Эдди
Я не ищу неприятностей. Да мне это и не требуется.
Они и сами меня прекрасно находят.
Если б только они приносили еще и деньги, то, пожалуй, все было бы не так уж плохо. Некоторые люди становятся адвокатами в надежде заработать целую кучу бабла. Деньги – это просто замечательно, не поймите меня неправильно. Я, как и любой другой нормальный человек, очень даже не прочь иметь в кармане толстенькую пачку купюр, но еще я столь же не прочь иметь возможность спокойно спать по ночам. Чем больше бабла у тебя в кармане и чем больше отморозков ты выпускаешь на улицу, тем трудней заснуть. Богатство адвоката по уголовным делам можно измерить по его банковскому счету – и по тому весу, который он несет в своей душе. До того дня, того волшебного дня, когда ему просто станет на все насрать. Тогда останутся только деньги, которыми можно спокойно наслаждаться, не терзаясь угрызениями совести.
Однако что-то такое – это не по мне. Снимать виновного клиента с крючка всегда было для меня против правил. Моих собственных правил. Что делает меня либо худшим адвокатом защиты на свете, либо лучшим – в зависимости от того, с какой стороны посмотреть. Время от времени я и сам задаюсь подобным вопросом – хотя, что касается денежной стороны дела, то если меня реально припрет по этой части, я всегда могу скататься на выходные в Вегас, чтобы попытать счастья за игорным столом, и этого будет вполне достаточно, чтобы поправить дела. Предыдущий опыт профессионального мошенника и разводилы всегда в тему, когда на адвокатском фронте временное затишье. Пока что все у меня шло как по маслу. Моя новая партнерша, Кейт Брукс, – это просто натуральный клад. Хотя, думаю, в крупных юридических фирмах наверняка не разделяют это мое мнение, поскольку специализируется она в основном на том, что подает на них коллективные иски о сексуальных домогательствах. Наша главная по расследованиям, Блок, которую привела с собой Кейт, – это, пожалуй, самый крутой и башковитый частный детектив, какого я когда-либо встречал. Блок и Кейт – подруги с самого детства, и это явно помогает растопить лед на языке у Блок. Она у нас не из разговорчивых. Общается в основном с Кейт. Хотя это не значит, что она какая-то там бука, – просто открывает рот, только когда у нее реально есть что сказать, и тогда ее реально стоит выслушать.
Моя уголовная практика процветала. Гарри Форд, верховный судья Нью-Йорка в отставке, а ныне мой консультант, мог принимать клиентов в офисе, в то время как я стаптывал подметки в коридорах Сентер-стрит [3 - По адресу Сентер-стрит, 100, расположено здание уголовного суда Нью-Йорка.] и в здании Бруклинского суда. Гарри предпочитал торчать в офисе, чтобы не расставаться со своим псом Кларенсом, которого теперь уже с некоторой натяжкой можно было считать служебно-розыскной собакой.
Единственное, чего нам не хватало в новой фирме, – это грамотной секретарши, которая отвечала бы на звонки, печатала письма и документы и вообще слегка привела в порядок царящий у нас бумажный бардак. Адвокат хорош настолько, насколько хороша его административная поддержка, – умственные способности порой тут даже не на первом месте.
Так что Кейт разместила в интернете объявление о вакансии секретаря со знанием особенностей юриспруденции и теперь принимала соискателей. Сегодня утром кто-то опять должен был явиться на собеседование, и Кейт хотела, чтобы я при сем присутствовал. Мы с ней равноправные партнеры, и всё у нас поровну, включая решения – как хорошие, так и не очень. Назначено кандидату было на девять пятнадцать. Контора наша располагалась в Трайбеке [4 - Трайбека (TriBeCa, сокр. от англ. Triangle Below Canal – «Треугольник южнее Кэнэл-стрит) – престижный район нью-йоркского Манхэттена, известный благодаря историческим промышленным зданиям, многие из которых преобразованы в жилые лофты, рестораны и бутики.], прямо над тату-салоном. Кейт мечтала об офисе в сверкающей башне неподалеку от Уолл-стрит – сплошь из стекла, сосны и натуральной кожи. Я просто не смог бы работать в таком месте, и Кейт сжалилась надо мной, позволив нам снять пару комнатушек над тату-салоном под названием «Прикольные наколки».
