– Ну и что? Во сне я тоже не знал, что сплю. Вдруг и сейчас я вижу сон, и во сне ты мне говоришь, что это не сон.
– Сейчас проверим! – Баловнев больно дёрнул его за волосы.
– Ой! – воскликнул Шалунов, хватаясь за голову. – Ты чего?
– Не, точно не спишь, – уверенно сказал тот. – Во сне больно не бывает.
– А вот и бывает! Я сегодня во сне язык чаем обжёг. Я точно помню, как во рту горело. Так что и сейчас я тоже могу спать.
«Это сон. По-любому сон. Я сейчас проснусь, и всё будет в порядке», – твердил он про себя, когда его вызвали отвечать, а он не мог сказать ни слова. Конечно, это всё ему только снится. В реальности он наверняка выучил параграф, просто не помнит этого. Во сне всегда так: происходят события, которые ты не можешь объяснить и не помнишь, что было до них.
«Нет, это точно сон. Сейчас утро, и я всё ещё сплю в своей постели», – думал Шалунов, когда учительница выводила в его дневнике двойку. Пора бы уже и проснуться. Какой-то слишком долгий сон. И слишком подробный.
– Ну что, – сказал вечером папа Шалунова, посмотрев дневник, – мы с тобой договаривались? Будем убирать всё, что тебя отвлекает.
– Не сон, – вздохнул Шалунов и пошёл за ноутбуком.
Не вариант
Перед новогодними каникулами учительница музыки повела класс Шалунова в театр оперы и балета на постановку «Щелкунчика».
– Ребята, я прошу вас сидеть тихо, чтобы никому не мешать. Смотрите очень внимательно, не отвлекайтесь. На следующем уроке мы будем говорить об этой волшебной истории и чудесной музыке Чайковского, обсуждать представление и делиться впечатлениями, – сказала она и раздала всем билеты. – От этого зависят ваши четвертные оценки.
– У меня там пятёрка выходит, нельзя её портить, – сказал Шалунов Баловневу. – И это даже хорошо, что мы с тобой далеко друг от друга сидим. Будем молчать и смотреть.
– Это вряд ли. У тебя не получится молчать и смотреть. Ты ведь с Болтушкиной сидишь, – заявил тот, просмотрев билеты у себя и других. – У вас места рядом: у неё – одиннадцатое, у тебя – десятое.
– И что?
– А то, что я с ней уже сидел в классе, целую неделю, пока ты болел.
– И что?
– Что-что! У меня на той неделе пять записей в дневнике про болтовню на уроках и ужасное поведение… Не, с Болтушкиной сидеть не вариант. Поверь мне, ты пожалеешь. Лучше поменяйся с кем-нибудь, пока не поздно. Только не со мной. Я с ней больше не сяду.
– Что я, с какой-то Болтушкиной не справлюсь? – пожал плечами Шалунов. – Просто не буду обращать на неё внимания.
– Ну-ну, – усмехнулся Баловнев. – Как знаешь. Я предупредил.
Спектакль начался. Шалунов смотрел на сцену. Он не поворачивался в сторону Болтушкиной и постоянно ждал, что она начнёт его дёргать и отвлекать. Но она почему-то не начинала. Шалунов осторожно скосил глаза влево. Взгляд Болтушкиной был устремлён вперёд, она замерла, заворожённо следя за действием, и только слегка покачивала головой в такт музыке. И не делала попыток заговорить со своим соседом. Совсем никаких. Ну просто нагло игнорировала. Как будто его и не было вовсе. Как будто он пустое место.
Шалунов даже обиделся. Что это за пренебрежение к своим же одноклассникам?
– Эй, Болтушкина, – прошептал он. – Подвинься, ты весь подлокотник заняла.
Болтушкина повернулась и непонимающе взглянула на него.
– Ты мне мешаешь, – Шалунов пихнул её локтем. – Убери.
Та подвинулась и убрала руку с подлокотника. Молча. Не возразила, не возмутилась. Ни слова не сказала. И снова уставилась на сцену. Шалунов заметил упавшую программку, поднял и сунул ей в руки.
– Ты чего мусоришь? На, возьми и больше не роняй.
Болтушкина взяла листок, и снова молча. Даже не поблагодарила. Даже головы не повернула. Шалунов возмутился. Ну это уже совсем ни в какие ворота!
