щебетом принудила покупку сделать, да расплатиться чистым серебром, а то и золотом!
У тетки товар хороший, дорогой. Рубашечки тонкие, из прозрачного батиста, муслина, туали, шелковой кисеи, есть и попроще, полотняные и льняные, есть и зимние, теплые, из лодена и фланели, но все красивые до невозможности! С вышивкой, мережками, тонким кружевом по краю. Есть на каждый день, есть для первой брачной ночи соблазнительные наряды.
Тетка всем врет, что из Тара, Орвиля, Семинохии товар. Брешет. Дядька каждый сезон в монастырь ездит у излучины Надиши, две недели туда, три обратно, вот и привозит. Монашки ткут, шьют, кружева плетут, да помалкивают, кому сбывают.
Магистр всю торговлишку-то быстро прикроет. Не положено им зарабатывать! Хочешь делами крутить, золотом в карманах звенеть, не иди в монастырь, вот и весь сказ. Торговля и ремесло – это земное, а им надо о небесном думать. С одной стороны, вроде правильно, но ведь и кушать им надо, и одеваться, и храм поддерживать. Одним подаянием сыт не будешь. Далеко монастырь, дороги, считай, и нет. Кто его основывал, от людей бежал и хотел, чтоб не беспокоили его. Сначала мужская обитель была, потом женскую сделали, чтоб жен неугодных ссылать с глаз долой, в глушь далекую. Нет там ни единого поселения рядом. Захочет бежать кто построптивее – милости просим, волки не кормлены.
Но это я отвлеклась снова, на кружева любуясь.
Мне две вещи даются легко: кур кормить да красоту в доме наводить. Причем, не чистоту, а именно красоту. Куда стул поставить, куда стол, какие занавески повесить… Все то же самое, но начинает жить красота в комнате.
Тетка меня из приюта забрала, я своих родителей и не помню совсем. У нее тогда свои дети померли от мора, вот она и отправила за мной дядьку. Дядька огромный, шумный, нос у него, будто весло из бороды торчит. Я его боюсь, но его дома почти не бывает. В Самбуну за тканями ездит, ткани в монастырь привозит, оттуда товар забирает тетке на продажу. Дома, почитай, дней пять-семь в месяц проводит, а то и меньше.
Тетка мне комнатку под крышей выделила, как дядька меня привез, все причитала, что я не в их породу пошла, они все рослые, толстые, громкие, чернявые, а я мелкая и тощая. Рыжая. Ну, поплакала я дня три, уж очень мне страшно было в чужом доме очутиться. А потом стала потихоньку вокруг себя место украшать. Вижу, табурет не на месте, и зеркало на двери зря висит, неправильно оно там, нехорошо! Рядом дверь на чердак, а там мебели поломанной и барахла всякого навалом, я и порылась чуток в сундуках.
Тетка зашла и обомлела, до чего в моей каморке стало красиво! Я и коврик на стену нашла и половичок на пол, и качалку приспособила в угол. Полозья у нее поломанные, зато кресло само целое, красивое, с любовью сплетенное.
Тетка дядьку позвала, посмотрел он и вздохнул, обменялся с теткой взглядом непонятным.
– Может, оно и ничего, – прогудел гулко, да и только. – Кровь разбавленная.
Я ничего тогда не поняла. Не отругали и ладно.
А тетка давай меня к хозяйству привлекать, да к работам разным приспосабливать. Только ничего не выходило, ни пироги печь, ни на рынок ходить. Хотя уж чего проще, рынок – вот он, перед лавкой теткиной. Иди да купи, чего потребно. Недалеко и недолго. Тетка со мной неделю ходила, все показывала, где что, объясняла, что сколько стоит, у кого брать надобно, всех торговцев назвала по именам. А потом одну послала. Привела меня стража поздно вечером, всю зареванную, без денег и корзинки. Мне тогда лет десять было, не помню, кто корзинку выхватил и как денег лишилась, тоже не помню, я тогда с рыбами в чане разговаривала. Загляделась и заблудилась.
С того раза считали все меня малахольной, дурочкой непригодной. Тетка кричала и веником меня побила, а толку-то… Только хуже стало. Ровно ступор на меня находит, очнусь, а все сгорело, пролилось, сломалось, обрушилось.
