– Верить мне… Для начала верить мне. Ведь я есть проповедник… – Дамиан хорошо помнил, как в некоторые прошлые разы в других попытках он слишком рано снова срочно возвращался к конкретному богу, пытаясь стращать им. Это было в корне неверно, и это он уже хорошо усвоил. Люди отвлекались, начинали задумываться и переключались со зловещего проповедника на то, что они в глаза-то не видели. Нет. Ак’Ан будет упомянут снова только тогда, когда речь дойдёт до объяснений. Когда надо будет логически закреплять в сознании те принципы, которые изначально держатся на одних эмоциях, и прежде всего на страхе неизвестности.
– Проповедник… – покивал Тони. Ему приходило облегчение, словно он оказывался в какой-то безопасности. Некая угроза, которая только что нависла над ним, постепенно отходит в сторону. Искромсанная Дейзи, мёртвый шеф безопасности. Это всё теперь в какой-то другом мире, и совсем не важно.– А теперь я расскажу то, что ты должен знать. – сказал проповедник. – Дейзи изрезала всю свою левую часть, потому что хотела добраться до души. Чтобы выкинуть из себя то, что управляет ей. Это было глупо, опрометчиво и, что самое главное, бессмысленно… А что касается Билла Стерлинга, то он перерезал себе горло. Сам. Потому что ему не хватало кислорода… Не мог дышать, а так решил, что воздух будет попадать напрямую в горло. Понимаешь, какая логика?
Тони отрицательно покачал головой. Он слушал с раскрытым ртом и всеми силами старался сохранить ровное дыхание, но после упоминания о нехватке кислорода ему показалось, что дышать и правда трудно. Его дыхание участилось, словно кто-то стал выкачивать воздух из помещения.
– Тебе сейчас это не грозит. – спокойно сказал проповедник. В это же мгновение у Тони раскрылось дыхание, и он почувствовал облегчение в груди:
– Спасибо… Спасибо… Я даже не знаю, как тебя зовут…
– Брат Дамиан. Зови меня брат Дамиан. – ответил проповедник и вспомнил, как долго он размышлял над тем, стоит другим именовать его "отцом" или "братом". С одной стороны обращение "отец" могло дать ему некие права над другими, но обратная сторона этой медали говорила о том, что лишние раздумья над тем, насколько он избраннее всех остальных вовсе ни к чему. Он должен быть лишь проводником Ак’Ана, а никак не новым мессией. Придёт время, и он им станет. Но пока этого нет, он должен быть как все с одной только разницей – он знает единственную правду про самого могущественного бога. Тогда ему будут верить. Именно верить, а не требовать доказательств и сотворения чудес. Такой же как все, только просвещённый, а значит "брат".
– Брат Дамиан? – Тони подвинулся поближе и склонился перед собеседником. – Спасибо тебе, брат Дамиан…– Скажи своё имя.
– Тони. Все зовут меня Тони.
– Теперь ты брат Тони. Это самое главное, что тебе сейчас надо запомнить для того, чтобы остаться в живых. Тони покивал головой, глядя проповеднику прямо в глаза.
– Прежде всего стоит уяснить одну простую вещь. – проповедник говорил, не торопясь, и так, будто его слова надо было вставлять в небольшие отверстия как кирпичики в стену. – Не существует какого-то точного способа как быть в безопасности, но можно делать всё, для того, чтобы по крайней мере быть близким к этому.– Что надо делать? Что надо делать для… для… бога. – Тони, очевидно, хотел сказать "для этого бога", но подобный оборот речи вряд ли выглядел лицеприятно. А настоящее имя "Ак’Ан" он похоже забыл.
– Ты забыл его имя? – проповедник выдавал несколько двойную эмоцию: с одной стороны несколько упрекающую, но с другой – такую спокойную и ни к чему не обязывающую. Дамиан знал, как важно делать некие "прощения", когда человек в реальности и не был в чём-то виноват, но ситуация построена таким образом, что он чувствует себя таковым.. Подобные манипуляции давали ещё более серьёзный эффект, чем случаи, когда человек действительно в чём-то провинился. "Всё дело в источнике давления" – говорил про себя Дамиан. Если источник давления внешний, но ему хоть сколько-то, но пытаются оказывать сопротивление и уж точно считают его чем-то чужеродным. А вот если сомнения и ущербность идёт изнутри, то эффект совсем иного порядка. Человек не замечает, как начинает сам себя есть, и в этом случае тот, кто оказывается снаружи, может стать ему верным "спасителем", единственным, на кого можно рассчитывать.
