Модуль теперь светился тускло-зелёным и показывал, угадайте, что.
00:41.
«Системная шутка, – сказал внутри голос Хроноса. – Общее время города застряло в одной минуте, только никто об этом не договорился».
– Хватит комментировать, – попросил Мартин.
«Это не я», – отозвался Хронофаг.
И действительно, фон, к которому он привык, сегодня был другим. Не интенсивнее – качественно иным. Как будто сеть тоже перестала верить своим часам и теперь слушала, как тикают чужие.
На улице было «днём».
Он уже перестал ориентироваться в привычных категориях, но свет был дневной – в смысле привычки к нему. Люди выглядели «днём» занятыми: кто-то куда-то шёл, кто-то нёс пакеты, кто-то спорил по телефону о чём-то срочном.
Только срочность теперь была без опоры.
Напротив подъезда стоял мужчина в форме курьера, с коробкой в руках. Он раз двадцать посмотрел на наручные часы, вздыхал и всё равно не мог решиться зайти.
Мартин инстинктивно отметил: хорошие ботинки, дешёвая куртка, уставшее лицо.
На запястье курьера было два устройства.
Механические часы – круглые, со стрелками.
И электронный браслет, выданный корпорацией когда-то всем, кто участвовал в распределении времени: он показывал остаток лет, месяцев, часов, был привязан к сети Синхрона и служил пропуском во все места, где решалось, кому чего добавить или отнять.
Сейчас оба циферблата были синхронны.
00:41.
Только на механике стрелки стояли, а на браслете числа бешено мигали, пытаясь перескочить дальше – 00:42, 00:43 – но каждый раз отскакивали обратно, как от стенки.
– Проблемы с доставкой? – спросил Мартин, проходя мимо.
– С дедлайном, – ответил тот мрачно. – Он не наступает.
Он поднял руку, показывая браслет.
– Я должен был сдать этот заказ «до сорока одной», – объяснил. – И вот…
Он махнул коробкой в сторону, где в старом мире располагался бы офис или магазин, принимающий посылки. Сейчас там был стеклянный фасад с переливающимся логотипом «Центр распределения».
– …я всё никак не дойду, – закончил курьер.
– В смысле? – не понял Мартин.
– В прямом, – тот пожал плечами. – Иду, иду – и всё время оказываюсь или здесь, или вон там.
Он показал на противоположную сторону улицы, где совершенно спокойным видом размещался киоск с шаурмой.
– А между… – курьер развёл руками. – Между нету.
Мартин проследил его маршрут взглядом.
Слева – ступеньки, ведущие к павильону центра. Справа – киоск, лавочка, урна. Пространство между ними не исчезало, дома на заднем плане стояли, тротуар не рвался. Но было в этой полосе что-то скользкое: когда смотришь – есть, когда делаешь шаг – как будто уменьшается.
«Фокус с монтажом», – сухо прокомментировал внутренний следователь в нём.
– Попробуйте пойти задом наперёд, – зачем-то сказал он вслух.
Курьер посмотрел на него с выражением «ещё один умник», но всё же повернулся и сделал пару шагов спиной.
Получилось.
Он прошёл, не замедлившись, достиг ступенек, обернулся и посмотрел на браслет.
Тот по-прежнему показывал 00:41.
Курьер выругался и, не дожидаясь, пока мир передумает, рванул внутрь.
Мартин продолжил путь.
Чем дальше он шёл, тем чаще заметил: часы в городе не просто ломались – они собирались в хоровод.
На витрине аптечного пункта электронный табло «Мы открыты до…» показывал 00:41 и «ежедневно».
В окне соседнего дома ребёнок водил пальцем по деревянному циферблату – то ли игрушка, то ли учебное пособие – и, как ни крутил стрелку, та всё равно возвращалась к верхнему делению.
На остановке старая, ещё советская, железная конструкция с круглым циферблатом замерла на той же минуте.
00:41.
Только на башне бывшей ратуши, где раньше были старые городские часы, стрелки крутились наоборот: безостановочно, бешеным кругом, не задерживаясь ни на каком делении.
– Город выбрал себе любимую секунду, – промурлыкал Хронофаг.
– Или ту, на которой умер, – ответил Мартин.
«Ему дали слишком много "сейчас", – заметил тот. – Теперь он не знает, какое из них сделать "потом"».
Он вышел на площадь почти автоматически.
Эта площадь всегда была центральной – не потому, что так было в туристических книжках, просто здесь предварительно сходились траектории. До Синхрона – маршруты автобусов и метро. После – линии сервера, точки доступа, маршруты эвакуаций.
Сейчас она была чем-то вроде нервного узла города.
