Воин-Врач III
Олег Дмитриев
Бывший хирург-травматолог в далёком прошлом, в теле одного из самых загадочных героев Древней Руси – Всеслава Чародея, князя Полоцкого.
Уже удалось сделать некоторые инструменты, с лекарствами помогают знахари и монахи, есть даже анестезиолог, родной человек!
Но проблем у Воина снова больше, чем у Врача.
Как они будут их решать? Или найдут новые?
Узнаем вместе в цикле "Воин-Врач"!
Внимание:
Все, абсолютно все события, персонажи, имена людей и животных, географические, экономико-политические и прочие факты и догадки являются исключительно вымыслом автора и ничего общего с реальной историей не имеют.
Наверное.
Олег Дмитриев
Воин-Врач III
Глава 1. Взрослые игрушки
– Чего ты гудишь?! Отнимите дудку у короткого, он всё портит, разыграться не даёт!!!
– Правильно он дудит! Твой клюшку задрал, как старуха на паперти, против правил это!
– Ты бы, Святослав, на судью не грешил. У него жизнь сложная была и есть, и опыта всякого он за неё накопил – хоть торгуй. Я вот с ним, к примеру, ссориться не хочу, – положил руку Всеслав на плечо дядьки, князя Черниговского.
Они со Всеволодом Переяславским приехали в Киев две недели назад, и теперь постоянно орали с трибун, болея за свои отряды даже на тренировках. Но правила, кажется, потрудился выучить только более рассудительный Всеволод. Святослав же оказался болельщиком крайне эмоциональным, поэтому игру и ледняков других команд материл не стратегически или тактически, а идейно, от всей души. За десяток дней и бессчётное количество тренировок их игроки научились стоять на коньках, не опираясь на бортики, клюшки и товарищей по команде, и на выступления стало возможно смотреть без слёз. Не всегда, конечно, но получалось у ратников-ледняков уже гораздо лучше.
– Не врёшь? – покосился на двоюродного племянника гость черниговский.
– Сроду не бывало, – легко отозвался Чародей. – Я видал, как он ножи мечет. И в ядах сведущ. Он моим нетопырям уроки преподавал по тому, как следы в лесу и на снегу читать. И как не оставлять их.
И Святослав передёрнул плечами.
Две с лишним недели назад пришли новости, что из Чернигова и Переяславля выдвинулись князья с ближними дружинами. На нападения это было не похоже, а вот на то, что история про новую игру и впрямь дошла и заинтересовала – вполне. И Всеслав, князь Полоцкий, и, так уж вышло, великий князь Киевский, не стал отказывать себе в возможности подшутить над дядями. С которыми крайний раз виделся аккурат перед тем, как усесться в подземную тюрьму-поруб на долгую дюжину месяцев-лун, да ещё две луны сверх.
Дядья не отправились за помощью к полякам, как Изяслав, автор и идейный вдохновитель той подлой истории с обманом и нарушением клятвы, в результате которой Всеслав с детьми, Ромой и Глебом, оказались в заточении. Князья разошлись по своим вотчинам и сидели там, не высовываясь, хоть и собирая всю возможную информацию о внезапном соседе, что прямо из-под земли умостился прямёхонько на великокняжеский престол, да так, что и не придумаешь, как сковырнуть. Народ на него в прямом смысле слова молился, причём как христиане, так и те, кто клал требы Старым Богам. Волхв из сильнейших, самого Ладомира-покойника ученик, и патриарх Всея Руси, главный поп на всех землях русских, только что не с рук у него ели. Половцы, что так позорно разгромили сводные рати Ярославичей на Альте-реке, оказались лучшими друзьями, начав наезжать в гости и торговать так, что и бывалые купцы-негоцианты диву давались. Знать, и вправду сам чёрт ему ворожил, Чародею проклятому. Или наоборот…
Поговаривали, у самого Полоцка, его исконной вотчины, всю зиму день и ночь стучали топоры и визжали пилы. На тех землях, с каких по приказу князя сводили лес, можно было ещё три таких города выстроить. Зачем это всё делалось – никто не знал, а кто знал, тот не рассказывал. Не принято было во Всеславовых землях слова княжьи обсуждать с пришлыми, да и промеж собой особо не болтали. Дескать, князю-батюшке виднее, а коли есть вопросы – ему и задавайте, а мы люди маленькие: велено рубить – мы и рубим. Настойчивым вопрошателям то же самое поясняли невесть откуда появлявшиеся ратники с колючими глазами, сопровождая пояснения нанесением нетяжких, но обидных и доходчивых телесных повреждений. К середине зимы все окрестные ватаги пильщиков-вальщиков-лесорубов были в Полоцке, подтянулись даже со Смоленска, Изборска и со Пскова. И денег получали так, как не всякий тиун княжеский. Да ещё некоторые и семьи стали перевозить, будто не собирались обратно к родным домам возвращаться.