– Я… Нет, что ты… Я просто не уверен, что смогу правильно произнести его… – Тони стал оправдываться, и это был верный способ перестать думать объективно.– Брат Тони… – проповедник слегка вздохнул. – Нет никакого греха в том, что ты что-то забыл. Грех может быть в том, что ты обманываешь других или, что ещё страшнее, обманываешь самого себя…
– Прости, брат Дамиан. Прости. Я не хотел никому врать. Я только запутался..– Ты забыл его имя или не уверен, что правильно сможешь его произнести? Тони молчал. Он молчал и показывал всем своим видом тот ответ, который напрашивался сам по себе.
– Раскаявшийся будет прощён. – спокойно вывел проповедник. – Лжец будет уничтожен.
– Забыл! Прости, прости! Я… Я не запомнил его имя. Оно такое необычное… Красивое и необычное. И я не запомнил… Прости, брат Дамиан… – Тони тараторил как заведённый. И чем больше он тараторил, тем больше считал себя виноватым и испытывал при этом облегчение одновременно.
– Ак’Ан услышит твои мольбы. – спокойно ответил проповедник и положил Тони руку на голову. – Если, разумеется, они искренни. Только, если они искренни. Тони только трясся и не мог вымолвить ни слова. Да большего от него и не требовалось. Теперь Дамиан точно знал тот механизм, который работает, когда надо делать "настоящим" тот культ, который сам и придумал. И ведь как лаконично всё выходит, когда предоставляешь минимум информации. Ведь сядь Тони спокойно, да распиши всё услышанное на листке бумаги, и там было бы нечто весьма сумбурное и несерьёзное – какой-то бог с непонятным именем, который может заставить кого угодно сделать что угодно, убивший при этом уже несколько жителей, включая шефа безопасности. Ни логики, ни какой-то взаимосвязи между фактами – вот, что увидел бы Тони в своих набросках. Но он всего этого не делал. Он лишь плыл по тому течению, что предоставили ему Дамиан, и натыкался на те вопросы, которые тот по сути сам и задавал ему.
Для Ак’Ана найдётся время. И найдётся оно тогда, когда надо будет заполнять ту пустоту, которая образуется после того, как всё будет выжжено внутри. Не надо перебивать что-то новой религией, надо сначала освободить для неё место. Посеять сомнения, неуверенность и страх, который станет настолько вездесущим, насколько и невозможным. Люди должны сами захотеть заполнить эти пространства, и именно тогда следует говорить об Ак’Ане и его правилах. Следующие несколько недель Дамиан провёл в одурманивании ещё пяти человек, таких же как Тони. Трое из них были рабочими, один инженер, один администратор и даже один охранник. Охранник вообще попался очень ценный, из блока Чикаго, где заседали крупные шишки: руководители секций, старейшины. Им там было уютнее всего, а Дамиану тем более, раз охранник попался именно оттуда. Посеяв зёрна сомнений этим пятерым и периодически закрепляя пройденное, он решил собрать всех в одном помещении, чтобы дать начало новому этапу – формированию сплочённой группы единомышленников. Когда-то он вычитал это слово "единомышленник", и оно понравилось ему настолько, что в какой-то момент даже захотелось поменять обращение "брат". Это было мимолётное желание и продиктованное лишь очарованием, словом как таковым. "Единомышленник" – тот, кто думает в одном русле с тобой, так же как ты, в тех же целях, что и ты. Это можно было трактовать настолько расплывчато, насколько только хватало желания.
Первое собрание прошло в архивном хранилище, где места едва хватило для того, чтобы Дамиан смог хоть немного отстраниться от всех остальных и вещать с небольшого ящика, который он заранее накрыл чёрным полотном. Полотно раньше использовалось для местечкового хранения отработок реголита, потому слегка крошилось мелкими камушками и пылью. Вначале Дамиану это не понравилось, но очень быстро он сообразил, как это можно выдавать за ту "чёрную пыль", каковой станут все неверующие в Ак’Ана. Текст в речи он готовил не долго, а вот само выступление – наверно, за сотню раз. Он стоял перед зеркалом и пробовал разные позы, движения руками и особенно пальцами. Наиболее подходящим было, конечно, восклицацтельное помахивание указательным пальцем, устремлённым вверх. Такая поза придавала внутренней уверенности, но в зеркале было заметно, что всё время стоять таким образом выходит как-то неестественно. Будто других вариантов не особо, да и акцентировать на чём-то сложно. Ведь это положение даёт упор на что-то – нельзя давать упор на всё подряд. Поэтому указательный палец, обращённый вверх, он стал использовать исключительно при упоминании самого Ак’Ана. Когда пришло время, то ему показалось, что сейчас все просекут его очковтирательство буквально за пару секунд. Какое-то чувство даже подсказывало, что лучше всё отменить и сослаться на болезнь или что-то в этом роде. Но стоило только начать говорить, как некие силы словно буря стали ходить у него в теле буквально ходуном. Его трясло от переполняемой уверенности и мощи своих слов. Глаза словно искрили, а в голосе чувствовалась сумасшедшая энергичность. Говорил он при этом не громко, а местами даже специально делал потише и переходил на шёпот, словно рассказывая какую-то тайну, которую нельзя узнать даже стенам, которые их окружали в тот момент. Концепция строилась е просто уверенно, а словно по маслу. Слова текли сами собой, чудесно переплетаясь одно с другим. Глаза метали искрами. А указательный палец власти поднимался вверх, возвышая о самом важным, исключительно в самых подходящих ситуациях.
