– Он красивый, – вдруг само с губ вылетело.
Тетка только ахнула, да меня полотенцем огрела по плечу. Враз в голове прояснилось. Что я несу? Хотя магистр, и правда, красивый мужчина. Высокий, ладный, кудри черные вьются до плеч, брови прихотливым изгибом над глазами карими, жаркими, будто костер… ой, туда и попаду, если дальше о таком думать буду!
– Дурища, как есть, – тихо проворчала тетка. – Ни с заду, ни с переду не наросло, а туда же, мужчин разглядывать! Ох, беда моя, горюшко! Видно, отправлять тебя надо!
– Куда, тетенька? – я от того страха не отошла, новый накатил.
– Ясное дело, в монастырь. Куда тебе, убогой, еще деваться? Раз на мужиков стала пялиться, беда уж рядом ходит.
Тетка дверь в лавку прикрыла, в заднюю комнату меня отвела.
– У ведьм такое в заводе, как подросла девка, надо ей с мужиком, ну… поваляться, сама понимаешь, не дура уж вовсе! Ему девичность отдать, тогда сила у нее пробудится, всполыхнет, да и развернется. А как проявится, тут как тут орденцы и будут. Сигналки у них на ведьмову силу-то настроены! В храм не войдешь, там на дверях артефакты стоят, распознают силу. И тебя схватят, и меня в придачу. Убираться тебе надо из города.
– Тетечка, миленькая, да как же? – залилась я слезами, мусоля передник.
– Лотти, мое слово твердое. В монастыре тебе схорониться – самое безопасное. Стены, чай, святые, никто там тебя не найдет и искать не станет. Мужиков нет, вот и проживешь свою жизнь спокойно, сколь отмерено. А в городе тебя оставить – тебе и мне голову сложить. Отплатишь мне, племяшка, значит, за доброту мою, костром с полешками. Поняла?
Что же тут непонятного? Слез, сколько не лей, а тетка дело говорит. Сучку течную на привязи удержать трудно, а ведьму тем паче. Подведу я ее под пытки, да на костер. Я уж ей и не говорила, а уметь куда больше стала! Сил прибыло. Сейчас и тряпка за меня пыль смахивает, и щетка сама пол трет. Не такая я уж бесполезная!
Давеча тетка меня в лавке оставила, в углу сидеть, потому что жена барона Роттерхайма уж очень баба гнусная, скандальная, угодить ей трудно, вот и катается по лавкам, себя потешить, злость выплеснуть, хотя и свои есть в замке швейки, и кружевницы, и вышивальщицы.
В теткину лавку ввалилась нира Розалия, как в свой нужник, на кресло плюхнулась, давай глазами шарить, к чему прицепиться, из-за чего скандал учинить. Тетка тоже не лыком шита, знают все кругом, что нира чай с тимьяном предпочитает, да пряники мятные, того и подала сразу. На меня глядит. А я что?
Нира злится, что барон другую любит, только той беде не помочь. Хоть во что вырядись!
Потянула я с полки сорочку яркую, лимонного цвета, райскими птичками расшитую. Сама она в руки прыгнула! А баронесса и замерла, гладит шелк, а на глазах слезы. Кавалер у нее был в юности, под лимонным деревом в любви признался, да птички тогда пели, только не вышло у них ничего, кто тот нищий шевалье, и кто дочка барона? А память осталась, вот и шарит по шелку баронесса, будто ослепнув, и улыбка на ее лице мечтательная.
Дюжину взяла сорочек-то баронесса Розалия! У тетки аж сердце зашлось, отпаивать пришлось настоем пиона. Она те сорочки за неликвидную заваль посчитала, цвет-то уж больно непотребный, такое впору девкам бордельным носить! Они поярче любят!