С древлянских земель, от Искоростеня и Вручия, передавали, что Всеслав-Чародей освободил их роды от дани на три года. И старейшины присягнули ему на верность, наплевав на вековые обиды на Киевских князей, что для злопамятных лесовиков было совсем не характерно. Ходили слухи, что в верности поклялись и под руку Всеславову встали свободолюбивые латгалы и даже ятвяги, с которыми князь не так давно ещё бился не на жизнь, а на смерть.
Все эти новости настораживали братьев, и пугали, откровенно говоря. Откуда он деньги берёт, если всех данников от повинностей освободил? В Полоцке холопы вон, говорят, одеты лучше, чем в Любече да Смоленске свободные люди! Никак, и вправду нечисто дело, колдовством промышляет Чародей!
Когда к Святославу вернулось посольство, стало ещё непонятнее. В первую голову выслушал он епископа Неофита, который вдруг оказался уже целым митрополитом, потому как сам патриарх Всея Руси ему сан пожаловал и рукоположил. По совету князя. Потом послушал дядьку Радомира, которому верил, как себе. Потом обоих их разом, потому что в словах что священника, что воеводы сомневался, чего сроду с ним не бывало. Но они от сказанного не отказывались, наоборот, подтверждали слова друг друга, дополняя деталями, что вспоминали прямо на ходу. И про выступление княгини Оды. И про ответные слова Всеславовы. И про дивные нравы и обычаи киевлян при новом князе. И про ледню, конечно. Угостили Святослава и напитками, что волею Господа научились при помощи, сказать-то грешно, Чародея творить монахи Лавры.
Князь Черниговский и прослушал, и отведал. И не единожды. А потом поучил княгиню вожжами, наутро только вспомнив о том, что именно так и советовал Всеслав. Гордая и свободолюбивая, нравная и капризная немка же утром удивила сильнее всего, когда сама принесла вожжи и поцеловала руки мужу, каясь и говоря, что за проступки свои готова от него любую кару принять. Ошалевший Святослав даже пороть жену не стал, прогнав на её половину. А сам опять засел с митрополитом и воеводой думу думать да совет держать. Со всеславовкой, ясное дело – не пропадать же добру? И надумали они, что надо брать Всеволода да ехать в Киев, под руку Чародея проситься. Истории про полёты на крылатых волках, конях или молниях Перуновых, тут все по-разному врали, про чудотворные таланты лекарские, про воскрешение покойников, давали понять совершенно ясно: с этим воевать – себе дороже. Да и как с ним воевать, коли он, вон, за тридевять земель всё видит, всё знает, да всё по сказанному им случается? Щёлкнет перстами там у себя, в Киеве, а ты тут, в Чернигове, икнул и помер. Нет, в таких тревожных и непонятных условиях жить – никакого удовольствия. Разослал Святослав весточки братьям да сынам, и начал к походу готовиться.
Всеволод, получив новости от своих торговцев и шпионов, а ещё нового епископа, назначенного патриархом взамен Ионы, которого по пути из Киева домой задрали волки, письму от брата удивился. Но признал решение правильным. Потом-то, когда Изяслав с подмогой воротится, оно по-всякому выйти может, одному Богу известно, чем обернётся. А пока надо тут жить, своим умом, своей головой. А они, го?ловы, что своя, что братова, советовали замириться со Всеславом да под руку его встать. Пока у всех, кто так сделал, не было ни единого повода или причины жаловаться. Только хвастались все, от половцев до латгалов. Поэтому и Переяславский князь велел, не откладывая, готовится к отправке в Киев. Да с гостинцами. Да с парой малых отрядов ратников, чтоб ту самую ледню освоили, о которой, почитай, в каждом городе на торгу уже судачили.