Закончив говорить, Дамиан томно уставился на слушателей, на этот раз ожидая нужной ему реакции. Это до в самом начале он считал, что его будут пытаться подловить на какой-то отсутствии логики, нестыковках и прочем. Но теперь, когда он видел лица этих людей, когда чувствовал то, что у него внутри, то точно знал, что все вопросы ему понравятся.
– Что же нам теперь делать? Брат Дамиан? – спросил Тони. Он находился на почётной роли первого ученика, а потому чувствовал себя более уверенно и вообще способным на то, чтобы задавать какие-то вопросы.
– Искать! – резко ответил проповедник. Настало время двигать их, двигать вперёд, чтобы дело пошло быстрее.
– Искать? – удивлённо спросил Тони. Остальные лишь переводили взгляд то на него, то на проповедника.
– Да! Искать… – ответил Дамиан. Единомышленников…
С того момента секта, которую, по сути, образовал Дамиан Торн, стала набирать совершенно другие обороты. Его первые новообращённые стали пропагандировать идеи самостоятельно: кто-то с лучшим, кто-то с худшим успехов. Качеством можно было пренебречь в виду совершенно иного типа скорости – главное набрать максимальное количество в сжатые сроки. А те, кто не примет сразу, вполне могут принять это потом, и им тем более это будет проще сделать, так как новое течение, по крайней мере, не будет в новинку.
Спустя каких-то пару недель и проведение всего ещё двух собраний (на этот раз уже в одном из лекционных помещений, которую предоставил очередной нововступивший член секты) Дамиан Торн стал обладателем умов и душ аж 86 человек. Подобный успех с одной стороны его сильно удивлял, с другой – ему, наконец, начало казаться, что он нашёл то необходимое в жизни, что искал всю жизнь. Бесконечный рост внимания к себе. Это внимание росло изо дня в день, а каждое собрание вдохновляло его до такой степени, что он возомнил себя энергетическим вампиром, питающимся чужой привязанностью к его собственной персоне.
Несколько лет назад он читал одну книгу "Душа вампира", в которой главный персонаж, Густав Глисон, был бессмертным вампиром, питающимся страданиями других людей, которые он сам же и создавал. И хотя все те, кого Густав уничтожил, заслуживали того, Дамиан считал его отрицательным персонажем, стремившимся к разрушению. Себя же он полагал созидательной личностью, которая создаёт нечто новое и необходимое для всех. Теперь его идеи, его мысли стали настоящей концепцией жизни почти для сотни людей. Совершенно разных людей, которых теперь объединяла единая религия.
Это не то, что втирал всем Пейтон Кросс или преподавал Чарли Хеддок. Те лишь опирались на здравые размышления, логику и последовательность. У Дамиана вся концепция строилась на куда более мощной всепоглощающей основе – эмоциях. И эти эмоции очень скоро переходили в его руки. Очень быстро он стал осознавать, что подобное управление если не по форме, то уж точно по существу является властью. Именно это слово стало мерещиться ему буквально везде. Власть. Личная власть. Собственная власть. Та самая власть, которую можно забрать себе только один раз. Один раз, и больше этого никогда не будет. После этого будет лишь пустота. О пустоте Дамиану думать вовсе не хотелось – хотелось лишь заполнять свой собственный сосуд той властью, которая к нему так лаконично приходит. И тут он осознал, что сам сосуд слишком мал.
Слишком мал тот сосуд, что есть у него, чтобы заполнять его своей властью. Ведь те умы, которыми он повелевал были в реальности его лишь в те минуты, когда они не были заняты государственным трудом. Тем самым трудом, который в итоге выдавал им пропитание, регистрировал жильё, предоставлял выходные и всё такое, без чего они не представляли свою жизнь. Они могли делиться своими трудами, всем тем, что получили от государства, но они не получали от своей религии ничего материального.