Однако, когда нира Сельма завернула, я тетке стопку белых сорочек протянула. Тетка глаза выпучила, а я киваю: «Бери, тетя, не сомневайся»! И в разврате ищут скромности порой, и стыд им, как приправа редкостная. Откуда стыд-то у бордельных девок? А ведь подумала нира Сельма, да купила две дюжины! Красные с черными лентами, зеленые с розовыми бантами тоже купила, а белые все в руках тискала, как память о невинности своей.
Если уж решила тетка от прибыли отказаться, и впрямь беда близко. Поэтому скоренько и сундук мне дорожный собрали, и дядька отдых свой сократил. Сразу в путь тронулся. Буквально следующим утром на рассвете. Догрызла его тетка ночью, убедила с рук племянницу сбыть.
Еще светать не начало, дядька уж и позавтракал, сундук мой погрузил, и коней запряг.
– Не держи зла, Лотти, не враги мы тебе, да деваться некуда. Срок упустим, все сгинем.
Я всхлипнула только, да в повозку полезла. Права тетка во всем, я им тоже зла не хочу. Поплакала, да и прикорнула на мешке с овсом, для лошадей запасенном. Попоной укрылась, да засопела в две дырочки.
Проснулась оттого, что повозка подскочила да лошадь заржала.
– Здорова же ты спать, Лотта, – неодобрительно прогудел дядька Теренс. – Ну, да в монастыре не заспишься, водой холодной обольют враз.
Я только вздохнула. В такое время хозяйки только вставать начинают, печи топят, а мы едем уже часа два. Живот заурчал от голода.
– Пирог возьми там в котомке, да в кувшине горячий отвар, не разлей только.
– Как там в монастыре?
– Да откуда мне знать? Люди везде живут, – равнодушно ответил дядька. – Меня дальше первого двора и не пускают никогда. Заезжаю за первую стену и жду во дворе, когда в окошко подадут тюки. Сестра-экономка со мной считает, ей к мирским можно выходить. Я развязываю, пересчитываю, да не все подряд, выборочно, потому как не обманывают монашки в счете.
– А порченую вещь запросто подсунуть могут, – поддакнула я. Кто же ожидает, что мужик будет в нижнем исподнем копаться? Уж так тетка разорялась тогда.
Дядька крякнул, да на меня сердито покосился.
– Ты жуй, да помалкивай.
– Молчу, дядюшка, – согласилась я.
Пироги тетка Мирей славные печет, с грибами, с картошкой, с жареным луком.
– Дядюшка, а не страшно тебе? Разбойники в лесу-то…
– Книжек начиталась? Даром, что дурочка, а грамоту осилила, – хмыкнул дядька. – Да откуда у нас разбойники возьмутся? Графский лесничий зараз перестреляет, если лиходеи заведутся. Дороги, почитай, нету, один я езжу, каждую кочку тут знаю. У меня найдется, чем встретить, кто вдруг покусится на повозку вздумает. Нам две недели ехать, сама увидишь, тут народ зажиточный, спокойный. В разбойники от нищеты да утеснений подаются, а граф хозяин рачительный, ни к чему, если людишки со своих мест срываться начнут. Не самому же ему сеять да пахать?
– Верно, – я даже рассмеялась.
Видела я графа в храме на празднике, такой пахать не сумеет. Ох, и богатый на нем был кафтан! А кружев сколько! Он поди, и поесть не сможет, не испачкавшись, кружева все пальцы закрывают. И графиня так была одета, будто богиня сошла с небес. Не носят люди такое шитье тонкое! Юный виконт в голубом камзоле, виконтесса в красном платье. Я разгладила подол своего коричневого платья с клетчатым отложным воротничком. Передник из той же клетки. Зеленое бы, да с атласной лентой в три ряда, ох и красота была бы!
Ехали мы потихоньку, разговоры разговаривали, а я вокруг смотрела. Раньше не приходилось мне выезжать никуда, а когда дядька забирал из приюта, ехали в почтовой карете, стиснутые чужими пожитками.
Хорошо, привольно! Птицы поют, в листве ветерок шелестит, цветами да травой пахнет. Не то, что в городе! Там дымно, шумно, суетно.