К Киеву подошли в одно время, как и собирались. Постояли чуть за косой, что отделяла Днепр от Почайны-реки, где летом не протолкнуться было от лодий. Но ни набата из города, ни встречного посольства не дождались. Будто и не ждали их тут. Удивились братья Ярославичи, и, толкнув коней, направились первыми по льду Почайны, чтоб выбраться с него на берег, а там и до ворот городских подняться. Постучать придётся, что ли? Просить, чтоб отворили? Оба были растеряны – никогда такого с ними не было, чтоб город никак не реагировал на приближение военных сил. Либо распахивали ворота гостям, либо запирали от во?рога, но чтоб вот так?
В перестреле впереди, посреди белоснежной целины, сидела одинокая сгорбленная фигура, склонившись, кажется, над лункой. Рядом на снегу лежали две плотвички и один полосатый горбатый окунь. Его, крупного вполне, с коней Ярославичам было видно довольно отчётливо, а вот с плотвой можно было и ошибиться, как-никак десятка три саженей, больше полусотни метров. Кони шли шагом, снегу им было даже не под брюхо, а лишь немногим выше колен.
– Ну вот, всю рыбу распугали, – раздался недовольный голос рыбака. Он поднялся и развернулся к князьям.
Чудесная чёрно-бурая шуба, которую так расписывал Радомир, такая же шапка. И внимательный, кажется, чуть насмешливый взгляд серо-зелёных глаз из-под густого меха
– Поздорову, Всеслав! – первым пробасил князь Черниговский, подняв руку.
– Здрав будь! – опомнился и Всеволод.
– Ты с женой, что ли, поссорился? – спросил, подъехав ближе и спрыгнув с коня, Святослав.
– С чего бы это? – удивился великий князь.
– Ну а чего сидеть одному на морозе посередь реки? Неужто других дел нету? Как пить дать – в бабе причина! – уверенно предположил старший из дядьёв. И нахмурился, вспомнив, как изменилась всего за одну встречу с Чародеем его Ода.
– Ещё чего не хватало! – возмутился Всеслав. – Всё с женой хорошо, хвала Господу. А я вот выбрался проветриться да рыбки малость наловить ко встрече с вами. Да чуток рановато вы приехали, не особо успел пока.
Он кивнул на трёх рыбёшек под ногами, и окунь, будто извиняясь, разинул рот и слабо трепыхнул красным хвостом.
– Эдак ты дня три рыбалить будешь! – усмехнулся младший дядька, Всеволод.
– Да? Пожалуй, ты и прав. Придётся по-другому тогда, – потёр большим пальцем шрам над правой бровью Чародей. И повернулся к гостям спиной, разведя руки во всю ширь.
– Здрав будь, Дед Речной! – разнеслось от берега до берега громко, зычно. – Праздник у меня, родня в гости пожаловала. Угости-ка рыбкой по-соседски, да не скупись: аж три князя угощаться будут, да с дружинами, да не один день! Коли не обидишь – так и быть, прощу тебе один должок. Но только один!
Всеслав сбросил рукавицы на снег и поднял один указательный палец на правой руке. И тут лёд Почайны гулко треснул, будто в него снизу и впрямь Водяной ударил. Заржал испуганно конь кого-то из Ярославичей, донеслись встревоженные крики от их дружин, что остановились поодаль, чтоб не мешать встрече родственников.
– Ну, коли согласен – давай, сыпь! – непонятно выкрикнул Чародей и громко хлопнул в ладоши.
Жёсткие ладони сошлись, как две сухих доски, только треск по-надо льдом разлетелся. А князь развёл руки вновь и так же громко хлопнул второй раз. А вот третьего хлопка? никто не услышал.
Жахнуло так, что по всей округе с деревьев с заполошным, паническим карканьем взмыли в ясное голубое небо чёрные птицы. Они метались, истошно вереща, натыкаясь друг на друга, роняя перья и не только. Но слышно их не было. Уши заложило у всех, кто не открыл рот широко, как Всеслав и его бойцы, до сей поры невидимые.