Это было упущением. И Дамиан стал копаться в этом ещё глубже, докопавшись в два счёта до понятия собственность… У древних религиозных организаций существовала принципиальная разница между хоть насколько-то официально признанной церковью и сектой – у церкви было своё собственное неотъемлемое имущество, зачастую международного масштаба, в то время как у секты всё имелось лишь в подпольном варианте. И сама концепция упиралась в признание церкви государством. То, что сейчас существовало на Аполло-24 Дамиан не сильно-то считал государством, но все его признаки на самом-то деле у него имелись: иерархическое подчинение, силовой аппарат, административные органы и социальное обеспечение. Можно было или заменить это "государство" собой или заставить его признать себя. И тут Дамиан решил поосторожничать. Всё же те властные структуры в лице Совета Старейшин, которые существовали к этому времени, хоть и были ему отвратительны, но они выполняли целый ряд важнейших функций, тех самых, которые останутся в любом случае. И заменять их собой Дамиану не очень хотелось… Поэтому второй вариант – лишь получить признание власти, в таком ключе подходил куда больше. Со временем можно будет и подмять под себя государственные структуры, создав теократическое государство, где он просто займёт самую верхушку, не трогая всё остальное. Его ближайшие соратники получат привилегированное положение, а в замен составят костяк его личной службы безопасности. Отсюда созрел великолепный план договориться о новых изменениях с самым влиятельным из всех старейшин – Пейтоном Кроссом.
От своих приспешников Дамиан узнал о том, что Пейтон пару месяцев назад, получил что-то вроде микро-инфаркта, который не помешал ему публично ввести понятие "государственной измены", после чего жестоко казнили одного бедолагу-рабочего с сомнительной репутацией. На следующий день с собой покончил Билл Стерлинг (каким образом, до сих пор оставалось загадкой), а должность шефа безопасности занял Чарли Хеддок. Последнее насторожило его настолько, что он отдал распоряжение своим людям прозондировать этот вопрос. Ему даже нравилось каждый раз упоминать об Ак’Ане, чью волю необходимо узнать, получив эту информацию. "Где-то в этом кроется воля Ак’Ана… Не позволительно пропускать такое из виду" – приговаривал он при этом. И "злые уши", как Дамиан стал называть своих информаторов, сообщили о том, что Хеддок похоже имеет куда более масштабное влияние на станции, чем это представляется публично.
Как ни странно, но подобное его не удивило. Он не сильно верил в Совет Старейшин, и в то, что они на самом деле так уж на что-то влияют, при том, сколько они при этом говорят – по себе было судить весьма легко, и в чём-то даже приятно.
Выходило, что Хеддок весьма важная фигура, причём похоже что такая, какой Дамиан хотел сам когда-то стать. Ему сразу стали вспоминаться лекции Хеддока, его речи об истории, о том, что правильно и что нет. Как бывало раньше, и к чему это приводило. Все всегда слушали с большим интересом, и ещё все кругом шептались, что мы никакой не на Земле на самом деле, скрывая это от него… Это было несколько удивительно, но ведь это работало, потому как все продолжали его слушать. Это более чем устраивало Дамиана. За одним лишь исключением – так должны слушать только его самого… Но нельзя лезть на рожон. Нельзя недооценивать их, особенно в условиях, что никуда не сбежишь.
В тот вечер, когда он хотел поговорить с Пейтоном, один из его людей, тех, что был охранником в секторе Чикаго, сделал всё для того, чтобы Дамиан получил возможность позвонить из пустой комнаты службы безопасности прямиком в апартаменты старейшины. Дамиана немного трясло перед тем, как это делать, и он даже не был уверен, что сможет говорить хоть сколь-нибудь связно, но в итоге получилось весьма эффектно. Он подбирал настолько красиво звучащие фразы, так подгонял свою манеру речи, что моментально стал получать от этого удовольствие – такой большой и знаменитый Пейтон Кросс слушал его предложение о встрече с лёгкими намёками на разделение властей, что невольно окрыляло.
А затем по камерам он заметил девушку, подошедшую к аппартаментам старейшины, и это спутало все его планы. В первый раз за несколько последних месяцев он понял, что не обладает той информацией, которая нужна для того, чтобы принимать решения. И дело было не в том, что кто-то появился не вовремя. Дело было в ней. Он видел эту девушку первый раз жизни, и хоть это было через камеры, он осознал, как его тянет к ней. Такие формы, такая грация. Лицо было словно с тех картинок, что он видел на ряде постеров из модных изданий. Она была самим совершенством.