Кейт и Блок перекладывали пачки бумаг возле ксерокса, Гарри сидел с Кларенсом на диване в маленькой приемной. Он только что купил Кларенсу манерный новый ошейник с GPS-трекером и безуспешно пытался активировать эту приблуду уже в течение последних десяти минут. Я пытался заставить кофеварку приготовить что-нибудь, от чего с моего нёба не слезло бы сразу три слоя слизистой оболочки, когда внизу раздался звонок.
– Эдди, не откроешь? Готова поспорить, что это Дениз! – крикнула Кейт.
– Кто-кто?
– Дениз Браун, претендентка на должность секретаря. Разве ты не читал ее резюме?
– А ты мне его показывала?
– Еще на прошлой неделе. Наверняка оно все еще у тебя на столе.
Я не помнил, читал ли его. Из чего вовсе не следует, что я его не получал. Административно-хозяйственная деятельность – не самая сильная моя сторона.
Я нажал на кнопку, чтобы открыть входную дверь, а затем подождал, стоя на верхней площадке лестницы.
Тяжелые шаги внизу заставили меня задуматься, не носит ли эта Дениз болотные сапоги. Я перегнулся через перила. По лестнице поднимался человек, которого я меньше всего на свете хотел бы видеть.
На нем были мягкая фетровая шляпа и старенький серый плащ – судя по всему, подарок ныне покойной супруги, поскольку это было единственным возможным оправданием для его ношения. Под плащом был костюм, шитый на заказ, а под костюмом – сто восемьдесят пять фунтов [5 - 185 фунтов – примерно 85 кг.] серьезных неприятностей.
– Если только ты здесь не по поводу работы секретарем, то, боюсь, тебе придется уйти, – сказал я.
Мужчина поднялся по лестнице, приподнял шляпу и улыбнулся мне так, что очень напомнил мне крокодила, готового откусить кусок моей задницы.
– Мои секретарские навыки уже не те, что прежде, – отозвался он.
– Ты умеешь печатать на машинке и готовить кофе? Если да, то ты принят. Платим мало, но и работа не бей лежачего.
– Я здесь как раз по поводу работы, Эдди. Но это не имеет никакого отношения к машинописи. Можно мне войти?
Звали его Александр Бе?рлин. Когда я видел его в последний раз, он работал где-то в Госдепе. Я слышал, что с тех пор Берлин сменил множество мест: ЦРУ, АНБ [6 - АНБ (англ. NSA) – Агентство национальной безопасности США, подразделение Министерства обороны США, входящее в состав Разведывательного сообщества США на правах независимого разведывательного органа.], Министерство юстиции… Он был так называемым «решальщиком» и специалистом по тайным операциям, который запросто обходил любые законы, когда требовалось добиться результата для какого-либо подразделения федерального правительства, в котором на тот момент ему довелось работать. Он знал, где зарыты тела всех тех людей, которых прикончили по приказу правительства. И если у него имелась для меня работа, то она меня совершенно не интересовала.
– Мне не нужна работа. Чем бы это ни было, ты услышишь от меня только отказ.
– Ты еще не знаешь, о чем идет речь. Впусти меня на десять минут и на чашку горячего кофе. А если и после этого не захочешь – о’кей, я сразу же уйду. Без всяких обид. И зла держать не буду.
– Думаю, несколько преждевременно давать обещания не держать зла, не попробовав мой кофе… И тебе не понравится мой ответ. Мне это неинтересно, Берлин.
На улице шел дождь. Его старенький плащ промок насквозь, и с него капало на ковер на лестнице. У нас еще не было времени почистить ковры, и под его мокрым плащом среди натоптанной тут грязи уже понемногу образовывалось чистое пятно.
– Выслушай меня, Эдди. Пожалуйста, – сказал Берлин.
– Назови мне хотя бы одну вескую причину, по которой я должен тебя выслушать.
Он снял шляпу, посмотрел на меня своими тяжелыми влажными глазами и объявил:
– Потому что в противном случае погибнет девятнадцатилетний парнишка. Вернее, будет убит.
– Убит? Кем убит?
– Формально говоря, мной.
Глава 2
Эдди
С плаща Берлина, висящего на вешалке в углу моего кабинета, по-прежнему капала вода. Он достал из кармана очки и принялся протирать их широким концом галстука. Если старый плащ был высоко ценимым даром от любимого человека, то галстук выглядел как подарок от смертельного врага. Я дал ему устроиться, закрыл папку, которая лежала открытой у меня на столе, и уделил ему все свое внимание.
– Кто этот парнишка и почему это ты будешь ответственен за его смерть?
– Это долгая история. Ты в курсе, чем я занимаюсь в правительстве? – спросил он.
– Вообще-то не могу сказать.