В паре сотен метров от Чародея, ближе к тому месту, где русло Почайны уходило налево, за Подол, скрываясь в прибрежных лесах, сперва вспух серо-белый пузырь прямо на заснеженной реке, как громадное рыбье или жабье пузо, словно сам огромный Речной Дед и вправду решил вылезти и разобраться с нахальным человечком. Потом к небу рванулся невообразимо высокий, с Софию Киевскую, столб воды и ледяного крошева. А уж следом прошла волна взрыва, некоторых особо впечатлительных сбив с ног. Им, сидевшим на задницах в снегу, сильнее прочих был ощутим толчок, что прошёлся подо льдом реки, будто сама Почайна вздохнула тяжко и глубоко. Такого никто и никогда раньше не видел, не слышал и не чувствовал.
Поднятые взрывом ввысь брызги воды замерзали на февральском ветру, превращаясь в странный снег и иней, оседая медленно, плавно. Сквозь это облако, что мягко смещалось направо, прочь от города, в сторону Днепра за заснеженной косой, падали глыбы льда, размерами от небольших, с кулак, до более приличных, с голову. С конскую голову. И рыба…
– …мир …ется? Эй! – Всеволод и Святослав перевели взгляды на Чародея. Который что-то говорил, судя по тому, как двигались губы и борода, и махал им, привлекая внимание. Но ни смысл, ни даже звучание его слов до князей пока не доходили сквозь мерзкий писк в ушах. А рядом с ним стоял известный по рассказам воевода Рысь. Которого миг назад здесь не было. И следов его от берега досюда тоже не было.
– А? – громко, но растерянно переспросил черниговец. Он сидел на снегу, потому что при взрыве конь его рванулся прочь, и ноги не удержали, завалился навзничь. Переяславец коня удержал чудом. И сам стоять остался на одном месте тоже им же.
– Радомир, говорю, у тебя там лается позади? Голос уж больно знакомый, – донеслись как сквозь колючую вату в ушах слова Всеслава.
Дядьки обернулись назад одновременно, сидячий и стоячий, только сейчас вспомнив, что приехали не одни, а в составе большого сводного отряда-посольства. Очень опасаясь того, что увидят за спиной ровный белый снег или огромную чёрную полынью на месте своих дружин. Вот же чёрт дёрнул ехать к этому демону!
Радомира, что рвался к князьям, с трудом удерживали пятеро крепких ратников и два монаха. У воеводы лицо было сумасшедшим, он явно думал, что князя своего потерял, и хотел теперь удостовериться, что Святослав жив и здоров. Для этого нужно было подбежать, посмотреть, а вернее всего и пощупать своими руками. Доверять чародеям и колдунам старый воин привычки не имел. Но бежать не давали. Хмурые мужики с бледными лицами крепко держали его, глядя на троицу князей с тревогой и сильной настороженностью. И этим выгодно отличались от многих других, кто валялся в снегу с воем и плачем, зажимая уши и зажмурив глаза. За спинами высокого посольства уходили в чёрные точки по льду Днепра на юг перепуганные насмерть кони. Частью – с седоками.
– Радомир! Хватит орать, как чайка! Иди уже к нам, будем думать вместе, как рыбу собирать! – крикнул чужому воеводе Всеслав.
Дядьки повернулись к нему обратно. Успев заметить, как упала в паре шагов пятнистая щука, большая, с руку. И заколотила хвостом, щёлкая зубастой пастью. Будто беззвучно, на своём наречии, докладывая Чародею, что рыбья дружина по приказу Речного Деда ею доставлена. Серо-зелёные глаза проследили направление взглядов Ярославичей, уткнулись в рыбину. Уголок рта в бороде чуть поднялся, и великий князь киевский важно кивнул, словно и впрямь принял доклад от хищной речной воеводы. Отметив про себя довольно, что глаза у неё были очень похожими на взгляды тех, кто стоял и сидел на льду напротив: круглыми, полоумными, в головах не умещавшимися.
