Галина Доронина "Кадры нашей любви"

– Теперь можешь открыть.

Инга открывает глаза и замирает. Передо мной весь ночной город: огни, улицы, далекие окна квартир, где люди живут своими жизнями. Но самое главное не это. Самое главное то, что в углу крыши, за трубой под навесом я устроил себе маленькое убежище. Старое кресло, которое вытащил с чердака и отреставрировал. Небольшой столик. Полка с книгами в водонепроницаемом ящике.

– Боже мой, – шепчет Инга. – Это твое…

– Убежище. Место, где я думаю, читаю, пишу. Откуда я смотрю на город и понимаю, какие истории хочу рассказать.

Она медленно подходит к краю крыши, опирается на парапет. Ветер треплет ее волосы, и в свете городских огней она выглядит совершенно нереально. Как будто сошла с экрана черно-белого фильма.

– Как красиво, – говорит она тихо. – И как одиноко.

– Да. Одиноко, – соглашаюсь я. – Я поднимался сюда, когда мне казалось, что никто меня не понимает. Когда все вокруг говорили о карьере, деньгах, связях, а я хотел говорить о смысле, о красоте, о том, зачем мы вообще живем.

Инга поворачивается ко мне:

– И что ты чувствовал?

– Чувствовал, что я не такой, как все. Что со мной что-то не так. Все мои однокурсники знали, чего хотят: снять коммерческий фильм, заработать денег, стать знаменитыми. А я сидел здесь и мечтал снимать кино, которое будет задавать вопросы, а не давать готовые ответы. Кино, которое заставит людей думать, чувствовать, меняться.

– А теперь?

Я подхожу к ней, беру за руки:

– А теперь я понимаю, что со мной все в порядке. Потому что я встретил тебя. И ты такая же. Ты тоже не хочешь писать то, что модно. Ты пишешь то, что чувствуешь. То, что важно.

Инга смотрит на меня, и в ее глазах отражаются городские огни:

– Знаешь, всю жизнь я думала, что я странная. В школе – потому что читала стихи вместо глянцевых журналов. В институте – потому что меня больше интересует внутренний мир героев, чем сюжетные повороты. Все говорили: "Инга, ты слишком серьезная, слишком сложная, слишком…" – она ищет слова.

– Слишком настоящая, – подсказываю я.

– Да! Слишком настоящая для этого мира. А здесь, на твоей крыше, рядом с тобой я впервые чувствую себя не странной, а особенной.

Что-то переворачивается у меня в груди. Я притягиваю ее к себе, и мы стоим на краю крыши, обнявшись, а внизу шумит и сверкает огнями наша Москва.

– Инга, – говорю я на ухо, – хочешь, мы будем создавать красоту вместе? Ты будешь писать сценарии, я буду их снимать. Мы расскажем миру те истории, которые никто больше не рассказывает.

Она отстраняется, смотрит мне в глаза:

– Серьезно?

– Абсолютно серьезно. У меня уже есть идеи, а теперь, когда я прочитал твои стихи, я вижу, как это может работать. Твоя поэтичность плюс мой визуальный язык. Мы снимем фильмы, которые будут как стихи – глубокие, честные, настоящие.

– А что скажут в институте? Преподаватели любят более коммерческие проекты.

– А плевать мне на преподавателей! – вырывается у меня. – Прости, но это правда. Мне надоело подстраиваться под чужие представления о том, каким должно быть кино. Хочу снимать так, как чувствую.

Инга улыбается, и эта улыбка стоит всех одобрений всех преподавателей мира:

– Тогда да. Давай попробуем.

Я беру ее за руку и веду к своему креслу:

– Садись. Хочу прочитать тебе отрывок из сценария, который пишу. Теперь я понимаю, чего в нем не хватало.

– Чего же?

– Тебя. Твоего взгляда на мир. Твоей поэзии.

Инга садится в кресло, я достаю из ящика потрепанную тетрадь. Сажусь на подлокотник, открываю на нужной странице:

– Это история о режиссере, который ищет смысл в искусстве и находит его в любви. Называется "Крыши Москвы".

Глава 9

– Как символично, – замечает Инга.

– Слушай. – Я начинаю читать: – "Он поднимался на крышу каждый вечер, надеясь найти в городских огнях ответы на вопросы, которые мучили его днем. Кому нужны его фильмы? Зачем он вообще взял в руки камеру? И почему среди миллионов людей он чувствует себя таким одиноким?".

Инга слушает внимательно, и я вижу, как меняется выражение ее лица. Она не просто слушает, она переживает каждое слово.

– "И вот однажды он встретил девушку, которая читала стихи в метро. И понял, что все ответы были не в огнях города, а в ее глазах".

Заканчиваю читать и смотрю на Ингу. Она молчит, и я начинаю волноваться:

– Ну как?

– Женя, – говорит она тихо, – а ты не боишься?

– Чего?

– Того, что мы слишком быстро… ну, слишком много планируем. Фильмы, сценарии, будущее… А вдруг это просто эмоции? Вдруг завтра мы проснемся и поймем, что все это было красивой иллюзией?

Я встаю, подхожу к парапету, смотрю на город. Потом поворачиваюсь к ней:

– Знаешь, что я думаю? Я думаю, что всю жизнь искал именно тебя. Не просто девушку – их у меня было достаточно. Искал человека, который будет говорить со мной на одном языке. Который поймет, почему я хочу снимать сложное кино, а не развлекательное. Который увидит красоту там, где другие видят только обыденность.

Я подхожу к ней, опускаюсь на колени рядом с креслом:

– Инга, может, это действительно быстро. Может, мы сходим с ума. Но знаешь что? Все великие истории любви начинались с безумия. Ромео и Джульетта, Мастер и Маргарита, Орфей и Эвридика… Они не думали о здравом смысле. Они просто любили.

– А если мы ошибаемся?

– А если не ошибаемся? – Я беру ее руки в свои. – Что если это действительно то самое настоящее, которое случается раз в жизни? Что если через двадцать лет мы будем сидеть здесь же, на этой крыше, показывать детям наши фильмы и рассказывать, как все начиналось?

Инга улыбается сквозь слезы:

– Ты неисправимый романтик.

– А ты неисправимая поэтесса. Мы созданы друг для друга.

Она встает из кресла, подходит ко мне. Мы стоим на крыше, обнявшись, а где-то внизу течет жизнь – обычная, суетливая, полная компромиссов. А здесь, под звездами, рождается что-то новое. Не просто любовь. Это союз двух творческих душ, которые нашли друг друга в огромном равнодушном мире.

– Ладно, – говорит Инга. – Убедил. Будем создавать красоту вместе. Но с одним условием.

– Каким?

– Если через месяц поймем, что все это была красивая иллюзия, расстанемся друзьями. Без драм, без обид. Просто скажем спасибо за прекрасное время.

Я смеюсь:

– Договорились. Хотя я уверен, что через месяц буду любить тебя еще сильнее.

– Откуда такая уверенность?

– Потому что я уже сейчас понимаю: я искал тебя всю жизнь. Во всех книгах, которые читал, во всех фильмах, которые смотрел, во всех девушках, с которыми встречался. Искал ту единственную, которая поймет мои безумные идеи, разделит мои мечты, будет смотреть на мир теми же глазами, что и я.

Инга поднимает голову, смотрит на звезды:

– А знаешь, что самое удивительное? Я тоже тебя искала. Только не знала об этом. Думала, что хочу просто понимания, признания… А оказывается, хотела найти свою половинку. Человека, с которым можно создавать искусство и не бояться быть непонятой.

– Нашла, – говорю я и целую ее.

Этот поцелуй совсем не похож на предыдущие. В нем нет робости, нет вопросов. Только утверждение, только радость, только предвкушение всего того прекрасного, что нас ждет впереди.

А когда мы отстраняемся друг от друга, я понимаю, что моя жизнь разделилась на "до" и "после". До встречи с Ингой и после. И это "после" будет наполнено смыслом, красотой и настоящей любовью.

– Холодно? – спрашиваю я, заметив, что Инга слегка дрожит.

– Немного.

– Пошли вниз, – говорю я, снимая свою куртку и накидывая ей на плечи. – Провожу тебя домой.

На улице Инга крепче прижимается ко мне. Мы идем не спеша, словно пытаемся растянуть эту ночь как можно дольше. Город притих, только редкие машины проносятся по пустынным улицам.

– Далеко живешь? – спрашиваю я.

– На Фрунзенской. Минут двадцать пешком, – отвечает она. – А ты не против пройтись?

– Я готов обойти с тобой всю Москву.

Она смеется, и этот звук дороже любой музыки. Мы сворачиваем на набережную, идем вдоль реки. Вода темная, в ней отражаются фонари и окна домов на противоположном берегу.

– Женя, – говорит Инга вдруг, – а что, если мы действительно снимем фильм?

– Обязательно снимем. У меня есть знакомые на небольшой студии, они всегда ищут свежие идеи. Главное, написать хороший сценарий.

– Тогда завтра же начну писать, – решительно заявляет она.

– Завтра? – удивляюсь я. – Не рано ли?

– А что тянуть? – Инга останавливается, поворачивается ко мне лицом. – Ты же сам говорил, что все великие истории начинаются с безумия. Вот пусть наша и начинается.

Я смотрю на нее – взъерошенные волосы, блестящие глаза, щеки, розовые от холода – и понимаю, что готов следовать за ней куда угодно.

– Хорошо. Завтра встречаемся и начинаем работать над сценарием.

Мы доходим до ее дома. Это старинная сталинка с массивным подъездом. Инга достает ключи, но не торопится уходить.

– Спасибо тебе за сегодняшний вечер, – говорит она тихо. – За то, что показал мне, что я не одинока в этом мире.

– Это тебе спасибо, – отвечаю я. – За то, что согласилась пойти с незнакомцем. За то, что поверила мне. За то, что оказалась именно такой, какой я тебя представлял.

Мы стоим у подъезда, и мне не хочется отпускать ее. Хочется продолжать разговор, смотреть в ее глаза, слушать ее голос.

Она поднимается на цыпочки и целует меня.

– Спокойной ночи, режиссер, – шепчет она.

– Спокойной ночи, поэтесса.

Инга исчезает в подъезде, а я стою еще несколько минут, глядя на освещенные окна. Где-то там, за одним из них, она поднимается по лестнице, думает о сегодняшнем вечере, возможно, улыбается.

Глава 10

Инга

Звонок будильника врывается в мой сон, где я все еще стою на крыше рядом с Женей и смотрю на огни ночной Москвы. Открываю глаза. За окном серое октябрьское утро, а в голове все еще звучат его слова о том, что мы будем создавать красоту вместе.

Встаю, подхожу к окну. Во дворе-колодце тихо, только дворник метет опавшие листья. Неужели вчера действительно все так и было? Или я все придумала, как часто придумываю свои истории?

Завтракаю, пытаясь привести мысли в порядок. Что со мной происходит?

Евгений Вальтер. Даже имя у него красивое, режиссерское. И эти его глаза, и уверенность, с которой он говорит о будущем. Наше будущем.

"Не торопись, Инга, – говорю себе, наливая кофе. – Это всего лишь два дня. Красивые слова, романтическая обстановка – все это может оказаться мыльным пузырем".

Но что-то внутри протестует против этого рассудка. Что-то говорит мне, что Женя – это не случайность. Это судьба.

Звонит телефон. Сердце подскакивает: а вдруг это он?