Вот уже и Лубянка. Увидел, что не меньше ста человек ждали моего приезда, отслеживая в своих телефонах трансляцию. Наверняка еще полчаса – и я мог бы собрать митинг. Хозяева телеграмм-канала должны быть еще мне благодарны. Число подписчиков у них резко увеличилось.
Гордо подняв подбородок, я, остановившись почти что у самых дверей в штаб-квартиру ФСБ, вышел из машины.
– Старик! Мы с тобой! – выкрикнул кто-то неподалеку.
Шаг… еще один… И вот я вижу, как целится охранник Горюшкина. С сомнением, с жалостью. Как же его напугали, что он сейчас ломает напрочь свою жизнь. Я прощаю этого убийцу. Я покарал настоящего душегуба! Правосудие покарает его отца. Миссия выполнена…
– Бах! – услышал я выстрел, а потом ощутил страшную боль.
Темнота…
Глава 2
Где я? Кто я?
Новгород
15 сентября 865 года
Сознание вспыхнуло разом. Вот – темнота. И вот – яркий солнечный свет, заставляющий зажмуриться.
Мужик какой-то… Невысокий, со шрамом на щеке, с длинными волосами, напирал на меня с мечом. Кругом, ударяя в щиты, стояли другие. Их я бы сравнил с бомжами, уж больно неопрятно были одеты, да и не мыты. Но такие… воинственные бомжи. Почти все – с топорами, отблескивающими на солнце, но были и с копьями.
Можно подумать, что это собрание реконструкторов – но тогда они, на мой взгляд, перебарщивали с реалистичностью. Это сколько надо готовиться, чтобы до такого состояния дойти?
– И-ух! – на выдохе попытался меня достать мужик с мечом.
– Ты кто такой? – выкрикнул я, умудрившись увернуться от удара справа.
Разрываю дистанцию и только сейчас понимаю, что и у меня в руках вообще-то есть хороший такой меч. Хорошо же! Выставляю его в сторону мужика.
– Аз есмь Рорух! Владыка сих земель. Ты же – Вадим не Храброй, ты разбойник лукавый, – был мне ответ.
Еще удар от этого Роруха. Парирую его своим мечом. Но сила удара такова, что у меня, с непривычки, чуть не выпадает меч.
– Ух! – мою кольчугу разрубает клинок того, кто назвался Рорухом.
А-а! Боль… Жуткая боль, но я выбрасываю руку с мечом вперёд, задеваю своего обидчика, ударяя его в живот.
«Рорух? Рюрик? Это был первый русский князь Рюрик…» – последняя мысль посещает меня, когда резкая боль сменяется…
Темнота…
* * *
Лагерь у реки Калка
2 июня 1223 года
Сознание вновь вернулось резко. Солнце уже не слепило, но я все равно прищурился. Был сильный ветер, и с соседних холмов летел песок и каменная крошка. Что вообще происходит? Почему я связан? Руки, ноги. Но стою, поддерживаемый кем-то.
– Великий батыр доволен тобой, Плоскиня! – с жутким акцентом говорил кто-то.
Я все же открыл глаза и увидел перед собой светловолосого мужика в ярких красных одеждах, а рядом с ним… Татарин? Монгол? Вот как с картинки сошел, из книги про Батыево нашествие. Да, уже знаю, это я в прошлом, это не реконструкторы вокруг. От того меча я ощутил такую страшную боль, это точно не игра. По крайней мере, не моя игра.
– Могу ли я развязати князя и отпустити его, яко ты обетовал? – спрашивал светловолосый у воинственного, облаченного в пластинчатый доспех азиата.
– Избери! Умрешь ты или же он, киевский князь Мстислав Старый? Избирай, бродник Плоскиня! – отвечал татарин, ухмыляясь.
Светловолосый достал нож и направился ко мне с явным намерением убить. Знаю я такой взгляд, отрешенный, взгляд человека, который решился…
Я резко отталкиваю тех, кто меня держал и, заваливаясь, умудряюсь и связанным пробить головой в нос светловолосого Плоскини. Он падает теперь уже рядом со мной. Предатель! Я понял, что происходит. Бродники предают киевского князя Мстислава и сдают его монголам.
– Ха! Ха! – скаля зубы, смеется азиат, пиная лежащего без сознания Плоскиню ногой.
Я уже, напрягшись, вытягиваю руки из веревки. Вот-вот. Есть! Одна рука выскальзывает.
– Княже! Не след, забьют! – шепчет мне кто-то, стоящий позади.
Но эта ухмылка! А еще вижу, как секут головы русским людям чуть в стороне, а кому и горло режут.
Поднимаюсь, руки уже развязаны. Отталкиваюсь связанными ногами от земли и лечу в сторону азиата. Он смотрит на меня с недоумением. Я ведь безоружный. Что можно сделать голыми руками?
Но я впиваюсь пальцами в его глазницы и выдавливаю глазные яблоки.
– А-а! – резкая боль пронзает мое тело.
Копье… им ударили столь сильно, что прошили мое тело и пригвоздили меня к земле.
Темнота…
* * *
Москва
11 мая 1682 года
– Богом заклинаю, не надо! – где-то рядом рыдала девчонка.
Сознание в этот раз возвращалось не моментально, я словно пробивался через густой туман. Мысли путались. Не сразу, будто приближаясь, постепенно возвращались и звуки, но к большому сожалению первым полностью обострилось обоняние.
Запах… Нет – настоящая вонь. Я лежал на животе, попробовал приподнять голову, открыть глаза… Аммиачные пары заставили вновь зажмуриться и дышать ртом, ибо чувствительный нос не выдерживал запахов… навоза, сырости, и как будто очень немытого человеческого тела. Не моего ли собственного?
Я не столь брезгливый, напротив. У меня была и корова, и свиньи, куры и гуси. Не белоручка. Убирал за ними, буренку сам доил… Нужно же было хоть чьи-то сиськи мять, если женщины долго не было. Ага! Вот… Какое-никакое, но чувство юмора возвращается.
– Барин, заклинаю! – уже более отчетливо слышал я девичьи стоны.
Теперь я слышал не только девичьи просьбы, но и мужское тяжелое дыхание. И вонь, да ещё звуки эти животные, ну что за гадство! Но я не спешил подниматься. Два последних моих пробуждения меня неизменно убивали. И в целом, за последние минут пятнадцать меня уже трижды убили. И я был, мягко говоря, не готов к тому, что происходило.
Теперь же понадобилось время, чтобы понять: я не связан, оружия в руках нет, но… Боль в груди, страшно жжет и очень сильно чешется. Как будто рана зарастает.
– Не вопи, баба! От тебя глава болит. Лучше наслажденься! – прозвучал мужской голос.
– Не дамся! Я ж порченная стану, отпусти! – взывала девушка к тому, кто вряд ли отстанет.
Ведь я здесь без дыхания лежал, явно сраженный. Если меня, кто бы я теперь ни был, мужик решился убить ради девки, то ей несдобровать. Этого словами не уговоришь.
А потом я услышал хлесткий звук… Точно последовал удар.
– О, куди же ты, курва! Отрубилася, якобы супружничаю в мертвеце, – недовольный мужской голос возмутился [куда же ты, курва, отрубилась, сейчас придется «любить», словно мертвую].
Я уже приподнимался. Осторожно, опасаясь, чтобы какое копье не прилетело в спину или стрела. Ох ты ж… Я в кафтане, промокшем и порванном.
Так…
– Э, мужик, ты че творишь? Девчонка же… – выкрикнул я, моментально перестав себя рассматривать, когда увидел, что творится буквально в пяти метрах рядом, в сене.
Мужик, в рубахе и с голым задом, ниже спускал шаровары. Делал это судорожно, суетливо, не отворачивая взгляда от лежащей без сознания девушки с разорванным, или даже порезанным платьем. Ее лицо было в крови, видимо, не один раз насильник ударил свою жертву, чтобы послушнее была. Меня он не замечал. И когда начал уже пристраиваться к недвижимой девчонке…
– Сука! – выкрикнул я, подбежал и со всей мочи, с ноги, влепил насильнику в голову.
Грузное мужское тело завалилось набок.
Девушка была без чувств, но жива, дышала. Одежда на ней порвана, и кровь была не только на лице… Но, вроде бы, я успел. Хотя успел ли? Девчонка избита, на еще, наверное, и не оформившейся женской груди были порезы. Насильник, когда резал на ней платье, и не думал, что задевает плоть.
– Педофил хренов, – сказал я, прикрывая девичью наготу.
В стороне лежала одежда насильника. Там же был пистолет. Я взял оружие, посмотрел… Такой… Колесцовый, второй половины XVII века. Разряжен, но из него явно только что стреляли. А вот второй пистоль был с зарядом.
Мужик начал шевелиться. Я приставил пистолет к его затылку.
– С чего девку насильничаешь? Почему в меня стрелял? – засыпал я вопросами мужика.
– Ты, Егорка, что? Розум потерял, бесовский сын! – зло сказал мужик, начиная поворачивать голову, несмотря на то, что дуло пистолета я плотно прижимал к его башке.
– Не крутись! Отвечай на вопросы! – настаивал я, уже приноравливаясь ударить мужика в затылок рукоятью.
– Добре. Не кручусь. Ты ж разумеешь, что будет тебе за то, яко меня поразил? А что до девицы? Так не подобает седалищем вертеть перед мужами, – отвечал мужик.
И был он явно непрост.
– Год какой нынче? – спросил я у мужика.
– С ума сошел еси?
– Год какой?
– Семь тысяч сто девяностое лето, – растерянно сказал мужик.
И тут он дернулся, попытался развернуться. Я был готов к этому. Быстро переложил рукоятью вперед тяжелый пистолет и огрел им мужика.
– Продолжим разговор после! – сказал я и посмотрел на лежащую без сознания девчонку.
Она как будто спала.
Потом осмотрел и себя. Ну как есть – стрелец! Мужик этот так же, но как-то побогаче он выглядел. Начальник. Недаром грозит мне карами небесными. Я осмотрелся вокруг.
Хлев или сарай, не знаю, как назвать строение, был небольшим, сплошь в навозе и моче, не убирались здесь явно очень давно. Тут если поднести спичку, может произойти эпичный взрыв. Но я уже почти смирился с запахами. Да чего тут нюхать, когда преступление совершается.
До конца я так и не отошел от многочасовой гонки, когда снимал себя на камеру перед свершением мести и уходил от погони. Да и как от этого отойдешь? Накатывала тоска, боль по потере дочери, внуков, зятя. Но тут – беззащитная девочка, я в стрелецком кафтане, ударил явного начальника, да так, что тот дай Бог вообще придет в сознание. Ситуация – швах.
Так что никакой рефлексии, нужно действиями заполнить сознание.
Дается жизнь – нужно жить. А почему она дается, зачем? Можно подумать на досуге. Был бы этот досуг. И умирать мне вновь никак не хочется. Уже трижды было. Бр-р. Не самое приятное ощущение. Потому нужно быть осмотрительнее – и выжить. Здесь, где бы я ни очутился.
Было ли желание возвратиться туда, где у меня убили семью?.. Нет, если только не то время, когда все были живы. К Рюрику так же не хочется. Не убил бы я его своим уколом! А то история пойдет иным путем, и что тогда? Мало ли, русское государство еще не сложится. Не хочу я и к азиату тому, глаза которому выдавил. Вот его, надеюсь, если не убил, то покалечил. Больше бабочек давить не нужно, и без того потоптался [отсылка к произведению Рэя Брэдбери «И грянул гром»].
Или нужно? Но тогда уже не бабочку, а целого слона давить, чтобы менять кардинально.
Все это я передумал, отряхиваясь и поправляясь. А еще занимал голову тем, что жив, вопреки всему. А ведь в моем кафтане была дырка аккурат в районе груди, там же и чесалось. Словно зажила рана. И не в луже я лежал, как думал сперва. Вернее, не в луже с водой. Это была кровь… Но – зажило! И не удивляюсь. Тут с ума сойти можно от происходящего. Так что лучше просто принимать всё, как есть.
Еще раз посмотрел на девчонку, а после склонился и разорвал рубаху на пребывающем в беспамятстве насильнике. Хотя бы немного вытер кровь на жертве.
Яркие голубые девичьи глаза резко открылись, я даже немного дернулся. Девчонка посмотрела на меня с ужасом. Я даже подумал, что она сейчас примет меня за насильника, что это я ее…
– Егор, ты же убит бысть? Свят! – девчонка опомнилась, подмяла под себя ноги, пыталась прикрыться, и одновременно смотрела на меня с неподдельным страхом.
– Тебя же насильничали? Ты чего ж, меня боишься? – спросил я. – Я спасаю тебя.
Но что понятно, что я, оказывается, Егор. Ну и ладно. Побыл я Вадимом Храбрым, потом великим князем киевским Мстиславом Старым. А теперь? Простой стрелец Егорка? Если убьют, так следующее пробуждение будет где – в крепостном крестьянине? Не хотелось бы, больно там несладко.
– Так, я вижу, что ты в норме, так что пойду, – сказал я и направился прочь.
– Погодь, пес, убью! – прокричал и мужик, приходящий в себя.
– А! А-а! – закричала девица, было подобралась и рванула прочь, но закружилась и упала.
– Десятник, ты руку поднял на стрелецкого полуголову? Смерть тебе! – кричал мужик, напирая на меня с уже обнаженной саблей.
Обнаженной была не только сабля. И это смущало еще больше. Голый и злой мужик с саблей наперевес напирал. На левом боку и у меня был клинок. Сделав пару шагов назад, в сторону выхода, чтобы чуть больше разорвать дистанцию, я извлек и свою саблю. Она была по балансировке хуже, чем у меня в прошлой жизни, чуть тяжелее, но не критично.
– Акже ты здравствовуешь? Азъ бо палил в тебя, убил! И ныне против мня сражаться будеши? [почему ты живой, я стрелял в тебя, убил, а сейчас ты еще и биться будешь?] – сказал мужик, злобно улыбнувшись. – Как есть бесовский пес!
Он сделал два резких шага в мою сторону, замахиваясь для удара сверху. Я выставил свой клинок, намереваясь парировать удар, но тут насильник резко разворачивает саблю, докручивает ее, и… Я выгибаюсь, поджимая в себя даже живот, и клинок разрезает только ткань моего кафтана. Наотмашь бью саблей своего противника, но всего лишь рассекаю наполненный аммиачными парами воздух.