– Я тоже. Не разгласив секретную информацию и таким образом не совершив государственную измену. Все, что я могу тебе сказать, это что я вращаюсь во всяких государственных департаментах, решая различные проблемы.
– Да, я в курсе, что ты какого-то рода решальщик. И какого же рода проблемы ты решаешь?
– Такого рода проблемы, которые возникают у компаний из списка «Форчун-500» [7 - «Форчун-500» – список 500 крупнейших компаний США по размеру выручки, составляемый журналом Fortune. Впервые составлен в 1955 г.] с государственной политикой… Такого рода проблемы, с которыми сталкиваются правоохранительные органы, когда у них связаны руки, и такого рода проблемы, какие мы поимели два года назад.
Впервые я столкнулся с Берлином на севере штата Нью-Йорк, после того как там застрелили федерала. Берлин помог расхлебать заварившуюся при этом кашу.
– Один из ваших псов опять взбесился? – спросил я.
Он покачал головой, сказал:
– Скажем так: частично моя роль заключается в том, чтобы сохранять статус-кво. Правительство не любит перемен. И неважно, кто сейчас сидит в Белом доме, – повседневные задачи полиции и правосудия требуют порядка и стабильности. Как на уровне штата, так и на федеральном. Сфера действия у нас не ограничена. Есть один окружной прокурор в округе Санвилл, штат Алабама, некий Рэндал Корн, и мне достаточно ясно дали понять, что он должен быть избран на следующий срок.
– Так вы там мухлюете с результатами выборов на уровне округа?
Берлин закатил глаза.
– Я тебя умоляю, Эдди… Нам доводилось мухлевать с результатами выборов на национальном уровне, и в большем количестве стран, чем я могу сосчитать. Это-то как раз мелкая сошка… Есть компании, которые финансируют наших политиков, и они всегда прикладывают руку к местным выборам. Кто-то, обладающий авторитетом и деньгами, решил составить конкуренцию Корну, и я сделал несколько звоночков его сторонникам – намекнул, что стоит слегка тряхнуть мошной. Вот и все, что потребовалось. В США выигрывают выборы, тратя деньги. И обычно побеждает тот, кто тратит больше всех.
– Ладно, а дальше-то что?
– А дальше мне стало немного любопытно. Корн был окружным прокурором округа Санвилл последние семнадцать лет. И за время своего пребывания в должности привел статистику преступности к рекордно низкому уровню для округа. Вот почему он нам так нравился. Это хорошо для бизнеса, хорошо для цен на недвижимость в этом районе, хорошо для инвесторов. Позволяет сохранять статус-кво. Надо было мне оставить все как есть после выборов, но с этим мужиком что-то не так. Я копнул глубже, и то, что обнаружил, меня здорово напрягло.
– И что это было?
Не успев ответить, Берлин помедлил, отвлекшись на какой-то шум за дверью моего кабинета. Обычное дело в нашей лавочке. Я встал и приоткрыл дверь, чтобы посмотреть, что там происходит. Гарри крыл почем зря этот новый цифровой ошейник, который он купил для Кларенса, поскольку по-прежнему не мог активировать встроенный в него GPS-трекер через свой телефон, и его возбуждение передавалось псу, который тявкал всякий раз, когда Гарри прибегал к ненормативной лексике. Ксерокс опять зажевал бумагу, и Блок самозабвенно колотила по стенке аппарата кулаком. Надрывался телефон, и Кейт наконец ухитрилась снять трубку, держа в другой руке лэптоп и прижав свой мобильник головой к плечу. Организованный хаос, одним словом. Я закрыл дверь. Сел. Жестом предложил Берлину продолжать.
– Живенько тут у вас, – заметил он.
Берлин тянул время. Ему нужно было что-то сказать, но он чувствовал, что не способен это сделать. Пока что.
– Просто расскажи мне все как есть. Здесь на тебя распространяется привилегия адвокатской тайны в отношении клиента. И эта комната защищена от прослушки.
Берлин покосился на фотографию у меня на столе. Моей дочери Эми – в летнем лагере, на каноэ с веслом в руках. С некоторых пор я перестал выставлять здесь фото своей бывшей жены. Она ушла к другому мужчине.
– Симпатичная девчонка, – сказал Берлин. – Сколько ей сейчас?
– Пятнадцать. Ну так что: ты уже достаточно набрался духу, чтобы все выложить?
Его глаза на миг встретились с моими. Они были встревоженными и красными. Мешки под этими глазами вдруг показались мне еще более набрякшими.