Тетка слуг не держала, сама все справляла, пока она одна в доме, никто не жрет в три горла и не пачкает ни полы, ни скатерти. А я так и моталась не у дел. Стыдно было – не передать! За любую работу бралась, да все портила. Дармоедка и неумеха. Не на такое тетка рассчитывала, меня из приюта забирая. Соседи пороть советовали, да дядька их усовестил, что там бить, сказал, она с одного тычка помрет. Кара небесная, повод о смирении вспомнить, терпении и милосердии.
Но постепенно все стало налаживаться. Когда я не слушала, что мне скатерть в тазу шепчет, то и пятна отстирать удавалось, и метла слушалась. Она вообще покладистая была, сговорчивая. Добрая метла.
На рынок тоже ходить научилась. Вот иду за сыром, надо имя лавочника Михеля твердить, глаза в землю, а он уж меня сам увидит, ничего не спрашивая, кинет головку сыра в корзинку. Другие продавцы тоже, только корзинку протягивай. Знают меня на рынке, заблудиться не дадут. Иной раз и пирожок с яблоком сунут или леденец на палочке красный, сладкий.
В лавку мне тетка заходить запретила сразу, товар редкий, дорогой, не дай бог, грязными лапами дотронусь или порву чего! Но любопытно было – словами не передать! Проскользнула как-то за покупательницей дородной, да и зашла в лавку с парадного входа. Там такая корма, что таких, как я, троих можно в рядок поставить, не тесно будет.
Покупательница рассчиталась, да и вышла, а я осталась, рот разинув. Красота же! Кружево узорное, ленты яркие, вышивка такая, что глаза слепит. Тетка руки в боки уставила и уж воздуха набрала в грудь необъятную. Да я пискнуть успела:
– Тетя, вот ту рубашку надо наперед повесить, а эти панталончики перед окном…
Что им скучно, я не стала говорить, и так все кругом дурочкой считают. Панталончики любопытные, им охота было на улицу поглядеть, а сорочка от тоски тускнеть стала в темном углу.
Минутку тетка размышляла. А потом вдруг кивнула.
– Розовую рубашку три месяца уже продать не могу, дорогая слишком, – буркнула она. – Куда ее?
Ох, и ворчала тетка, ох, и ругалась! Длинной палкой с рогулькой по-новому товар развешивая. Мне прикасаться запретила. Так что стояла я посреди лавки, спрятав руки под передник, только указывала, что куда надобно повесить и положить.
– Не пойдет торговля, я тебя, Лотти, выпорю, как козу драную, – пообещала тетка, с лесенки спускаясь и пот утирая.
– Пойдет, тетечка, непременно пойдет! Разве вы сами не видите?
В лавке ровно светлее стало и просторнее. Будто и окно пошире стало и стены заново побелили.
В лавку заглянула любопытная соседка, булочница Марта. Булки все продала с лотка и мимо шла. Дверь в лавку открыта, отчего не заглянуть?
– Батюшки, Мирей, как у тебя красиво стало! Теренс новый товар привез?
– Привез, – кивнула тетка с достоинством. И мне кулак показала, чтоб молчала.
– Ах, какая сорочка! – в розовую так глазами и впилась.
– То баронам впору, Марта, шитье шелковое, не заглядывайся понапрасну!
Повздыхала Марта, полюбовалась, да ушла.
– Тетя, сорочка к Марте хотела…
– Что? – Тетка аж взвилась, а я сжалась вся. – Повтори!
– Тетечка, сорочка Марте к лицу была бы! – пропищала испуганно.
А тетка будто сдулась вся, нахмурилась.
– Вот значит, какой у тебя дар, Лотта.
– Дар? – я шарахнулась так, что об прилавок бедром стукнулась, аж слезы брызнули. Только недавно ведьму сожгли на Сыромятной площади. Не надо мне никакого дара! Тетка меня за руку схватила, протащила за прилавок, в кладовку, в угол меня загнала и нависла сверху, тяжко дыша.
– Чтоб никто, никогда! Никому такое не говори и не показывай!
– Тетя! Да я не знаю ничего! – запищала в страхе.
– Вот и не знай! Ни с кем не говори! А что интересное приметишь, так мне скажи потихоньку! Чтоб ни одна душа не знала! Сама знаешь, Орден рядом, магистр Теобальд ведьм чует.