И здесь время совсем перестало притворяться.
Сначала он заметил мелочь.
На рекламном экране, который висел над старым универмагом, крутился ролик об очередном «естественном процессе адаптации после внедрения Синхрона» – улыбающиеся лица, мягкие слова, знакомая инфографика.
И вдруг картинка распалась на квадраты.
Не как при обычном сбое сигнала – не «пикселями», а будто кто-то нарезал время ножом на куски.
В одном квадратике девушка уже улыбается; в соседнем ещё только поднимает глаза; в третьем – вообще отсутствует, пустой фон.
Эти фрагменты жили каждый своим микросекундным циклом, не совпадая с соседями.
Он отвёл взгляд от экрана – и понял, что это не только в нём.
Площадь распадалась на те же квадраты.
Как если бы на мир наложили прозрачную сетку.
В одном квадрате человек уже переходил улицу. В соседнем – ещё стоял на тротуаре. В третьем – его не было вовсе.
Дерево на краю площади одновременно было с листьями, без листьев и в цвету – просто каждая версия оказалась в своём прямоугольнике.
Мальчик, который запускал мяч, попадал им в разные моменты: на одной клетке мяч только отрывался от рук, в следующей – уже врезался в асфальт, в третьей – завис в воздухе.
Звук…
Звук тоже ломался.
Реплика продавца мороженого «подходи, свежее» растянулась на десяток маленьких отрывков, перемешавшись с кусками чей-то ругани и чьего-то смеха.
– Чёрт, – тихо сказал Мартин.
Это было уже не просто «время не знает, куда ему идти». Это было как если бы весь день засунули в плохой видеоплеер, который одновременно показывает разные кадры и циклы.
Он медленно прошёл вперёд, стараясь не смотреть в землю – казалось, там тоже начнут появляться квадраты с разными версиями шагов.
Люди вокруг вели себя по-разному.
Кто-то – такие же, как он, – застыли, пытаясь осмыслить происходящее.
Кто-то продолжал идти, будто ничего не видел – возможно, их клетки пока ещё совпадали, и мир для них был цельным.
Одна женщина у фонтана стояла, закрыв уши руками, – будто разбивающийся звук был для неё намного хуже разбитой картинки.
– Это локальный сбой? – спросил он вслух.
«Это не сбой», – ответил Хронофаг. – «Это реальность в высоком разрешении».
– Ты называешь вот ЭТО реальностью?
«Вчера – то есть завтра – ты сам просил "показать честно"», – напомнил тот.
Внутри у Мартина неприятно ёкнуло: да, было такое. В каком-то разговоре – с сетью, с собой, с Леей – он устало сказал: «Мне уже всё равно, только не врите».
Теперь ему не врали.
Площадь вокруг него была городом без стрелок, которому больше некуда было прятать свои разрывы.
Каждый квадрат жил своим маленьким «сейчас».
И только там, где он стоял, клетки пока ещё держались вместе – как плёнка, натянутая на каркас.
Он сделал шаг вперёд.
И увидел, как одна из клеток, прямо у его ноги, на долю секунды оказывается пустой: ни плитки, ни тени, ни его самого. Только серый, плоский фон.
Затем картинка вернулась – но уже другой.
– Ага, – хрипло сказал он. – Значит, и меня можно вырезать отдельно, да?
«Любой фрагмент можно вырезать», – бесстрастно подтвердил Хронофаг. – «Вопрос в том, останется ли что-нибудь вместо».
С краю поля зрения что-то вспыхнуло.
На стене дома, который раньше был офисом какого-то банка, теперь пустовал, выделяясь грязной штукатуркой среди стекла, на мгновение проступил знакомый знак.
Спираль.
Симпатичная такая, современная, изначально придуманная дизайнерским отделом, чтобы символизировать «честный ход времени».
Под ней – полустёртая надпись:
ХРОНОС.
Он моргнул – знак исчез.
На его месте – облезлые буквы «АРЕНДА».
В другом квадратике, чуть правее, логотип успел задержаться на секунду дольше, словно там его ещё не стерли. В третьем – спираль была нарисована рукой, криво, маркером.
«Корпорация "Хронос" не существует», – вспомнил Мартин официальный формулировки, которые несут теперь все справочники. – «Была ликвидирована, материалы переданы…»
Только спираль упрямо всплывала – на старых квитанциях, в снах, на стенах, где её никто не рисовал.
И здесь, на площади, среди квадратов сломанного дня, она тоже нашла себе место.
Он стоял в самом центре, глядя, как город без стрелок пытается жить, не имея ни одного честного «потом».
И знал: это только начало.