– Болтушкина, – вновь зашептал он. – А, Болтушкина?
Но та лишь недовольно отмахнулась. Как от надоедливой мухи. Шалунов совсем рассердился. С Баловневым, значит, можно болтать все уроки напролёт, а ему нельзя и слово сказать? Какое там слово, даже голову повернуть не хочет!
– Болтушкина, – Шалунов чуть повысил голос. – Ты зачем так надушилась? Дышать же нечем! Я сейчас чихать начну.
– Ничем я не душилась. Это не от меня пахнет, – прошипела Болтушкина в ответ. – От какой-нибудь тётеньки.
О, заговорила, обрадовался Шалунов. Ну то-то!
– Болтушкина, а тебе нравится спектакль?
– …
– Нравится?
– Что?
– Спектакль нравится?
– Да нравится, нравится…
– А ты Чайковского любишь?
– А?
– Любишь, говорю, Чайковского?
– Угу…
– А ты такую музыку сможешь сыграть?
– …
– Болтушкина!
– …
– Болтушкина, ты глухая? Слышишь меня?
– Да чего тебе?
– Ты сможешь вот это на своей скрипке напиликать? Па-па-па-па-а-а – па-бам…
– Шалунов, ты что ко мне пристал?! Дай посмотреть!!! – рассердилась Болтушкина и шлёпнула его программкой по макушке.
Он в ответ пихнул её локтем.
Она треснула его кулаком по коленке.
Он наступил ей на ногу.
Она обозвала его дураком набитым.
Он обозвал её чокнутой болтушкой…
На них отовсюду зашикали, а учительница, сидящая впереди через два ряда, оглянулась и обожгла их выразительным взглядом.
– Надо было меня слушать, – сказал Баловнев на следующий день, глядя, как учительница музыки записывает гневное замечание в шалуновский дневник. – Я тебя предупреждал: с Болтушкиной сидеть – вообще не вариант.
Далёкая экспедиция
Однажды Шалунов обиделся на родителей и решил отправиться куда-нибудь далеко, например в экспедицию на Крайний Север. Будут тогда знать, как ругать за оценки и не покупать крутой снегокат. Шалунов сел за стол и написал записку на большом альбомном листе:
Мама и папа! И брат! Я ухожу в экспидицию на северный полюс. Я заработаю много денег и сам буду покупать себе всё и даже снегокаты и однажды приеду на них к вам вгости. А пока прощайте и не ищите меня потому что север очень большой всё равно не найдёте только пропадёте.
Шалунов положил листок на стол и стал собираться. Загрузил в рюкзак хлеб, банку лимонада, яблоко, надел тёплый свитер, плотные штаны, взял лыжи – на севере без лыж никак! – и вышел из подъезда. Его встретили гулкий ледяной ветер, колючий снежный вихрь и жгучий мороз. Шалунов постоял немного на крыльце и повернул обратно.
Дома он снял пуховик, шапку, ботинки, свернул всё это в большой тюк и вместе с этим тюком, рюкзаком и лыжами залез под кровать. Ведь не обязательно действительно идти на Северный полюс, чтобы напугать родителей. Можно просто сделать вид, что ушёл. Так даже лучше. И сам в тепле и безопасности, и родители наказаны. Даже можно будет своими глазами увидеть их реакцию. Ох как сейчас они забегают…
Что ж, так им и надо!
Первой домой пришла мама. Когда её ноги показались на пороге комнаты, Шалунов замер и даже дышать перестал. Мама подошла к столу, судя по бумажному шелесту, взяла листок, постояла немного и вышла.
Шалунов был разочарован. И это всё? Ни криков ужаса, ни звонков в полицию? Им что, всё равно?!
Он пролежал под кроватью очень долго. Слышал, как вернулись брат, а следом папа. А потом из кухни потянулись дразнящие ароматы. Запахло чем-то вкусным. Вот нормально, негодовал Шалунов. Сын неизвестно где, а они спокойно ужинают как ни в чём не бывало. Просто безобразие! Он вообще для них пустое место, что ли?
Раздосадованный Шалунов выбрался из-под кровати и пошёл на кухню. Папа с братом сидели за столом, а мама раскладывала по тарелкам свои фирменные котлеты.
– А, сынок, ты уже вернулся? – спросила она. – Садись ужинать.