До монастыря уже день пути оставался, как неожиданно поваленное дерево на дороге очутилось.
– Накаркала, бестолочь! – дядька грязно выругался и тяжелый кнут подхватил. – Быстро спрыгивай с повозки да беги, что есть сил, может, и живой останешься.
Я второго раза дожидаться не стала, высунулась с задней стороны повозки, ящеркой стекла да сразу под куст развесистый спряталась, тут же, у дороги. Хороший куст, приветливый. Тряслась и слушала голоса грубые, смех недобрый. А потом свист кнута, крики яростные, и ржание лошадей.
На дорогу и выбираться не думала, там и сомлела от страха.
***
Поручению брат Освальд не удивился. Незаметный он, невзрачный, в толпе растворится, в тенях спрячется. Кого и посылать, как не его?
– Полагаете, магистр, там ведьма прячется?
– Не уверен, – магистр задумчиво потеребил подбородок. – Проверить надобно. Там артефакт работать перестал.
– Да, магистр. Помню то место.
– Поспрашивайте аккуратно у людей, девушка мне показалась странной, не спугните только. Если удастся, с ней побеседуйте. В храме поговорите. Ну, да вас учить не надо, не впервой.
Брат Освальд поклонился, да и пошел себе из дома орденского, поглядывая на небо, не собрался бы дождь.
– Мирей и Теренс? – удивился старый патер Цецилий. – А что с ними не так? Его-то я редко вижу, в разъездах он, а жена храм посещает исправно, жертвует, все обряды выполняет. Ничего не могу сказать плохого, добрая прихожанка. Девушку я смотрел, не увидел ничего темного.
– Почему смотрели-то, патер? – напрягся брат Освальд. – Основания какие?
– Мирей просила девочку поглядеть. Особенная она… за дурочку многие считали, но не дурочка она! Я ее сам читать выучил. Она так на книгу смотрела, что я буквы-то ей и показал, а она запомнила с первого раза. Не каждый школяр в нашей школе так способен! Книжки давал ей, брала, читала, не только картинки смотрела. Я спрашивал. И не ленивая, и старательная, не знаю даже, как сказать… рассеянная она, в облаках витает. Вроде тут, а вроде и нет. А как скажет что, так хоть стой, хоть падай. Устами ребенка истина глаголется. Сказала как-то, что святой холодно, – патер смущенно кашлянул. – Ну, мы плащ-то и надели, так оно красивей вышло. И предстоящий похвалил.
Брат Освальдо посмотрел на статую святой Секлетеи, одетую в бархатный красный плащ, красиво задрапированный крупными складками.
– Так может, благословение на ней, учить надобно?
– Не было на ней благословения, я проверял, – обидчиво поджал губы старый патер. – На моих глазах ведь выросла. Кто блаженной считает, кто дурочкой ущербной. Но безобидной, нет в ней темноты или зла. По дому она ни в чем не приспособлена, как ребенок малый. Да видно, все же и не в тягость тетке была. Той поди, одиноко, пока муж в разъездах вечных. Все живая душа рядом. У Мирей свои-то детишки померли в моровое поветрие, и девушке хорошо.
– Поговорить бы с ней, отче.
– Не удастся сие. Тетка ее в монастырь отправила. Девка заневестилась, а куда ее, болезную? Никто замуж не возьмет: бесприданница, сирота. Да еще и косорукая, неудельная. Была бы сметливая да работящая, взяли бы и такую, в нашем приходе вдовцов хватает, и с детьми, и без детей. А так, кому она нужна, лишний рот кормить? Если возьмут, то не для добра. Забьют, заколотят девчонку-то. Тетка не молодеет. Девушка беззащитная, ну, как позарится кто? Поди, побоялась, что в подоле принесет, да и отправила сиротку в монастырь. Здоровые, разумные девки дуреют, как любовь в голову ударит, из дому бегут, с проходимцами свою жизнь губят. А эта доверчивая, наивная, растопчут, снасильничают, как защитить еще?
