– Руфь, если я тебе кое-что покажу, клянешься не рассказывать об этом ни одной живой душе?
– Что значит «кое-что»?
– Клянешься, что не расскажешь?
– Клянусь. А что ты мне хочешь показать?
– Кое-что. – Иджи достала из корзинки пустой стеклянный кувшин и сказала: – Пошли.
Они отправились в глубь леса. Наконец Иджи ткнула пальцем в дерево:
– Вот.
– Что – вот?
– Вон тот большой дуб.
– A-а.
Иджи взяла Руфь за руку, отвела на сто футов от дерева и сказала:
– Теперь стой на месте и, что бы ни случилось, не двигайся.
– А ты что собираешься делать?
– Не важно. Главное, смотри на меня, ладно? И тихо. Чтобы никакого шума, ясно?
Иджи, босая, медленно пошла к дубу, на полдороге она обернулась проверить, смотрит ли Руфь. Не доходя футов десяти до дерева, она снова оглянулась и убедилась, что Руфь смотрит. А потом случилось удивительное. Очень медленно, на цыпочках, она подкралась к дубу, издавая при этом нежное гудение, и сунула руку с кувшином в дупло.
Внезапно Руфь услышала такой звук, будто рядом включили бензопилу. Небо почернело от огромного роя разъяренных пчел, хлынувших из дупла. В одно мгновение Иджи облепили тысячи пчел. Но она стояла как ни в чем не бывало и через минуту медленно вытащила руку с кувшином из дупла и не спеша двинулась обратно, продолжая негромко гудеть. Пока она шла к Руфи, почти все пчелы улетели. Плотный черный слой на глазах распался, и из-под него появилась улыбающаяся Иджи, целая и невредимая, с кувшином, полным дикого меда.
Она протянула кувшин Руфи:
– Вот, мадам, это вам.
Руфь, полумертвая от страха, тихо опустилась на землю и заплакала.
– Я думала, тебе конец! Зачем ты это сделала? Они же могли закусать тебя до смерти.
Иджи поморщилась:
– Ой, только не реви. Ну прости, пожалуйста. Ты что, меда не хочешь? Я же для тебя старалась. Не плачь, ну! Ведь все в порядке, я часто так делаю, и ни разу меня не ужалили. Честно. Ну вставай, дай я помогу тебе, ты вся перепачкалась.
Она достала из заднего кармана брюк некогда голубой платок и протянула Руфи. Руфь никак не могла унять дрожь, но все же поднялась, высморкалась и отряхнула платье.
Иджи хотелось развеселить ее.
– Ты только подумай, Руфь, ведь я никогда раньше не делала этого ради кого-то. И никто на свете, кроме тебя, не знает, что я это умею. Я хотела, чтобы у нас была общая тайна.
Руфь молчала.
– Ну пожалуйста, не сердись на меня!
– Не сердись? – Руфь обняла Иджи: – Ох, Иджи, я не сержусь. Я просто не могу представить, как буду жить, если с тобой что-нибудь случится. Правда!
У Иджи сердце застучало так, что чуть не выскочило из груди.
Когда они съели цыпленка, картофельный салат, печенье и почти весь мед, Руфь прислонилась спиной к стволу, а Иджи положила голову ей на колени.
– Знаешь, Руфь, ради тебя я могла бы убить. Любого, кто тебя обидит, я в тот же миг убью и никогда не пожалею об этом.
– Ой, Иджи, что за ужасы ты говоришь!
– Никакие не ужасы. Мне кажется, лучше убивать из-за любви, чем от ненависти. Ты не согласна?
– Я думаю, что вообще не надо никого убивать, ни по какой причине.
– Ладно, тогда я бы умерла ради тебя. Как ты думаешь, можно умереть ради любви?
– Нет, нельзя.
– А в Библии написано, что Иисус Христос умер ради любви.
– Это другое дело.
– Ничего не другое. Я согласна умереть хоть сейчас. Была бы единственным в мире покойником с улыбкой на лице.
– Не говори глупостей.
– Но я же могла сегодня умереть, разве нет?
Руфь взяла ее за руку и улыбнулась:
– Моя Иджи – заклинательница пчел.
– Я – заклинательница пчел?
– Ты – заклинательница. Я слышала, что такие люди бывают, но видеть не доводилось.
– А это плохо?
– Не-ет, это прекрасно! Разве ты не знаешь?
– Вообще-то я думала, что это со мной что-то не то, может, я психическая какая-то.
– Нет, это замечательно. – Руфь наклонилась и прошептала ей на ухо: – Заклинательница пчел, вот ты кто, старушка Иджи Тредгуд.