– Это чего было?! – выпалил Всеволод. Он махнул рукой, чтобы перестали удерживать братова старого воеводу, и ей же помог Святославу встать. Тот с растерянным лицом хлопал ладонью по правому уху, а в левом шерудил мизинцем, пытаясь, видимо, продавить внутрь или выкорырять наружу занудный комариный писк.
Всеслав глянул искоса на дядю из Переяславля. Быстро собрался, действовать начал обдуманно, молодец. Не то, что черниговец, которого, вон, ощупывал Радомир, будто не веря, что князь его, с самого детства воспитанный им, жив и здоров. Ну да, судя по лицу, я б тоже не поверил. А вот насчёт степени имбецильности посомневался бы между умеренной и тяжёлой. Вот пусти Святослав для верности слюну в бороду – тогда без сомнения выраженную форму поставил, хоть и по другому профилю всю жизнь работал.
– Как чего? – удивился Чародей громко, чтоб потихоньку начинавшие приходить в себя дорогие гости тоже расслышали. Кого не сильно контузило. – Сам же слышал. Попросил вежливо у дедушки рыбки. Он и выдал. Устанем собирать теперь, думаю.
Всеслав покосился на щуку, что замерла в снегу, налипшем на её скользкие пятнистые бока белой шубой.
– Ну да Бог не выдаст, придумаем чего-нибудь. Рысь, далеко ли вои? – спектакль продолжался точно так, как и было задумано.
– Далече, княже, – сокрушённо, даже чуть переигрывая, отозвался Гнат. И тоже громко, навзрыд, почти как баба-плакальщица. Откуда эта тяга к экспрессии, при его-то работе?
– Где? – суровый вождь требовал точного ответа от дурачка-воеводы. Зрители хлопали ртами и глазами.
– Ну так как же? Часть к половцам отправилась, поезда санные провожать с богатствами несметными, – он даже пальцы загибать начал, юморист доморощенный! – Другая древлян с волынянами замирять ушла, чего-то там не поделили они у истока Припяти.
– Ну уж нет! Это что ж нам, самим теперь рыбу таскать?! – князь возмутился тоже сильнее, чем следовало бы. Но из хорошо знавших его, чтоб понять это, тут были только Гнат да Радомир. Первый бы не выдал, а второй вряд ли начал нормально соображать. Когда за короткий промежуток времени происходит много разных событий, тем более таких, как зимний гром среди ясного неба, водяной столб и дождь из рыбы, довольно сложно с непривычки быстро собраться и начать мыслить рационально.
– А ну кличь их сюда! – Чародей даже ногой притопнул, как будто и вправду сильно негодовал.
– Твоим словом, княже, да волею Старых Богов, – склонился в поклоне Гнат. Насмотрелся «этикетных штук» у французов.
Воевода Рысь отшагнул на пяток шагов по направлении к городу, так, чтобы смотрели на него, а не по сторонам. Приложил ко рту руки, сложенные рупором. И завыл по-волчьи, громко, хрипло, с переливом.
Посольские вздрогнули, кажется, все до единого. А когда вой отразился от городских стен и вернулся усилившись, слившись с другими – ещё раз. Из открытых городских ворот выходили Ждановы богатыри в сверкающих на зимнем ясном Солнышке бронях, завывая в ответ воеводе. Переходя на легкую рысцу, превращаясь в сияющую волну, что неслась с Горы на берег.
Когда вой раздался с другой стороны, из-за косы, что отделяла Почайну от Днепра, там, где вот только что проходила черниговская дружина, и где уж совершенно точно ни единой души живой не было, гости начали снова оседать на снег. Потому что вслед за волчьей песенкой на пригорок начали выходить рядами точно такие же воины, статные, здоровенные, в блестящих шеломах.
А когда прямо из-под снега в десятке-другом шагов вокруг замершей на льду толпы полезли Гнатовы нетопыри, отряхиваясь от невесть откуда взявшейся на одежде и бронях земли, от группы посольских понеслись слёзные причитания пополам с матюками. И если у кого-то и оставались ещё совсем недавно сомнения в том, что приписывала людская молва, брехливая, как базарная баба, Всеславу Полоцкому по прозванию Чародей, то теперь вопросов не было ни одного.
Нет, один был. Каким Богам молиться, чтоб против такого никогда в жизни ратиться не довелось?