– Вон оно что, – брат Освальдо поклонился патеру, поблагодарил за беседу. Прошелся по соседям, поспрашивал на рынке. Все сходилось. Так брат Освальдо и доложил магистру Кристобалю.
С артефактом еще раз прошлись, ничего подозрительного не обнаружилось.
Гложущее чувство магистр Кристобаль постарался игнорировать. Ни к чему душу растравлять, мертва давно зеленоглазая Руми. А за одни глаза зеленые хватать безответную сироту Орден не станет. Не те времена.
В монастыре ей лучше будет. Но имя запомнил. Лотта Энгель.
Глава 3.
– Марьяна Дмитриевна! Опять! – менеджер Алена ворвалась с морозца, вся в снежинках, с горой папок.
Сколько раз ей говорила шапку надевать, менингит ведь не разбирает, какая у тебя укладка и завивка. Молодая Аленка, глупая еще.
Опять, значит, мой муженек бывший деньги выгреб. А почему снял – потому что работаем мы вместе. На нем закупки, монтажи и изготовление, на мне офисная работа. Он считает, что я ленивая задница, только в чатиках сижу, а клиенты сами приходят, на все согласные, счета сами выписываются, сметы сами считаются, и макеты сами рисуются. А как же? Программы же есть, они все и делают.
А я считаю, что он слишком много денег снимает и чеками не подтверждает расходы, значит, опять у него зазноба завелась. Очередная. Любит муженек шикануть, широкие жесты делать. Мне этого не надо было, я в фирму вкладывалась. А что на аренду еле-еле наскреблось в прошлом месяце, его не волнует. Он же в офисе не сидит! У него мастерская отдельная, по дружбе половину ангара ему приятель уступил за символическую плату. А сделай замечание ему, начнет орать, что мы зажрались, что он бедный, уже второй год на старом драндулете ездит. Я десять лет отъездила и ничего, мне же зазноб на речку не возить, в лесу оргии не устраивать. Только его на буксире таскать до автосервиса радости маловато.
Нам надо проходное место, хорошее, чтоб остановка и парковка, людоход приличный, вот и ужимаемся, лишь бы аренду конскую уплатить. Раньше это заводоуправление было. Хорошее место, с видом на площадь. А сейчас кто тут только не сидит! И переводчики, и адвокаты, и ателье, и пластиковые окна, и сувениры, и два турагентства. А вместо цехов – супермаркет, торговый центр и мебельный центр.
– Аленка, что же делать-то? Все подчистую выгреб?
– Семьдесят тысяч.
Осталась я без зарплаты, значит, в этом месяце. Мы уже и деньги в сейф перестали прятать. К чему их прятать, если он сразу шасть к запасам, только мы те деньги и видели. Пачку бумаги в офис купить не на что! Стали в конвертик складывать да под двойным днищем ящика держать.
– Вот еще, Марьяна Дмитриевна. Вы сказали, ничего не скрывать от вас, – сунула Аленка мне телефон под нос.
– Вот же паскуда! – только и сказать смогла.
Вот он, значит, почему в пятницу монтаж отменил, тварь лживая! Женился, скотина!
Нет, то, что он на сайте знакомств сидел, он сам сказал, какие у меня возражения могли быть? В разводе мы. Я тоже там сидела. Обидно было до жути, что он на волю попросился. Ничем ведь я его не ограничивала, во всем поддерживала, от и до обслуживала. Ларчик был простой и дубовый: он решил участок купить и стройку начать, вот и решил развестись, чтоб общее имущество не делить. Его дом будет. Не наш. Расставаться тогда он не планировал, просто урегулировал имущественный вопрос. В фирме ему я нужна была, а в новом доме – нет.
После развода я мужа держала, как кот мыша, некогда ему было по сторонам глазеть. Лет восемь держала. Спали вместе по-прежнему, и отдыхать ездили. Только жили врозь. А потом как-то подумала: зачем мне это надо? С какой радости? В постели с ним скучно, денег больше нет, потому что он вваливает средства в свой дом, хуже любого пылесоса.