Дамиана это поразило до глубины души, ведь никогда ещё в своей жизни он не испытывал чувств к женщине. Он всегда считал, что это что-то лишнее. Что-то, что мешает думать, действовать, быть сильнее. Все эти чувства он полагал лишь весомыми инструментами в манипулировании другими людьми. Только так, и никак иначе. И ему и в голову не могло прийти, что это нечто может произойти с ним самим. И самое главное – тот поворот, который произошёл внутри него самого. Раньше он полагал, что если ему кто-то понадобится, то он сможет просто "промыть мозги" и завладеть инициативой путём простой чехарды словами, фактами, предположениями. Женщина не сможет отказаться от него, потому что из всех предложенный вариантов просто не будет такого, который бы обошёлся без него. У Дамиана не было сомнений, что если наступит момент, то он легко сможет разыграть эту партию. Но сейчас он осознал, что одного её согласия ему будет мало. Ему принципиально хотелось, чтобы это согласие было добровольным, а не надуманным. Он хотел обладать ею, понимая, что она сама этого хочет. Что всё её нутро желает этого само. Что в этом нет и толики лжи, честолюбия или притворства. Что это всё есть истинное положение вещей. Ему хотелось, что это было действительно настоящим. Потому он передумал тогда идти к Пейтону. Не знал, что стал бы говорить ей. Не знал, как она оценит его, впервые увидев. Не знал, понравится ли ей всё то, что произойдёт.
Не должно быть вторых попыток или шагов назад. Всё должно идти как по маслу. Всё должно идти к цели и закончится лаконичным обладанием этой девой, которая по праву займёт своё место рядом с ним.
Очень скоро "злые уши" узнали для него, что девушку зовут Делейни, и что она бывшая самого Пейтона Кросса. Вокруг ещё витала непонятная история с подробностями расставания, но самое главное, что следовало из всего, так это то, что текущего бойфренда у неё не было. По крайней мере, в том явном виде, как это было в случае со старейшиной. Так зачем она тогда приходила к Пейтону? Попрощаться? Сказать что-то напоследок? Или пытаться вернуть всё назад? Дамиану было больно думать об этих вопросах. Он даже заметил, что это намного болезненнее, чем отсутствие того самого внимания окружающих, без которого он не мог представить свою жизнь.
И тут у придуманного им бога Ак’Ана стало взращиваться новое качество – ревность. Очень быстро Ак’Ан в транслируемых Дамианом словах стал пристально относиться к вопросам внимания своих "подопечных" к другим верованиям, особенно к тем, кто продолжал верить в науку. И если раньше "верящие" в науку были лишь временно заблуждающимися, то теперь они становились вредителями и осквернителями истинной веры.
Ак’Ан уважает только тех, кто верит только в него, и ни в кого больше. Ак’Ану нет ни равных, ни альтернативы. Он единственный. Он неповторимый. Он сама преданность, проистекающая с самого основания нашего мироздания.
Дамиан стал повторять эти слова ещё чаще, чем те, что говорили о его силе или великом умысле. Ак’Ан становился всё более человечным, и от того куда более близким для тех, кто в него верил. Дамиан стал понимать, что обращение к нему "брат" уже не отвечало истинному положению вещей. Те новообращённые, которых спустя несколько месяцев проповедей стало насчитываться под двести человек, должны были чувствовать не только внутренне, но и выражать это внешне при общении с ним. Теперь к нему следовало обращаться "преподобный брат", и такое обращение было только у него.
Хеддок
Бывали дни, когда всё казалось, что идёт чередом. Такими бывали и недели, и месяцы, и даже годы. Но последнее время было не просто идущим в правильной последовательности, оно выглядело как какое-то совершенство. Всё шло у дате, когда они с Пейтоном согласовали обнародование выборной системы для нового официального правителя Аполло-24, в котором главным кандидатом должен был стать сам Чарли Хеддок, а его вице-президентом – Пейтон Кросс.
Все подготовительные работы, системное информирование о том, что необходимы рациональные изменения, о том, что нельзя стоять на месте и надо идти в ногу со временем. Вся та масса разного рода слов и выражений, который по своей сути просто требуют изменений. Всё это шло настолько слаженно и успешно, что у Чарли начало создаваться подозрительное ощущение, что он что-то упускает из виду.
Все признаки говорили ему о том, что ситуация движется в правильном направлении. Но чувства предвещали беду. Причём такую, какой не было раньше… Такие ощущения ни с чем нельзя спутать. Ты словно пронизан какой-то новой материей, которая не даёт тебе покоя, которая заставляет тебя чувствовать себя уязвимым и беспомощным перед какой-то новой угрозой, источник которой ты даже не можешь себе представить. Сейчас Чарли был у себя в апартаментах. Он стоял голым перед окном и разглядывал панораму окружающей во многой серой действительности, простирающейся на многие километры вперёд. В его кровати лежала Сиерра, тихо посапывая после приятно проведённого времени в совместном сексе.
С недавних пор Чарли стал сравнивать её и Делейни, с которой он спал несколько раз, чтобы зачать ребёнка. Он много раз думал, можно ли было сделать это по-другому, и каждый раз не хотел сам себе отвечать на этот вопрос. Первый раз ему всё же очень хотелось попробовать, какая Делейни может быть в постели – уж слишком она была привлекательна… Он попробовал. И посчитал, что делает что-то не так. Что это не его путь, к которому стоит стремиться… Потом он спал с Делейни ещё несколько раз, пока не получил точное подтверждение её беременности. Ему хотелось оправдывать себя. Что другого варианта не было. Что ему нужен наследник. Что, то был и не секс вовсе, а лишь зачатие ребёнка. Он много всего говорил себе, но всё равно чувствовал себя паршиво. Особенно паршиво, понимая, что так сильно любит именно Сиерру. Нет, в Делейни было всё так. Она была не только красива, но и умна. Умела видеть разные черты в людях. Умела глядеть вперёд, понимая к чему приведут те или иные поступки. Но она не понимала самого Чарли… Он был для неё лишь большим успешным человеком, у которого есть свой вес на станции. Это лишь его роль, и не более того. А Сиерра видела мужчину со своими чертами характера, особенностями, недостатками. И принимала всё это таким, какое оно есть.
Чарли много раз говорил себе, что будь у Сиерры возможность забеременеть, и о Делейни речи бы и не шло. Много, очень много раз он это говорил. И всё равно продолжал считать это изменой. А знала ли она об этом? Догадывалась? Возможно… Но она ничего не говорила об этом. Даже не намекала. И из-за этого Чарли было ещё более паршиво… Упрекни она его в неверности, в том, что он поступил эгоистично, и некий груз свалился бы с его плеч. Но нет. Приходилось с этим жить.
Почему-то эти проблемы волновали его куда больше, чем предстоящие выборы. Может быть, по причине того, что в отличие от выборов, он совершенно не понимал, что делать. Ведь когда-то Делейни родит, и когда придётся признать ребёнка своим и заботится о нём, как о своём. Ведь для этого он всё это затеял. И что он тогда скажет об этом Сиерре? Что это было давно? Что такого была необходимость? Что по-другому было нельзя, потому что ему нужен наследник? Ему самому было понятно, что это всё лишь оправдания. И не более того. И самое меньшее, что он мог сделать, так это поговорить обо всём с Сиеррой заранее. Это было бы честно. Это было бы так, как поступают люди, которые уважают чувства друг друга, ценят друг друга.
Но он столько привык заниматься политикой. Рассчитывать влияние и возможности друг против друга. Смотреть на других, как на потенциальных противников, а иногда даже заговорщиков.
– Ты так и будешь там стоять? – спокойно сказал Сиерра.
Чарли обернулся и увидел, как она поднимается с кровати. Такая красивая, очаровательная и грациозная. С недавних пор он заметил ещё эту черту в её движениях – грацию. Она двигалась плавно и как-то изящно. На эти движения было приятно смотреть сами на себе. В какой-то момент он пытался понять, в чём причина этого, чем её движения отличаются от движений остальных, в частности то Делейни, но так и не понял это. Они были словно другими. Словно цветными, в то время, как всё остальное было чёрно-белым. И хотелось ей об этом как-то сказать, но он всё не знал, с чего начать.
– Да я задумался… – Чарли подошёл поближе к кровати и стал одевать свои брюки. – Знаешь, я ещё кое-что хотел спросить у тебя.
Сиерра ничего не ответила, но было видно, что она внимательно слушает.
– А если бы я не был тем, кто я есть. Если бы я не был Куратором, и даже не был бы шефом безопасности, то в наших отношениях что-то бы изменилось.
– А изменилось бы, если бы я не была главой административной секции? – ответила Сиерра, сохраняя при этом всё тот же спокойный голос, что был буквально минуту назад. Вопрос был действительно с содержанием ответа. Много ли для них значило то положение, которое они занимали оба. И насколько это имело значения для них обоих. Похоже, что какой-то смысл в этом есть, но чтобы точно сказать… Кто ж его знает.
– Кто ж его знает… – вслух сказал Чарли.
– Да-да. Кто ж его знает. – согласилась Сиерра. – А почему тебя стало это интересовать? Ты решил отказаться от своего положения?
В её глазах была видна некоторая весёлость. Словно она хочет вытянуть из него что-то интересное, при этом не давя ни чуточки. Да-да, эта та Сиерра, которую он на самом деле очень любил. Умная и сдержанная. Второе качество уж совсем редко проявляется у женщин. Сиерра не подавляла свои эмоции, а управляла ими, оставаясь всё той же живой и остроумной.
– В некотором роде да… Но не совсем…– Про эту твою подготовку к началу выборов все и так уже догадываются. – Сиерра тоже начала постепенно одеваться. – Столько внимания новой теме. Всем всё понятно. Даже понятно, что баллотироваться в первую очередь собираешься именно ты. Люди только дату не знают.
– А что ты сама думаешь по этому поводу? Стоило мне всё это начинать или надо было оставить как есть?
– Ты, наверно, будешь недоволен моим ответом… Просто потому что это не ответ, а снова вопрос на вопрос. Когда ты начинал всё это, когда задумывал устраивать выборы, то какие цели ты преследовал? Что ты хотел получить на выходе? – сказала Сиерра. С каждым новым словом она казалось всё более красивой. Удивительно даже, как ум и интересные слова могут красить человека именно внешне. У Делейни-то такой черты не было. Она была простой красивой, вне зависимости от того, что говорила или делала. При этом ведь умной она тоже была. Конечно, не настолько. Да и опыт совсем не тот… Может, дело ещё в опыте. Опыт даёт какой-то блеск и превращается в харизму. Ту самую харизму, которой так мало кто умеет пользоваться.
А будет эта черта у его ребёнка, который будет от Делейни? Будь он мальчиком или девочкой. От Чарли он возьмёт какую-то часть, а ещё какую-то от Делейни. И будет властолюбивым, расчётливым и красивым. Будь он от Сиерры, он был бы ещё невероятно умным и сдержанным… Чарли ещё больше стало не по себе. Кто ж виноват, что Сиерра не может иметь детей. Кто ж виноват…– О наследии. – неожиданно даже для самого себя сказал Чарли. – Я думал о том наследии, которое смогу передать… Должность куратора, какой бы всесильной она ни была, передать я не смогу. После меня началась бы просто резня… А вот назначить преемника, занимая пост президента – это вполне рабочий механизм.
Сиерра посмотрела чуть вниз, видимо, что-то ощущая внутри себя. Глаза не выдавали ничего кроме каких-то размеренных размышлений. Потом она наконец посмотрела на Чарли:– Знаешь, когда я только заняла пост главы администрации, то начала изучать, как управлять людьми. Как это делали в разных странах, разных системах. Меня всегда больше удивляло, что при таком большом разнообразии внешних форм всего, чего угодно. Есть одна единая общая внутренняя черта у всех… Все хотят держаться у власти максимально долго. Столько, сколько только могут себе представить… И меня удивляло, зачем это людям. Понятно, когда это сопутствует чему-то материальному. Но, во-первых, это, очевидно, не на первом месте, а, во-вторых, далеко не у всех. Некоторым вообще кроме власти больше ничего не надо. И вот в чём смысл этого? Ты задавал себе этот вопрос? Зачем ты хочешь оставаться у власти, в том числе, по сути, даже после своей смерти? Зачем тебе это?
Чарли тяжело вздохнул… Ему казалось, что он знает и не знает ответ одновременно. Дело ведь вовсе не в том, зачем тебе "это". А в том, что ты будешь делать, если "это" потеряешь. Потом ведь "этого" больше никогда не будет. Ты не сможешь что-то поменять, сделать по-своему, так, как тебе кажется правильным. Эта бесконечная форма собственной свободы, когда твой выбор становится выбором и других людей тоже. Даже более того – всех людей. Ты решаешь, как всем что-то делать, а если потребуется, то и как это делать. И все тебе аплодируют… Можно с чем-то спутать это ощущение? Конечно, нет… Ощущение поглощения других собой. Он сам ведь читал и про разные формы правления, и про крайние степени каких-нибудь диктаторов, когда на гротескных примерах становится насквозь очевидно, что есть что и зачем нечто делается. Он читал об этом и не хотел сознаваться самому себе, что сам уже не контролирует самого себя. Ему просто надо было двигаться дальше… Это казалось бы всё не таким важным, если бы не касалось Сиерры. Любовь к ней в реальности начинала идти в разрез с его политическими делами и ролью куратора. И если куратором можно было хотя бы делать вид, что это не так важно, но с открытой ролью президента это совершенно точно станет невозможным. Наследие. Какое это оказалось тяжёлое слово. Особенно, когда есть такой выбор. Выбор между тем, чтобы оставить абсолютную власть или свободу выбора. Ведь у его наследника в первом случае у самого уже тоже выбора не будет. Власть также засосёт его в эту трясину, как и его потомков. А родоначальником всего этого будет он, Чарли Хеддок.
– Зачем мне это? – повторил Чарли вслед за Сиеррой и продолжил думать вслух. – Может быть, за безопасностью. За тем, чтобы дорогие мне люди оставались в той степени безопасности, максимум которой я могу обеспечить… Или за тем, чтобы эта безопасность была у всех, ведь я знаю, как её достигать… У нас ведь больше ничего нет, кроме этой станции. У всего человечества больше ничего нет. Нельзя допустить, чтобы этим начал управлять какой-то безумец. Сиерра слегка отрицательно покачала головой. Она уже целиком оделась, и теперь стояла прямо перед ним такая красивая, умная и сдержанная. Может, надо было бы вообще её сделать президентом? – Это всё очень логично звучит, Чарли. Очень логично… И похоже, что ты сам понимаешь, что вовсе не в этом дело… Дело во власти, которую не хочется отдавать никому. – в её глазах виднелось что-то ещё. Нечто такое, очень важное, о чём она могла бы сказать, но не говорила. Будто это настолько чувствительное для Чарли, что может его задеть… Конечно, она обо всём догадывалась. Очевидно, у неё и свои люди тоже есть, который могут для неё всё разузнать. Красивая, умная, сдержанная. Какой же чудесный был бы от неё ребёнок.