– Округ Санвилл лидирует в США по количеству смертных приговоров. Мелких и не особо мелких городков там пруд пруди, но крупных городов нет. Рэндал Корн отправил в камеру смертников больше людей, чем любой другой окружной прокурор в мировой истории. В настоящее время каждый двадцатый из числа приговоренных к смертной казни в Соединенных Штатах – это работа Корна. Сто пятнадцать обвинительных приговоров за семнадцать лет.
Я ничего не сказал в ответ. Мне уже приходилось слышать о чрезмерно рьяных прокурорах на Юге, которые превыше всего ценят брак, церковь, семью, огнестрельное оружие и смертную казнь. Но даже в данном случае эти цифры вряд ли могли соответствовать действительности.
– Всего лишь два-три процента округов Соединенных Штатов ответственны за подавляющее число обитателей камер смертников по всей стране. И округ Санвилл тут в безусловных лидерах. Когда я узнал об этом, мне пришло в голову то же самое, что сейчас и тебе: чушь собачья. Это не может быть правдой. Однако, Эдди, это на сто процентов точно. Я лично проверил статистику.
– Это, должно быть, какая-то ошибка.
– Послушай: ты же знаешь, что прокурор вправе по своему усмотрению решать, заслуживает ли какое-либо тяжкое преступление переквалификации в разряд тягчайших, наказуемых смертной казнью. Так вот: Корн никогда не привлекал к ответственности за убийство, не требуя высшей меры наказания. Эти приговоры ни разу не были успешно обжалованы, и он не проиграл ни одного дела.
– А на кой черт ему всякий раз требовать смертной казни? И почему никто этого раньше не замечал?
– О, еще как замечали… Когда я проверял Корна, то наткнулся на кое-какие хлебные крошки, оставшиеся от предыдущих расследований. Все они закончились ничем, потому что Корн по-прежнему является окружным прокурором исключительно благодаря мне. Ты спрашиваешь, почему этот хер всякий раз требует смертной казни? Разве это не очевидно?
– Только не для меня, – сказал я.
– Почему люди становятся военными? Большинство говорят, что хотят служить своей стране, многие из них выбирают эту стезю из-за того, что служил их отец или дед, еще больше из-за зарплаты или обучения; но есть еще крошечный процент людей, всего два процента, которые идут в армию по одной простой причине – они хотят кого-нибудь убить.
– Ты хочешь сказать, что этот деятель, Корн, подался в окружные прокуроры, чтобы убивать людей?
– Нет, это не то, что говорю я, – это то, что говорит он сам, причем все время, черт бы его побрал! Он – король камеры смертников. Носит эту свою репутацию как медаль. Мне уже приходилось иметь дело с плохими людьми. Через некоторое время уже видишь это у них в глазах. Корн – убийца. И занимается этим прямо у меня на виду.
– Кто этот парнишка, которого собираются казнить?
– Его зовут Энди Дюбуа, через неделю он предстанет перед судом за убийство. Он невиновен, а Корн просто хочет посмотреть, как этот парнишка поджарится на стуле. Когда я узнал про Корна, то поставил кое-кого присматривать за его делами. Этого Энди обвиняют в убийстве молоденькой официантки из придорожной забегаловки. А он не способен даже прихлопнуть муху на собственной заднице! Сейчас я уже ничего не могу сделать, чтобы слить Корна. Шанс упущен. Поэтому я нанял одного адвоката в Санвилле, чтобы он представлял интересы Энди. Его зовут Коди Уоррен. Он скопировал для меня все материалы по этому делу. Они сейчас у меня в машине. И знаешь – я уже неделю не могу связаться с ним. Три дня назад его секретарша заявила о его исчезновении. Я думаю, что его уже нет в живых.
– Ну ты загнул! Адвокат куда-то пропал, а ты сразу решил, что он мертв, – так, что ли? Думаешь, это Корн его кокнул?
Не знаю, не было ли это просто игрой света от жалюзи на моем окне, но мне показалось, что у Берлина потемнело лицо, когда он произнес, понизив голос:
– Корн орудует в самом большом городке в Санвилле – Бакстауне. И он на короткой ноге с окружным шерифом. Он кровожаден, нечист на руку и безжалостен. Таинственное исчезновение адвоката защиты в сфере его влияния было лишь вопросом времени. Если Корн не сделал этого сам, то ему помогли. Я думаю, он мог организовать исчезновение Уоррена, не моргнув и глазом.
– Тогда звони в ФБР, – сказал я.