Фирма сразу хиреть начала, потому что муженек на стройке за городом больше торчит, чем в мастерской. Сам все делает, во все вникает, от канализации до вентиляции. И деньги туда вбухивает, не в наше производство. От заказов стал отказываться, это он не будет, это он не хочет. Заказчикам такое разве понравится?
Перестала игривость проявлять, сексуальный интерес показывать, в койку тащить. Ему-то хорошо было, а мне пакостно. Почему я его уговаривать должна каждый раз? Да еще убеждать в половой мощи и мужской неотразимости? Когда его на второй раз не раскрутишь, а что до ласк, так кроме миссионерской позиции, все остальное ему неинтересно?
Зато рукастый, мастер настоящий, что хочешь сделать мог, хоть по дому, хоть по работе. Когда хотел. Такие сложное мы делали, что никто повторить не мог. Потому и клиенты шли косяком. Раньше. Сейчас ручей заказов иссякал медленно, но неуклонно. Кто вернется в фирму, где завпроизводством в лицо заказчику говорит, что браться за работу не желает?
Как отказалась я с ним кувыркаться, пошел бывший по рукам. Полгорода перепробовал, все поперек искал. Баб-то одиноких навалом. Нашел, видимо. Потому что благодарит сайт и свадебные фотки выложил. А тетка рядом с ним и старше меня, и толще, и страшнее. Объективно страшнее! Не со зла говорю, а со знанием дела, уж сколько моделей фотографировала, в женской красоте разбираюсь. И сыночек его мерзкий от первого брака, пасынок мой бывший, рядом улыбается, гаденыш подлый. Вот как оно так вышло?
Свой завелся, как только познакомились, да решил муженек, что ему это не надо, а я сдуру послушалась. Как первая жена умерла от пьянки, так сыночек к нам переехал. И без того все летние каникулы с нами болтался, на море его возили, ребенку же надо! Непонятно, отчего только мальчик устал. Учиться ему лень, пропустил он столько, что не догнать, но слова ему не скажи, муженек его сторону держал во всем и всегда, а я виноватая оставалась. Не смогла любящей матерью стать, все чего-то требовала с мальчика.
Куда сыночка пристроить, если его со школы попросили? В техникум. У нас нашлись клиенты хорошие, приняли участие в мальчике. Два варианта, автомеханик и эколог. Я посоветовала на автомеханика идти, само собой. Пацанам такое интересно, без куска хлеба не останется. Нет, он на эколога поперся! Там же одна химия да физика, лабораторные работы, точность, аккуратность требуется. И одни девочки в группе. Само собой, не потянул, откуда бы дровишкам взяться, если напрягаться он вовсе не привык? Девчонки над ним смеются, над дубиной, он злится, пропускать стал, отчислили дурака, кто виноват? Я. Не помогла, не посоветовала, не объяснила ему ту химию, а как ему объяснять, если он не понимает?
Мальчик решил связать свою жизнь с музыкой. Ага. Без музыкальной школы, без сольфеджио, три аккорда на гитаре, сразу видно: музыкант растет великий! Звезда эстрады! Только никто не задумывался, что те звезды эстрады не только музучилище заканчивали, но и консерваторию. Мы от сохи на сцену полезем! Но гитару ему купим самую лучшую и дорогую! О какой и я не мечтала, впрочем, муж и не слышал никогда, как я играю.
Права мальчику нужны? Само собой, чтоб в армии у него шанс был получше пристроиться. Оплатили обучение в автошколе. А он походил и бросил. Скучно ему. Внутренний экзамен сдал, а гаишникам сдавать отказался. Не его это, не нравится ему, плевать, что деньги уплачены, не им же заработано!
И носить он будет белое. Ему так нравится! Белые джинсы, белые свитера, белые водолазки, белые носки. Носить, а не стирать!