– Ведьм? – я чуть сознание не потеряла от ужаса. Они же страшные и ужасные! Зло творят, порчу наводят, душегубицы и отравительницы!
– Ведьмой бабка твоя была, – бросила тетка. – От матери и передалось, стало быть! Через кровь, вестимо. А говорила я брату, что не нужно нам такое в семью! Гнать бы тебя, да некуда! И в приют обратно не возьмут…
– Тетечка! Миленькая! – слезы так и брызнули. В приюте куда как хуже, голодно и холодно, и спальня одна на двадцать девочек!
– Нира Мирей! – брякнули колокольчики над дверью.
Тетка тут же оказалась за прилавком, приветливо покупательнице улыбаясь.
Покупатели пошли косяком, без покупки никто не ушел, тетка вечером пересчитала и за голову схватилась. Месячную выручку за сегодня получила. Так что прогонять меня раздумала, и за ужином кусок пирога с мясом положила лишний. А розовую сорочку завернула и Марте отнесла. Подарок, сказала, к свадьбе. Уж как булочница счастлива была! Тетку все хвалили за щедрость, а подружки Марты от зависти себе такие же сорочки покупать кинулись. Даже не всем хватило, тетка мусоля карандашный огрызок, записывать заказы начала.
Так и повелось. Дядька товар привезет, я подскажу, как его положить- развесить, и носа больше не кажу в лавку. Подмету разве что перед входом, да мостовую намою щеткой с мылом. Это удавалось, потому что там отвлекаться нельзя, то мальчишки яблоком кинут гнилым, то лошадь проскачет, то собака кинется.
Мне уже шестнадцать минуло, а все так катилось гладенько. Тетка довольная, этаж надстроила, соседний участок купила, теперь у нас огородик свой был и курятничек небольшой. Куры меня хорошо приняли, вздорные они, но не злые, разговорчивые. Козу покупать решила тетка. Куском меня не обделяли, да только я такая тощая и осталась. Не в коня корм.
Тетку все за доброту превозносили, как же! Тупенькую племянницу терпит да кормит! Тетка хоть и кричала, и грозилась, и жаловалась, да пальцем меня не тронула с тех пор. Я так думаю, побаивалась. Но платья мне добротные справила, три штуки, синее, зеленое и коричневое, передники с рюшкой, чепчики с ушками, не хуже я других девушек была одета. Даже лучше! Одни панталончики с пятном у пояса оказались, то ли ткань с дефектом, то ли случайно пролили на него сок ягодный… другие со швом расползшимся, третьи чуток перекошены, немного, да не продать, так что и белье у меня было получше, чем у многих! Как у барышень знатных! Починила, отстирала.
И вот надо же, снова! Тетка попросила за яйцами приглядеть, а я замечталась, бульканье заслушалась. Сама не поняла, как сгорела плошка-то!
Выметнулась из дома, под теткин ор, да магистру чуть не под ноги! Взвизгнула, за угол кинулась. Отсижусь в курятнике, куры-то не братья орденские, на костер не сволокут.
Глава 2.
Магистр разочарованно прищелкнул языком. Неподвижно капля ведьминой крови замерла. Упустили. На всякий случай все лавки в округе обошли- осмотрели, не нашли ничего подозрительного. Ни на кого артефакт не сработал. Девку ту заполошную вытащили из курятника, дурочка она, все соседи подтвердили, живет у тетки из милости, ни к чему не пригодная, бесполезная. Без ума совсем. Испуганно глазами захлопала. Глаза самой свежей зелени, как листочки березовые, когда только распускаются по весне. Такие же у Руми были… Магистр усилием воли отринул воспоминания, вгляделся. Нет, ничего-то от Руми в той угловатой девчонке нет. И артефакт молчит.
Никого не забрав, орденцы рынок покинули. Утекла ведьма сквозь пальцев, растворилась в сутолоке. Будто заслонку сорвали с котла, тотчас зашумел рынок, забурлил вдвое громче.
– Иди домой, Лотти, не стой столбом, – приказала тетка.
Вижу, что и пот утирает, и губы чуть дрожат, перепугалась тетка не на шутку. Про меня и говорить нечего, ноги не держат, к стене дома прислониться пришлось.
– Тетечка, это кто был?
– Магистр Кристобаль Торрес, вместо отца Теобальда прислали, – вздохнула тетка. – Втрое его лютей, говорят. Молодой, ярый.