Иджи улыбнулась и посмотрела в чистое синее небо, и глаза у нее тоже стали синими. Она была так счастлива, как теплым летним днем могут быть счастливы только влюбленные.
Полустанок, штат Алабама
29 августа 1924 г.
Забавно получается: многие живут рядом с человеком и не замечают, в какой момент они начали его любить. Про себя Руфь знала это с точностью до минуты. Она полюбила Иджи, когда та, улыбаясь, протянула ей кувшин с медом. Чувства, которые Руфь упорно прятала, о которых старалась не думать, внезапно нахлынули на нее, и в этот миг она поняла, что любит. Поэтому и заплакала тогда. Никогда она не испытывала ничего подобного и, скорее всего, больше никогда не испытает.
А теперь, месяц спустя, из-за этого ей приходится уезжать. Иджи совсем девчонка, шестнадцать лет, она вряд ли соображает, что говорит. Она не понимает, о чем просит, умоляя Руфь остаться жить с ними. Но Руфь-то все понимала и сказала себе: уезжай, и чем скорее, тем лучше.
Она не знала, почему ей хотелось быть рядом с Иджи – только с Иджи и ни с кем другим. Хотелось – и все тут. Она молилась об этом, плакала, просила, но, как ни крути, ответ был один: надо ехать домой и выходить замуж за Фрэнка Беннета – молодого человека, с которым она обручена, – и попытаться стать хорошей женой и матерью. Руфь была уверена: что бы Иджи ни говорила, она сумеет себя переломить и заживет нормальной жизнью. И Руфь приняла единственно возможное решение.
Когда она сказала Иджи, что завтра утром уезжает, та просто обезумела. Заперлась в своей комнате и стала бить и крушить все, что под руку подвернется. Весь дом ходуном ходил.
Руфь сидела у себя на кровати, сжав до боли руки, когда в комнату вошла мама.
– Руфь, пожалуйста, пойди к ней, поговори. Ни меня, ни отца она не впускает, а дети к ней идти боятся. Ну пожалуйста, милая, а то вдруг она, не дай бог, что-нибудь с собой сделает.
Они услышали, как что-то упало на пол и разбилось. Мама умоляюще посмотрела на Руфь:
– Она там как бешеный зверь. Ну прошу тебя, пойди, может, тебе удастся хоть немного ее успокоить.
В дверях появилась Нинни.
– Мама, Эсси Ру говорит, что Иджи разбила лампу. – Она взглянула на Руфь, как бы извиняясь. – Думаю, это она из-за твоего отъезда так огорчилась.
Руфь медленно шла по коридору. Джулиан, Милдред, Пэтси Рут и Эсси Ру прятались за дверями своих спален, – только головы торчали с круглыми от страха глазами.
Мама и Нинни остановились в конце коридора. Нинни заткнула уши. Руфь тихонько постучала. Из комнаты донесся вопль Иджи:
– Оставьте меня в покое, черт подери! – И что-то тяжелое ударилось о дверь.
Мама кашлянула и мягко сказала:
– Давайте спустимся в гостиную, пусть они побудут одни.
Дети поспешно скатились по лестнице. Руфь опять постучала:
– Иджи, это я.
– Убирайся!
– Мне надо с тобой поговорить.
– Нет! Оставь меня в покое!
– Пожалуйста, не будь такой.
– А ну отвали от моей двери! Я серьезно! – И что-то опять вдребезги разбилось о дверь.
– Пожалуйста, впусти меня.
– Я сказала, нет!
– Ну пожалуйста, милая.
– Нет!
– Иджи, сию минуту открой эту чертову дверь, слышишь!
Наступила тишина, потом дверь медленно отворилась. Руфь вошла и увидела, что Иджи устроила в комнате настоящий погром. Некоторые предметы были разбиты дважды.
– Ну зачем ты так? Ты же знала, что когда-нибудь мне придется уехать.
– Тогда почему мне нельзя с тобой?
– Я уже объясняла.
– Тогда останься.
– Не могу.
Иджи закричала изо всех сил:
– Почему?!
– Не могла бы ты орать немного потише? Ты пугаешь меня и маму, на весь дом слышно.
– А мне плевать.
– А мне нет. Почему ты ведешь себя как ребенок?
– Да потому что люблю тебя и не хочу, чтобы ты уезжала!
– Иджи, ты с ума сошла? Что люди могут подумать о взрослой девочке, которая ведет себя как не знаю кто?
– А мне плевать! Почему тебе надо выходить замуж за этого парня?
Руфь стала поднимать с пола вещи.
– Я тебе уже объяснила.
– Почему?
– Потому что я хочу этого, вот почему.