Плюнула я тогда, и к маме вернулась. Пусть сами живут, как хотят. А я не нанималась двух мужиков на себе тащить, да по ночам в подушку плакать. Они себе домработницу были вынуждены нанять через пару месяцев, потому что всю хату загадили до невозможности. А деньги откуда? С фирмы, само собой.
– Давай-ка, Алена, тебе работу поищем, – предложила я. Хорошая девочка, старательная, талантливая. – Закрываемся. Сил моих больше нет.
– Марьяна Дмитриевна!
– Все хуже и хуже, сама видишь. И дай мне валидола таблеточку.
Аленка кивнула, валидольчик место под языком занял. У меня аптечка в офисе была собрана с понятием, все нужное. Мало ли, клиенту от цены поплохеет? Даже презервативы лежали, и исчезали регулярно, кстати говоря. Испарялись, наверно.
Подбили мы заказы, всех обзвонили, монтажи отменили, авансы вернули. Пусть сам муженек разбирается или новая жена его приходит, пашет, как я за троих сотрудников пахала. За менеджера, бухгалтера и дизайнера. Уволила я Аленку месяцем позже, печати поставила. Чтоб был у нее запас по времени, пока работу ищет. Выдала ей выходное пособие, отпускные.
Ушла Аленка, ключи оставила. Не вернется больше. А ведь пять лет проработали бок о бок, я ее, как родную, уже воспринимала.
Собрала документы свои, мелочевку из тумбочки, туфли офисные. Начала с кольца снимать ключи от офиса, от коридорной двери, от входной. Ощутила, что рука левая не шевелится. И в груди будто кол раскаленный. Инфаркта мне только не хватало из-за этого идиота! Да и я не умнее. Пятнадцать лет отдала, детей не родила, служила мужику, как собака верная, покой его берегла, а надо было о себе думать, о своей судьбе. Сразу ведь ясно, если мужик женщину на аборт посылает, не будет у вас никакого будущего. Ребенок уже школу бы заканчивал. Это мужик в сорок пять молодец-удалец (насколько получится), а ты уже не родить, ни замуж выйти не сможешь. Редкие исключения только подтверждают правило, сколько нас таких, одиноких-неприкаянных, по стране? Девять из десяти.
Хотела встать, да ноги не удержали, повалилась на пол. Удивилась внезапной слабости, а тут и темнота накатила.
***
Начала шарить по полу, телефон искать. Мне бы в скорую позвонить, при инфаркте первый час дороже года. Какие-то колючки, травинки, сучки попадаются. Отродясь такого в офисе быть не могло, плитка там серенькая, гладкая.
Глаза открываться не хотели, но я себя заставила. Свет дневной, не лампы светодиодные, воздух свежий. Перед носом пучок травинок зеленых, стволик куста и по нему муравьи ползают. А врали-то, врали, что сияющий свет и тоннель. Где проводники, ангелы? Вроде не грешила особо, чтоб чертей дождаться?
Лежалось мне неплохо, только сучок какой-то в бок давил. Руку протянула и ахнула. Ручка тощенькая, пальцы тонкие, и кольца моего любимого с аметистом нет. Мама на окончание института подарила. Молодая рука, девичья, без признаков маникюра. Пошевелилась, мне на лицо косичка упала рыжая. Я красилась, но в благородный каштановый!
Дышалось мне легко, сердце не болело, стучало ровненько, что не могло не порадовать. Если отбросить всякие сомнения в своем здравом уме, то получаюсь я попаданка. Видно, душ стало отходить столько, что не успевают они в мировом потоке перерождаться, только глаза закрыл в одном мире, в другом уже открываешь. Только, вроде бы, я не должна ничего помнить?
Повертела головой, вторая косичка упала. Вокруг ветки и листья. Может, у меня ушки мохнатые, и я лиса-оборотень? С чего бы человеку под кустом лежать? Ушки оказались человеческие, холодные. Коленки тонкие, платье невнятно-коричневое, длинное, передник серый клетчатый, ботинки грубые, на шнуровке.
