Голос прозвучал не снаружи.
– Ты всё равно туда пойдёшь, – повторил он уже отчётливее. – Даже если будешь говорить, что не хочешь.
Это был его голос. Но не любой – очень конкретный.
Тот, которым он говорил в день, когда впервые вошёл в стеклянные двери «Хронос Индастриз»: сухо, собранно, с лёгкой ноткой раздражённого интереса.
– Потому что иначе всё это было зря, – добавил голос.
Картинка наложилась сама.
На секунду окно автобуса превратилось в стеклянную стену холла: блестящий пол, стойки регистрации, логотип компании, слишком яркий, слишком уверенный. Лея рядом – живая, уставшая, с папкой под мышкой. Его собственная рука, тянущаяся к пропуску.
– Не было никаких "зря", – жёстко сказал другой голос, такой же его, но с более тяжёлым дыханием. Я уже тогда знал, чем это кончится.
Мартин сцепил зубы.
– Хватит, – тихо сказал он.
– Ты сам нас сохранил, – вмешался третий. Спокойный, чуть ироничный – голос того, кем он был в промежутке между следователем и «вором времени», когда ещё думал, что может обмануть систему, не позволяя ей заметить взлом. – Снял со всех этих линий отпечатки, тащил их в себе, чтобы было из чего собирать.
Внутри стало тесно.
Автобус ехал, колёса грохотали о неровности дороги. Но поверх этого звука накладывался другой – тихие, смазанные отголоски фраз, которые когда-то были последними для других версий его самого.
– Не заходи внутрь, это ловушка.
– Если ты примешь, он примет тебя.
– Не вздумай пожалеть.
– Не отпускай.
– Отпусти уже, чёрт тебя…
Каждая фраза была кусочком чьей-то жизни, оборванной в момент, когда петля шла по-другому. Смерти других "я" всплывали не как чужой опыт, а как собственные воспоминания, которые он не успел прожить.
Он зажал пальцами переносицу.
– Это побочный эффект, – сказал он сам себе. – Просто шум.
«Это не шум», – мягко возразил Хронофаг.
На этот раз голос был совсем тихим, как фон в ушах после громкого концерта.
«Это память.
Память о том, как ещё могло быть».
– И что мне с этим делать? – спросил Мартин.
«Помнить», – ответ прозвучал без пафоса.
Автобус тормознул.
Двери открылись с шипением, вдохнули в салон уличный шум.
На секунду крик продавца у ларька, ругань водителя, чей-то смех сложились в складку – и стала этой складкой фраза:
– Не запускай.
Он уже слышал её утром.
Теперь она была не просто обрывком. Внутри всплыла картинка: лаборатория, стол, на столе – блок пульта, та самая кнопка. Её палец рядом, его рука выше. И тот вариант, где он всё-таки не нажал. Где они вдвоём провалились не в Синхрон, а в цепочку обвинений, судов, расследований. Где время осталось таким, каким было до этого – больным, краденым, но хотя бы честно враждебным.
Город за окном дёрнулся.
На одну секунду автобус поехал по другой улице.
Вместо стеклянного куба «Хронос Индастриз» вдали торчали старые заводские трубы. Вместо терминала Синхрона на остановке – ржавая урна и бумажное расписание. Вместо бегущих строк о «естественном процессе» – облупленные афиши концертов и объявлений об услугах.
Мартин видел это так чётко, будто действительно переехал в другой район.
В этом городе тоже было плохо.
На фасаде ближайшего дома огромными буквами: «РАЗРЫВЫ ВО ВРЕМЕНИ – ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ВАША». На витрине аптеки мелким шрифтом: «Кредиты времени – выгодные ставки, гибкие условия».
И толпа – такая же усталая, только идущая по более старому асфальту.
Потом всё вернулось.
Трубы исчезли, уступив место блеску башни. Афиши – местам под экраны. Надпись про кредиты – неоновой рекламе «Синхрон – гарантия честного распределения».
Автобус дёрнулся снова, переходя из одного чужого мира обратно в тот, где он привык страдать.
– Ты это видел? – спросил он вслух, не удержавшись.
Подросток рядом отвлёкся от телефона и посмотрел на него как на сумасшедшего.
– Чего?
– Ничего, – отрезал Мартин.
«Он не видел, – сказал Хронофаг. – Ты видел».