– Федералы наводнят этот городишко, потратят шесть месяцев на то, чтобы разнести всё там на куски, а в итоге останутся с носом. Мне тут не нужна кувалда. Мне нужен кто-то достаточно башковитый, чтобы выступить против Корна в зале суда и вызволить парня. Если с Уорреном случилось что-то плохое, уже никто и никогда его не найдет. Корн слишком осторожен. Уоррену мне сейчас ничем не помочь. То, что я хочу знать, это готов ли ты поехать в Алабаму и спасти жизнь этому мальчишке?
– Я же ничего не знаю об этом деле. А вдруг парень виновен? Я не сторонник смертной казни, но не стану освобождать человека только для того, чтобы просто спасти ему жизнь. Если он виновен, естественно.
– Ты что, не услышал меня? Я уже все изучил. И уверен, что он невиновен. Думаю, и ты тоже это поймешь. Его держат в окружной тюрьме. Он полностью изолирован от внешнего мира. Эдди, это в чистом виде твоя епархия.
Какофония за дверью кабинета стала еще громче.
– Мне нужно подумать на этот счет, но я хочу знать, зачем ты во все это вписался. Вообще-то того рода деятельность, которой ты занимаешься, наводит на мысль, что перед поступлением на эту работу ты сдал свою совесть на длительное хранение. Только без обид.
Берлин смотрел куда-то вдаль. Его взгляд был где-то за двадцать лет и тысячу миль отсюда, когда он произнес:
– Я не знал, кто такой Корн, когда топил его соперника. У каждого есть черта, через которую нельзя переступать. Когда садист обладает властью над жизнью и смертью, а я помог ему обрести эту власть, то возникает чувство личной ответственности. Однажды я дал клятву – давным-давно, когда впервые надел на себя кобуру со стволом. Нынешнее положение Корна достигнуто благодаря мне, так что наши судьбы частично связаны. Мне нужны доказательства – что-то достаточно бронебойное, что позволило бы мне сделать правильные телефонные звонки и по-тихому отправить его в отставку.
– Для самоуспокоения? – вставил я.
– Дело не только в этом. Будь у меня время, я построил бы против него дело. Не спеша, крепкое – кирпичик, блин, за кирпичиком. Но часики-то тикают. Я не могу ждать. Я должен что-то делать, пока он не отправил этого парнишку в камеру смертников. Если я смогу спасти хотя бы одну жизнь…
Берлин нацелился на меня взглядом и не отвел его.
Я узнал этот взгляд.
Люди совершают ошибки, от которых страдают другие люди. Наступает момент, когда ты понимаешь, что давным-давно проскочил свой поворот и что не можешь повернуть годы вспять – но что ты, черт возьми, можешь сделать все, что в твоих силах, чтобы еще одна живая душа не пострадала или не рассталась с жизнью. Берлина мучила совесть. При его занятиях когда-то приходится за это расплачиваться, и этот момент, как видно, уже почти наступил. Под конец каждый ищет искупления. Как это там в какой-то песне поется… Я уже долгое время пел ту же самую песню.
– Мне нужно поговорить с моим партнером и остальными сотрудниками фирмы, – сказал я.
– Я подожду, – отозвался Берлин.
Он не собирался уходить, а потом возвращаться. Хотел получить ответ прямо здесь и сейчас. Наверное, решил, что прижал меня к канатам, и не хотел рисковать полученным преимуществом. Я встал и уже открыл дверь кабинета, но тут остановился. Что-то было не так. Где-то секунду я не понимал, что именно, а потом до меня дошло.
Из приемной не доносилось ни звука. Ни криков. Ни тяжелых ударов по ксероксу. Ни ругани, ни собачьего лая.
Я распахнул дверь, ожидая увидеть за ней пустую комнату.
Кларенс уже красовался в новом ошейнике, Гарри радостно пялился на свой телефон. Копировальный аппарат весело гудел и пощелкивал, один за другим выплевывая листы бумаги, Блок с довольной улыбкой стояла рядом с ним. Кейт тихо сидела в своем кабинете, щелкая по клавишам лэптопа, а за письменным столом, который мы использовали в качестве приемной стойки, расположилась какая-то незнакомая мне дама. Лет сорока с небольшим, с коротко подстриженными светлыми волосами, она с улыбкой раскладывала на столе какие-то бумаги, время от времени поглядывая на экран компьютера перед собой. Когда Кларенс, виляя хвостом, подшлепал к ней, она низко наклонилась и произнесла:
– Просто чудо у тебя, а не ошейник! Вам нужна еще помощь с этим приложением, Гарри?
Тот ответил:
