– Закажем что-нибудь? – Мама не хотела так просто отпускать первокурсницу. – Отметим.
– Не хочется.
Все, что хотелось, так это побыстрее уйти и не смотреть на эти отношения. Пусть сначала покажет себя – не хочется привязываться к человеку, который поступит как папа.
– Точно все хорошо?
– Да. – Ангелина сняла наушники. – Курс хороший, первый день сумбурный. Есть не хочется, я по дороге в кафе заходила.
Про кафе было ложью – голод все-таки давал о себе знать, – но меньше всего хотелось сидеть и рассказывать чужому человеку, как прошел первый день в институте.
– Я устала. – С этим словами Ангелина снова надела наушники и ушла к себе.
Мать ее больше не трогала – полностью растворилась в человеке, в котором теперь был ее личный мир. Это раздражало. Или вызывало зависть?
Ангелина боялась думать об этом с такой стороны. В школе все разговоры сводились к мальчикам из параллели. Почему-то казалось, что в других классах они выше, крепче и симпатичнее. А рядом за партой сидят те еще орки и тролли. В школе Ангелина стала прятаться от всех за музыкой, неохотно снимала наушники на уроках.
На телефон пришло уведомление: Камиль скинул актуальное расписание на неделю. В этом году первое сентября попало на пятницу, а значит, впереди было два дня выходных. В чате народ обсуждал, где можно встретиться, чтобы познакомиться и обсудить пары, учебники, устроить посвят в конце концов. Шутка, что посвят для их курса не предусмотрен, превратилась в локальный мем. Особенно смешным он стал после того, как Камиль принес не очень приятную новость: «Так как у нас не было лекций, в деканате решили их возместить, поэтому завтра у нас две пары».
«А они точно уверены, что эта новость должна нас обрадовать?» – уточнил один из близнецов.
«Мне сказали, что завтра дадут заполненный журнал», – кажется, даже правильный Камиль не горел желанием идти в субботу в институт.
«Дерьмо», – написал Вацлав.
Ангелина читала переписку и улыбалась. Атмосфера, которую она так хотела найти в школе, пришла сама вместе с курсом. Интересно, сколько человек в итоге дойдут в субботу до пар?
Сквозь музыку показалось, что в доме что-то разбилось. Ангелина стянула наушники и прислушалась. Тихо. Даже мамино воркование с кухни не слышно.
Ангелина вышла из комнаты на кухню, там на самом деле никого не было. На столе лежала записка, где искать еду и с пожеланием хорошего вечера. Мама ушла в кино.
С одной стороны, было радостно смотреть, что ей снова захотелось наряжаться, танцевать перед зеркалом, выбирать на сайте косметику и ждать, когда привезут коробочку. С другой…
С другой – Ангелине хотелось так же.
Она включила чайник, достала приготовленный мамой салат, разогрела картошку и села за стол, глядя в окно. Музыка тихо играла в наушниках, заполняла собой убивающую тишину. Заполняла пустоту внутри Ангелины. В целом, можно было написать школьной подруге. Но они не общались все лето. Рука не поднималась нарушить это молчание. Наверное, именно так заканчивается дружба. Просто никто не решается написать другому, даже чтобы узнать, как дела. Боится, что тому хорошо одному. А раньше было хорошо вместе.
Ангелина тяжело вздохнула и включила музыку через колонку.
Закончив мыть после еды посуду, она снова посмотрела в окно и чуть не закричала.
На уровне ее этажа в воздухе зависла стая черных птиц. Одна из них смотрела прямо в окно на Ангелину. Из глаза птицы медленно стекала черная жижа. Ангелина на негнущихся ногах подошла ближе к стеклу. Птиц было так много, что весь двор стал серым от их тени. И ни одна из них не шевелилась. Они зависли, словно марионетки на невидимых нитях.
– Что это такое?
Заданный вслух вопрос спугнул наваждение. Грянул раскат грома, и все птицы стали грозовыми тучами.
Открылась дверь в квартиру – вернулась мама. Ангелина постаралась натянуть на лицо улыбку, но трясущиеся руки выдавали с головой. Чтобы это скрыть, она схватилась за кончик растрепавшейся за день косы.
– Что случилось?
– Кошмар приснился.
«Наяву», – добавила про себя Ангелина.
* * *
Брют рассеянно катал по столу неровную бусину. Застывал на мгновение, когда та упиралась рогом в столешницу, а потом снова продолжал катать. За семь лет, что он прожил в этой квартире, ему так и не удалось привыкнуть к одному: это его квартира. Не друга, которого он знал сотню лет, не представителя древнего рода, а его – стражника, оставшегося один на один с уже случившейся катастрофой. Брют шумно выдохнул, откинулся на спинку стула, потянулся и включил чайник.
Он так устал бороться, устал искать себе новую команду и пытаться собрать воедино то, что когда-то было Роем, Стражей, которая берегла покой Ладного и Явного миров. Когда-то их было много, потом все схлопнулось до маленького отряда. А после остался только Брют. Брют и его пчелы. Словно услышав, что он о них подумал, пушистые насекомые выползли из своего убежища и облепили стражника. Единственные, кто остался с ним. А он был единственным, кто понимал Рой. Неужели он настолько отчаялся, что решил взять в команду человека, которому лучше не доверять? А может, именно это решение спасет Стражу и вернет ей былое величие?
Мысли катались в голове, сбивая друг друга, как бильярдные шары. Решения не было. Точнее, не было того идеального решения, в котором не было бы ненужных жертв. Идеального решения хотелось всегда. Особенно после одного случая. Брют до сих пор считал себя виноватым. Ту душу еще можно было спасти, не дать ей погибнуть. Бусина в руках нагрелась.
– Да знаю я. – Стражник сжал кулак, нагревая бусину еще сильнее. – Надо отпустить прошлое, семь лет уже прошло.
Семь лет прошло с тех пор, как стражный воевода оказался тварью, с которой Стража боролась. И самой Стражи не стало. Остался только Брют. И как бы ни пытался рогатый ворон поменять его мнение, Брют все глубже закапывался в себя. Пытался найти новых людей и терпел поражение. Раз за разом. Словно что-то лишний раз подтверждало: ты не воевода, не босс. Твоя роль простая – быть замом.
Целый год ушел на самобичевание и вынянчивание внутренней боли. Потом надоело. Надоело самого себя делать слабым. Пришлось заново учиться использовать ладную силу, только теперь уже тут, среди обычных людей и маленьких чудес, которые ходят незамеченными. И Брют стал замечать, что среди них встречаются те, кто чувствует чуть больше остальных. Пока не видят, но явно ощущают, что есть сила, двигающая мировое Колесо. Только не все оказались готовы преобразовывать это ощущение в реальное знание. Тут началась главная проблема, с которой Брют пытался бороться.
Он пробовал разных людей: творческих и абсолютных рационалов, филологов и математиков, медиков и юристов. Род деятельности формировал в человеке определенные паттерны, искажал его мировоззрение. Вот только это все равно не помогало. Гибли все. Стоило иррациональному проявиться чуть сильнее – стажер сыпался. Будто вытянул на экзамене тот самый вопрос, который остался в самом конце. Авось не попадется. И именно этот вопрос попадался постоянно. Пора бы уже выучить. Пора бы самому понять, что не род деятельности влияет на человека, а что-то еще. Что-то такое неуловимое, что остается в подсознании.
– Надеюсь, в этот раз я не ошибся, – проворчал себе под нос Брют.
Весь день он переживал, нервничал, что и в этот раз может не получиться. Что Ставр окажется одним из многих не прошедших испытание. Они все на старте готовы были принять новое, а потом… Потом резко выпадали в свою собственную реальность, с которой не готовы были столкнуться.
– Чё-как?
Брют аж подпрыгнул. У ворона была дурацкая манера – приходить бесшумно и неожиданно пугать. Он наловчился просачиваться сквозь щели в пространстве и часто пользовался этим, чем страшно бесил Брюта и нервировал пчел.
– Ждешь новенького?
Брют мрачного посмотрел на незваного гостя.
– Подумал: может, тебе помощь нужна? Без меня, чай, не спр-равишься.
– С тобой, боюсь, если больше не справлюсь.
Ворон хохотнул, будто услышал сейчас самую большую глупость. В самом деле, как это без него лучше? Глупости!
– Норе помощь не нужна? – вкрадчиво уточнил Брют.
– Спр-равляется, – махнул крылом ворон, – не пер-реживай.
Спровадить птицу было непросто, особенно если та уходить не хотела. И, судя по всему, ворон решил, что ему необходимо посмотреть на нового кандидата на вылет.
Ставр пришел чуть раньше и топтался под дверью, выжидая. Брют чувствовал его, ощущал, как человек нервничает, постоянно смотрит на часы и шарахается пчел, вылетевших на него посмотреть. Татуировщика жизнь явно не жалела. Он выглядел сильно старше своего возраста, прихрамывал, много курил и дергался от любого шороха. Такой ли человек нужен в Стражу?
– Может, пустим? – участливо спросил ворон.
Брют молча смотрел на двери и ждал. Ставр должен сам войти. Через закрытую дверь, через лазейку, которую для него приготовили пчелы. Если у него это не получится, то можно даже не думать о таком кандидате.
Часы показали ровно. Брют напрягся, ожидая действий от Ставра. Тот стоял под дверью, искал звонок, скребся, стучал, потом затих. Пчелы говорили, что он не ушел, но они не понимают, что он делает. Брют тоже не понимал. Лазейка все так же была открыта, но Ставр ею не воспользовался. Заскребся в замке, и через пару секунд дверь открылась.
– Проверка, што ль? – спросил он, пряча в карман отмычку.
Брют недоуменно смотрел на татуировщика. Он ожидал другого. Но цель выполнена, кандидат сам открыл себе дверь. И не так, как от него ожидалось.
– Я же здесь хату снимал. – Ставр посчитал нужным объясниться. – Знаю слабое место этого замка. Часто ключи забывал – приходилось вскрывать тем, что под рукой было.
– А он неплох, – хохотнул ворон.
Ставр уставился на огромную птицу с козлиными рогами и завис.
– Все, сломался, – щелкнул клювом ворон. – Дор-рогой, не стой на пор-роге, пр-роходи!
Ставр послушался, закрыл за собой дверь и двинулся на кухню к Брюту и огромной птице. Он давно понял, что если кто-то или что-то явно сильнее, то лучше не перечить.
Брют сидел неподвижно, рассеянно катая бусину по столу. Так же он перекатывал в голове мысли, как теперь поступить. Ставр не воспользовался лазейкой, а значит, не открылся сам себе. Им заинтересовались пчелы, а значит, внутри что-то все-таки есть.
– В чем ты хорош? – мягко спросил стражник.
– Татухи бью хорошо, – пожал плечами Ставр. – Большой опыт в этом. Раньше жил в маленьком городке у моря, еле вырвался сюда.
Брют кивнул. Он пристально изучал Ставра, его забитый рукав на левой руке, неопрятную одежду, стриженый ежик. И рациональная часть стражника кричала, что не нужен такой стажер в команду. Ничего хорошего не будет. Но на рациональном он так и не смог найти новых людей, а значит, надо действовать иначе. И Ставр точно видел больше, но умел это скрывать. Слишком хорошо скрывать даже от себя. Он смотрел на ворона таким взглядом, словно хотел, чтобы птица либо исчезла, либо превратилась еще в кого-нибудь. Если уже смотреть на чудеса, то на всю катушку.
– Говорите, вы эту квартиру снимали? – Брют искал тему, которая сможет вытащить из Ставра его секрет.
– Да, тут тогда другой человек жил. Или несколько. – Ставр замялся.
– Несколько? – уточнил Брют.
– Да. Я точно не помню, но когда приехал сюда впервые, мне открыла девушка… или парень. А потом, когда надо было съезжать, меня выселял парень… или девушка… Много лет уже прошло, не помню. Или там вообще какой-то мужик был. Короче, их было несколько. Но у всех были одинаковые глаза.
– Это какие? – Кажется, вот оно: нащупал.
– Жуткие, – сказал Ставр, немного подумав. – Таких глаз не бывает у людей.
Он снова покосился на ворона.
– Вот ему бы такие глаза подошли. – Ставр на всякий случай отступил подальше. – А у него глаза человеческие. Кстати, тоже знакомые…
– Еще скажи, что вместе жили, – каркнул ворон и задумался. А ведь могли.
Ставр напоминал рогатой птице кого-то из прошлой жизни. Еще до того, как человеческое тело стало таким.
– Я лет десять уже в столице живу, – задумчиво сказал Ставр. – Помню глаза всех, с кем пересекался и тесно общался. Ваши точно видел.
Ворон внимательно смотрел на татуировщика, и тот стушевался.
– Ну, либо похожие, – попытался оправдаться Ставр. – Я пару месяцев снимал квартиру у парня. Классный был. Такой же задумчивый. – Он кивнул на Брюта. – Карьеру строил. А потом погиб. И меня его родные выселили.
– Стер-рвятники! – клацнул клювом ворон.
– Как звали того парня?
Память на глаза оказалась той самой ниточкой, с которой можно идти дальше.
Ворон от вопроса напрягся. Подумать только – наглой птице хотелось услышать что-то о своей прошлой жизни!
Ставр напрягся, вспоминая то время. Первыми пришли воспоминания об облике соседа. Высокий, подтянутый, с черными вьющимися волосами и внимательными глазами, смотрящими в самую душу. Как сейчас смотрит ворон.
– Его звали Свят.
Ставр смотрел на стул, на котором только что сидела птица, и видел человека, в компании которого провел лучшие два месяца в жизни. Моргнул – и морок пропал.
Рогатый ворон смотрел на Ставра тем же взглядом, что и Свят из прошлой жизни.
* * *
Ветер перекатывал волны по золотому полю, словно это была вода. Словно он хотел почувствовать себя вольным ветром над океаном, что может разбить любой корабль. А довольствоваться приходилось огромным полем с золотыми колосьями. Здесь стало больше сорняков, колючек и неожиданно выросшего борщевика. Столетние души – глаза, уши и руки Великого древа – нервничали. Золотое поле – отражение Ладного мира – менялось. Оно было хранителем всех душ, что пришли сюда и остались.
Золотое поле было единственным местом, где время стояло и бежало, шло назад и старалось подхватить все новое. Нора приходила в поле, когда на душе становилось тяжелее всего. Золотые колосья успокаивали, касались рук столетницы, шептали свои истории.
Историй у поля было много, на каждое зернышко в колоске. И Нора их слушала и собирала внутри себя. Два года назад ей пришлось уничтожить ветку Великого древа. Дуб гнил, просил о помощи. Но на душе после этого было гадко. Столько смертей. Столько душ пришло в поле. Можно ли этого было избежать?
– Нельзя, и ты это знаешь.
Нора опустила глаза, рядом сидел огромный рыжий кот. Его хвост нервно подрагивал, словно животное видело что-то, что его беспокоило.
– А в будущем?
Нора уже знала ответ.
– В том, что планируется в ближайшее время, или том, где уже все закончилось?
Нора нахмурилась. У кота был план, в который он никого не посвящал, но все оказывались его участниками. Нора знала только одно: Ладный мир умирал. Его поле, идеально золотое поле, теперь выглядело брошенным. Нора подняла глаза к Великому древу. Крона местами пожелтела, выглядела облезло. Не хотелось этого признавать, но кот был прав. Только что? он придумал?
– Два брата собирают вокруг себя сновичей, – снова заговорил кот. – Понаблюдай за ними. Это не должно перейти рамки дозволенного.
– Сновичей? – не поняла Нора.
– Такие люди обычно не участвуют в ходе истории. Они просто наблюдатели. Случайно попадают через сон к нам, а потом так же случайно исчезают. Они не могут это контролировать.
Нору будто что-то толкнуло. Она дернулась, коснулась лица, опасаясь, что появились лишние глаза. Но проклятье молчало, его все лучше удавалось контролировать, особенно после того, как упала ветка с Великого древа.
– И если они начнут контролировать свои переходы… – Столетница нахмурилась.