– Замолчи, – процедил он сквозь зубы.
«Ты просил, чтобы тебя не оставляли одного», – напомнил тот с неприятной мягкостью.
Это было правдой – одной из. Когда сеть впервые закрепилась в его голове, когда он понял, что теперь не просто человек, а часть механизма, он действительно, в какой-то из ночей, сказал в темноте: «Только не исчезай. Говори со мной, что угодно, но не выключайся».
Сетка не забывала таких просьб.
Автобус подвез его ближе к деловому кварталу – если это слово ещё что-то значило в мире, где работа, как и всё остальное, не умела начаться и закончиться в одно время для всех.
Он вышёл на остановке, где раньше, до всех этих историй, часто пересаживался по пути в участок.
Сейчас участок здесь отсутствовал.
На его месте – огромный экран, во всю стену, на котором показывали «историческую реконструкцию города до внедрения Синхрона».
Мартин невольно остановился.
На экране город был почти таким, каким он только что видел его через окно автобуса: старые дома, неон других эпох, потоки машин, остановившихся в пробке, потому что где-то опять случился «разрыв».
Диктор бодрым голосом объяснял:
– …нерегулируемые всплески, несправедливое распределение времени, неравномерность старения…
Кадры сменяли друг друга:
Человек, которого на его глазах старит один день больше, чем всех вокруг.
Ребёнок, у которого воруют год, чтобы добавить его кому-то наверху.
Очереди в «временные офисы», где люди приходят «пополнить баланс» за счёт своих будущих лет.
Все эти картинки он уже видел. Не в таком нарративе – в деле, в протоколах, в морге. Тогда они были частью аргумента «Зачем нам нужен Синхрон».
Теперь – частью рекламы «Почему вы должны быть благодарны, что он есть».
На секунду экран снова мигнул, как это сегодня любил делать весь город.
И вместо диктора, объясняющего преимущества глобальной сети, там оказался другой сюжет:
Они с Леей стоят в серверной.
Холодный свет, металлический запах.
Она говорит:
– Мы не можем просчитать все варианты.
Он отвечает ей словами, которые когда-то считал своими:
– Нам не нужно всё. Нам достаточно, чтобы большинство стало жить честно.
За кадром, как комментарий к самому себе, накладывается ещё один его голос, более поздний, усталый:
– Ты был уверен, что можешь считать за всех.
Мартин опустил взгляд.
Внизу экрана бегущая строка честно сообщала:
«Все альтернативные сценарии развития событий сохранены в памяти Синхрона в ознакомительных целях.
Доступ к ним строго регулируется».
– Ага, – пробормотал он. – Регулируется.
«Ты – один из регуляторов», – ненавязчиво напомнил Хронофаг.
И, как будто подтверждая, где-то внутри черепа знакомо щёлкнули ключи доступа.
Обычно он старался не трогать эту часть себя без необходимости. Слишком легко было увязнуть. Но город сегодня, похоже, решил, что «необходимость» наступила без его разрешения.
Он ощутил, как по внутренним «меню» пробегают подсветки: «смерти других версий», «несостоявшиеся запуски», «города без Хроноса», «города, где Лея жива».
Каждый пункт – как папка, набитая чужими жизнями, которые, к несчастью, были ещё и его собственными.
– Я не собираюсь сейчас туда лезть, – сказал он.
«Они сами лезут к тебе», – ответ последовал без паузы.
И тут же мимо него прошёл парень – совсем молодой, в той же чёрной куртке, в какой он ходил на первые вызовы ещё как следователь.
Парень прошёл сквозь него, не замечая.
На секунду они совпали.
И Мартин увидел изнутри, как тот, молодой, впервые заходит в дом, где время сломалось. Как смотрит на часы, остановившиеся на одной и той же минуте на всех этажах. Как думает: «Это дело, как все. Сейчас разберёмся».
– Беги отсюда, – хотел крикнуть ему нынешний.
Но тот не услышал.
Он был занят своей линией, своим расследованием, своим ещё целым представлением о мире.
«Все они шли к одной точке», – сказал Хронофаг.
Теперь это не звучало как угроза. Скорее – как сухое описание схемы.
«Любая твоя жизнь, в которой ты касался времени, рано или поздно сворачивала сюда.
К петле».
– Ты говоришь так, будто это я её завёл, – устало ответил Мартин.