***
Когда Сиерра ушла, Чарли подошёл к своему рабочему стал и взял в руки кружку с давно остывшим чаем. Он был густым зелёным и без сахара. С недавнего времени он пил только его, штук по 7-8 кружек в день… Вообще ему нравился чёрный чай, но врачи сказали ему, что зелёный выводит токсины и улучшает обмен веществ, а если пить всё время с сахаром, то это негативно скажется на зубах.
Это было не единственное, что так поменялось. Теперь всё, что касалось здоровья, стояло во главе любой физической активности. Вовремя спать и ровно столько, сколько положено. Спать немного посередине дня. Аккуратно питаться, следить за рационом. Про что-то вредное и речи даже не шло. Здоровье теперь стало некой доминантой в его жизни, которая имела приоритет буквально над всем.
И вскоре он заметил, насколько это действительно помогает лучше думать. Будучи настолько увлечённым состоянием своего тела, он начинал понимать, что его мозг стал размышлять как-то более упорядочено. Все новые идеи возникали в понятном порядке одна за другой, они стояли как бы по струнке, легко сортировались. Перспективные разрабатывались, а лишние отсекались. Это было действительно классное ощущение какого-то всестороннего контроля за тем, что происходит. Единственное, что его беспокоило, так это то, что собственные чувства тоже стали какого-то другого рода. Они тоже стали куда более логичными, чем раньше. Если раньше его чувства к Сиерре были какими-то спонтанными, то теперь он прекрасно понимал, что без неё он станет совсем другим, и это ему не понравится. И более того, будь он в той же форме, как сейчас, он вряд ли бы решился на всю эту авантюру с зачатием ребёнка от Делейни. Он бы точно сделал по-другому. Как-то обсудил бы это с Сиеррой. Возможно, они пришли бы к решению оплодотворить пусть даже и Делейни, но не посредством секса, а без него. Это бы не было тогда чем-то личным, каким является сейчас.
– Как Ваш настрой, господин куратор? – спросил Пейтон, глядя то в глаза, то куда-то за окно на раскрывающиеся просторы. Обычно-то он смотрел, не отрывая взгляда.
– Всё идёт по плану. Как и должно. У Вас есть сомнения?
– Есть. – выглядело так, будто Пейтон решил в чём-то сознаться первый раз в жизни. Какой-то странный подход, тем более что последнее время он выглядел куда бодрее, чем обычно. Если раньше он посещал спортивный зал в среднем раз в одну-две недели, то теперь он это делал почти каждый день. Это особенно кстати смотрелось, учитывая приближающееся объявление о выборах.
– На Вас это не похоже… Очень не похоже.– Да, чёрт бы их всех побрал… – Пейтон начинал нервничать. – Чёрт бы побрал эти слухи!
Слухи действительно были, что на станции появилась секта каких-то фанатиков, верующих в некоторого злого бога Ак’Ана. Это было, по сути, всё, что известно про это течение. Злой бог и быстрое распространение. Люди буквально за какие-то несколько месяцев начали смотреть друг на друга с каким-то подозрением, задавая странные вопросы и подозревая не пойми в чём. Неизвестность – по сути больше всего настораживало именно это. Не было понятно, ни кто этим заведует, ни ради чего всё это происходит.
– Вы знаете то, чего не знаю я, старейшина? Что случилось сегодня такого нового, что Вам пришло в голову похоже что откладывать наше начинание с выборами?
Пейтон только вздохнул.
– Я присяду. – сказал он и направился в сторону рабочего стола, возле которого стояли два гостевых креслеца. В первый раз за долгое время Чарли заметил какую-то толику старости в этих движениях. Это выглядело тем более странно, что никак не отражалось на физической силе – её вроде бы хватало даже с избытком. Но характер движений был какой-то неестественный.
Чарли вспомнил, как несколько лет назад Пейтон говорил об этом сам публично. О том, что не только сила важна в человеке, сколько его настрой. Что такие вещи идут рука об руку в любом успешном деле, причём начинается всё именно с настроя. Он должен быть бойким, хлёстким, стремительным. Таким, который приводит в чувства, будоражит сознание.
"Сила содержится в себе, а вот настрой можно передавать другим" – так говорил он.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/book/vladimir-anderson/broshennyy-mir-shok-kniga-tretya-72755332/?lfrom=174836202&ffile=1) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
